- Да ты что?!.. Погоди, а ты как об этом догадался?

   - Ошейник, - черкнул мужчина пальцем над рваным воротом рубахи. - На нем был специальный ошейник, не дающий возможности вещать. И такими "украшениями" обезвреживают лишь алантов. Магам цепляют "браслеты". Из особого металла. Вот так вот, - поднял он на меня глаза. - И ты знаешь, вертится что-то в голове - какие то факты и цифры, но никак не могу уловить связь между ними.

   - Так может, на свежую голову, это быстрее получится? - обернулся от своего коня Хран. - Сейчас перекусим по-быстрому, потом до обеда прикорнем в тени. А там и...

   - Связь, говоришь? - зацепило теперь и меня.

   - Угу... И имя его, Донатис, совсем на неожиданные параллели наводит, - кивнул мне в ответ мужчина.

   - Да ну вас... обоих. Умойтесь хоть. Вон, вода у кострища.

  Стах, одарив своего наставника рассеянным взглядом, подобрал из травы бурдюк и тут же его бросил обратно:

   - Помнишь, я, еще на озере тебе рассказывал об аланте - коллекционере, который...

   - Пропал вместе с вашей подковой?.. Помню... А что касается связи, - вновь задрала я к бесу голову. - Как то мы с Тишком подсмотрели одну очень странную встречу в нашем лесу - волхва с Ольбегом, но, единственно стоящее, что я тогда из их разговора расслышала, было слово "бер".

   - То есть, получается, эти трое знали друг друга? - сузил глаза мужчина.

   - Вполне возможно.

   - Угу-у... И кроме этого ты ничего не расслышала?

   - Нет. Но, я знаю, кому повезло тогда гораздо больше меня... Тишок!

   - Евся.

   - Тишок?!

   - Евся?!

   - Дятел!

   - Чего?!

   - А того, что, или ты остаешься лесной птичкой на этом дубу, или кончаешь придуриваться, слезаешь к нам и рассказываешь, наконец, свою, давно просроченную "страшную тайну". Ну-у?..

   - Ох, и злыдня ты, все ж, - под трескучий дождь из сухих сучьев, начал свой спуск бесенок. - И если я пострадаю, смерть моя будет на твоей совести, - да-а... Вот так и воспитываются "страхи" на всю жизнь... и даже у нечисти.

   - Ну, и чего ты так волнуешься? Ведь зарок твой давно снят, а бера больше нет?

   - Ага, - вздохнул уже из травы Тишок. - Значит, о чем там была речь?

   - Да! - выдали мы с мужчиной дуэтом, после чего он вздохнул еще громче:

   - О тебе, Стах там была речь. Точнее о том, как тебя по быстрее прикончить, чтоб ты вместе с Храном не совал свой нос куда не надо... - а вот теперь мы и рты открыли... тоже дуэтом, что сподвигло беса ускорить свое повествование. - Я уже позднее понял, что этот разговор был вскоре после того, как вы в дом к Ольбегу влезли. Поэтому он и настаивал перед волхвом, чтоб тот своего медведя на вас натравил, ну, чтобы самому ни причем остаться. А волхв не хотел, потому как слишком ненадежное это было дело - в такую даль зверя выпускать. Да он и сам, честно говоря, его побаивался.

   - Ага... - опустилась я в траву рядом с Тишком. - И предложил свой вариант - со мной и двумя убийцами - наймитами.

   - Не-ет. Ты что? Он Ольбегу про тебя не рассказывал. Ведь это было бы равносильно признанию в собственной магической неспособности. Он просто тогда ему сказал, что сам все сделает и без участия медведя. Обнадежил его.

   - Это теперь прояснилось, - присел перед нами на корточки Стах. - А скажи, Тишок, ты не знаешь, что их троих могло вместе связывать... кроме наших с Храном длинных носов? Ведь на каком-то же интересе они до этого сошлись, по крайней мере, ваш волхв и наш черный коллекционер?

   - А вот про то мне не ведомо, - развел лапками бесенок. - Они встречались очень редко и всегда без свидетелей. Чаще всего - в доме у Ольбега. А там...

