– Прости, Полли, тут один парень решил, что владеет телефоном на правах собственности.

Питер решил, что делать ему здесь больше нечего. Он поднялся с земли и бросился бежать. Он был неуравновешенным и неадекватным человеком в некоторых отношениях, но инстинкт самосохранения у него был точно в полном порядке. Драка вообще не входила в его планы, да и нож пускать в дело он на самом деле даже не собирался. Все, что он хотел, это попугать незваного гостя. И коль скоро это у него не вышло, он решил убраться восвояси и хорошенько обдумать случившееся.

В конце концов, он не будет звонить Полли сегодня ночью. Рука его болела, голова ныла и раскалывалась, и он чувствовал себя совершенно не в форме, чтобы начинать ту деликатную игру, какой представлялись ему взаимоотношения с Полли. Более того, он клятвенно заверил свою матушку, что у него больше нет намерений звонить Полли. Последнее такое обещание она вырвала у него только сегодня вечером. Он попытался ускользнуть из дома незаметно, но она услышала и выбежала из своей комнаты в одной ночной сорочке. Питер терпеть не мог видеть свою мать в ночной сорочке, потому что в ней она выглядела еще более старой и безобразной.

– Скоро двенадцать, Питер. Куда это ты собрался в такую поздноту? Уж не собираешься ли ты звонить этой своей сучке?

– Я иду погулять, и не называй, пожалуйста, ее сучкой. С ней, между прочим, все в порядке.

– Я буду называть ее так, как мне заблагорассудится, и, раз уж ты живешь в моем доме, тебе придется оставить ее в покое.

Питер пожал плечами и направился к двери, но она схватила его за ухо. Она и раньше частенько прибегала к такого рода педагогике.

– Ты помнишь, что ты мне обещал?

– Да, ма, помню.

На самом деле все обещания Питера, данные матери, не стоили ломаного гроша. С тем же успехом он обещал ей, что не станет шарить в поисках нового телефонного номера Полли, не внесенного в телефонную книгу. Компьютерный взлом считался по закону более тяжким преступлением, чем банальное телефонное хамство. И мать Питера очень беспокоилась, что если он снова возьмется за свои штучки, то наверняка окажется за решеткой. Но он все равно взялся за свои штучки, и номер телефона Полли просто прожигал дыры в его мозгу и не давал ни минуты покоя.

Но сегодня ночью он, пожалуй, не будет ей звонить. Этот наглый американец, засевший в его любимой будке, все испортил. Питер решил просто прогуляться по улице и, завернув за угол, оказался рядом с домом Полли. Питер вообще очень любил этот дом, часто стоял перед ним в пустоте ночи и смотрел на ее окна. Он представлял себе, как она лежит в постели одна. Потом представлял себя самого, лежащего в постели рядом с ней.

Полли не лежала в постели. Она стояла посреди комнаты с телефонной трубкой в руке, и ее просто трясло от возбуждения.

– Этого не может быть, Джек! Это какое-то сумасшествие! – говорила она. – И что теперь? Ты хочешь ко мне зайти?

– Да. Я сейчас в Лондоне.

– В Лондоне!

Можно подумать, он что-нибудь объяснил!

– Но это же просто бред, какое-то сумасшествие!

– Да что ты все повторяешь это слово? Ну скажи, почему это должно быть сумасшествием?

Причин назвать это именно сумасшествием было так много, что Полли не могла ответить на вопрос сразу. Это заняло бы у нее целую ночь, а может быть, целую неделю, а может быть, и вообще всю оставшуюся жизнь.

– Я сейчас тут недалеко, – сказал Джек.

– То есть как? Ты где, Джек? Как долго ты собираешься пробыть здесь? То есть что значит долго или недолго? Джек! Джек!

Но линия уже молчала.

Полли положила трубку на место и опустилась в офисное кресло, которое по совместительству исполняло роль кухонного стула. Вообще-то у Полли было четыре кресла, одно из которых постоянно стояло у письменного стола, за исключением тех редких случаев, когда она устраивала в своем доме маленькие приемы. Если к Полли заходили более трех человек одновременно, то кто-нибудь должен был тащить на кухню для себя кресло.