   - Каменные заборы, собаки. Так что, не подслушаешь, - усмехнувшись, сняла я с бесовского рожка дубовый лист. - Все понятно. Мне знаете что вспомнилось?.. Ольбег ведь в Букошь перебрался всего шесть лет тому назад. А мне сказал, что знает волхва уже лет тридцать. Теперь, бер... Он тоже в заповедном лесу прожил лет тридцать. Мне про то сам волхв как-то говорил, мол, старый уже наш "лесной царь", но ты все одно в ту часть леса не суйся. Но, и это еще не все... - обвела я глазами своих собеседников. - Адона в наше с ней последнее утро мне рассказала, что батюшка Угост лишился своих магических сил тоже лет тридцать назад. И поспособствовал этому его тогдашний подельник... Так я теперь и думаю, не слишком ли часто это число повторяется?

   - Угу, - качнув головой, усмехнулся Стах. - Тем более, если учесть, что алант пропал вместе с Омегой тоже почти тридцать один год назад. И звали его Донатис. Фамилию, к сожалению, не помню.

   - Жизнь моя, пожухлый лист... - откинулась я спиной к дубовому стволу. - Стах, так что же это получается? Кого я в итоге со службы "уволила"?

   - Ну-у... - неожиданно расплылся мужчина, - Получается, что вольную ты дала предпоследнему незаконному владельцу Кентаврийской Омеги, лишившему магии твоего бывшего родственника. За что вскоре он и получил новое место жительства и гордое имя "бер". Хотя, могло быть и в другом порядке. Кто ж теперь нам ответит? А Ольбегу в результате, от этого собирателя хамровой живописи досталась священная подкова.

   - А что это за... "хамровая живопись" такая? - с трудом воспроизвела я неясное слово.

   - Да, обычные картины, - скривился, выпрямляясь в полный рост мужчина. - Правда, запрещены в Джингаре, а значит и здесь, в Ладмении, тоже - в черном списке у Прокурата. Их в свое время написал один, очень талантливый художник. А вся канитель с этим запретом, "хамром", по-арабски, и началась с того, что служил он евнухом при султанском гареме.

   - Стах, говори яснее, - нетерпеливо нахмурила я лоб.

   - Так я и говорю, что запечатлевал он на своих полотнах тех, при ком служил. И все бы ничего - если б потом картины эти не стали доступны восторженной публике вне стен дворца. Все двадцать восемь штук.

   - А если, еще... яснее?

   - Рисовал он султанских жен и наложниц в их естественной среде - на подушках, среди цветов и в тому подобной обстановке. А те, от скуки, ему в тихушку позировали. Причем, в обнаженном виде. Они же не знали, что автор коллекции, вдруг, захочет широкой известности?

   - А-а-а... - тоже широко открыла я рот. - Обнаженные дамы, значит?

   - Ну да... Вставай, Евсения, пошли. Хватит с нас на сегодня вопросов и ответов, - подтянул меня за руку мужчина, но, меня, вдруг, ступор накрыл:

   - Погоди, погоди. А вот та дама, что проявилась, как морок в моем доме, она могла быть из той, запрещенной коллекции? Как ты думаешь?

   - Я сейчас не совсем понял?

   - Ну-у, вот эта... О-ой... - Любоня, проходящая мимо с полотенцем в руке, на миг замерла, потом окинула спокойным, оценивающим взглядом уже знакомую "соперницу" и со вздохом констатировала:

   - Срам-то, какой, Мокошь - благочестивица.

   - О, госпожа души моей, ты, несомненно, гораздо ее лучше. И местами даже...

   - Пасть свою похабную закрой. Стах, а ты на вопрос мой ответь.

   - Да. Вполне могла, - изумленно повернулся ко мне мужчина. - Я видел несколько копий других картин из того же собрания в одном... музее. Стиль тот же, да и выбор натуры. Евсения, а...

   - Ага... - оторвала я взгляд от, во второй раз, с позором тающего морока. - Ольбегу, значит, от аланта не только Омега досталась, но и его незаконная живопись. Я эту коллекцию видела у него в доме... как раз, в этом самом стиле. Потому и изобразила по памяти.

   - Евсения... ну ты даешь.

   - Я вас за стол не пущу, пока не смоете с себя всю ночную гадость. Так и знайте, - да-а... А вот, подружка моя, взамен исчезнувших страхов очень быстро возвратила свой прежний командный тон...

   Вода... Она все смывает. Уносит с собой далеко-далеко. И больше не возвращает. Вот и нам бы так... научиться. Чтоб каждая плохая мысль, каждое темное воспоминание, раз черкнув по душе, навек уносились прочь. Но, к сожалению, такое вряд ли возможно, и память нам нужна, чтоб зарубки, оставленные болью на душах, заставляли умнеть. Или, хотя бы, быть осторожнее...