Голова Полли шла кругом. Она никак не могла сосредоточиться. Что же теперь будет? Почему Джек вернулся? И откуда он вернулся? И что он теперь хочет от нее?

Это главные вопросы, которые всплывали в мозгу дрожащей от волнения Полли, но они могли подождать. Гораздо актуальнее сейчас были другие вопросы, практические, и тут ей следовало немедленно взять себя в руки. Во-первых и в самых главных, она сидела сейчас в одной ночной рубашке, если таким важным словом можно назвать ту старую и дырявую мужскую сорочку, в которую она была одета. Сейчас ей необходимо одеться, и как можно быстрее. Неважно, насколько нереальной и сумасшедшей выглядит ситуация, Полли должна придерживаться своих стандартов. Она никогда не позволяла себе в ночной рубашке принимать гостей.

Она бросилась к комоду, выбрала наугад пару трусиков, которые выглядели, по ее мнению, вполне буднично, и натянула их на себя. Джинсы, сброшенные два часа назад, так и валялись на полу бесформенной кучей. Она схватила их с пола и, путаясь в штанинах, начала поспешно одеваться. Дело продвинулось только наполовину, потому что она немедленно передумала и, как была, в полунадетых джинсах бросилась через всю комнату к шкафу, распахнула его настежь и принялась перебирать висящую там одежду. Она хватала поочередно одну вещь за другой, прикладывала ее к себе перед зеркалом и каждую отбрасывала как неподходящую. Наконец она остановилась на очень коротком и легкомысленном платьице. Она сказала себе, что это самое остроумное и практичное решение, но на самом деле выбор был сделан в пользу сексуальности.

Полли уже собралась снять ночную сорочку и надеть платье, когда зазвонил домофон.

– Господи!

Полли выпуталась наконец из своих джинсов и бросилась к входной двери. Она жила на последнем этаже большого дома, одного из тех многочисленных домов, которые когда-то предназначались для дружных процветающих семейств, приглашавших Мэри Поппинс в качестве няни. Первоначально предполагалось, что в таких домах может проживать семья из двенадцати человек. Но потом так получилось, что здесь поселились двенадцать отдельных квартиросъемщиков. «Помещение перепланировано под четыре отдельные квартиры среднего размера или под шесть маленьких» – так в начале восьмидесятых рекламировались подобные квартиры в проспектах по недвижимости. «А сколько вы насчитали здесь квартир? Четырнадцать? Ну знаете, ваш хозяин просто выжига!»

Конечно, в таком рискованном состоянии дома пребывали разве что во время экономического подъема, а теперь на двери подъезда Полли красовались только шесть отдельных кнопок, одна из которых относилась как раз к чердачному этажу, где она жила.

Полли робко сняла трубку домофона, который висел на стене рядом с входной дверью. Ее рука дрожала. Все это полный бред. Почему он вернулся? Ее гнев и обиды за это время, разумеется, не угасли, старые раны немедленно открылись заново, эмоции вернулись, но в то же время она чувствовала себя взволнованной. Да и как могло быть иначе? Она никак не рассчитывала снова услышать его голос, и тем не менее он тут, четырьмя этажами ниже, стоит у ее подъезда.

– Привет! – сказала она, пытаясь говорить уклончивым и безразличным тоном и полностью провалившись в этом своем усилии. – Это ты?

Внезапно она как будто помолодела и снова стала юной девушкой, взволнованной, порывистой и страстной.

– Неужели это ты?

– У тебя горел свет. Такого раньше никогда не случалось.

Полли отступила назад, как будто получила удар. Она чуть не упала. Трубка выскользнула из ее руки и начала биться о стену и кружиться на завитом проводе.

– Ты что, не можешь спать?

Мерзкий голос, проклятый, омерзительный голос доносился из качающейся трубки:

– Я подумал, что тебе нужна компания. Если ты вызовешь полицию, я убегу, и моя мать скажет, что я все время находился с ней дома. На тебе надета какая-нибудь одежда, Полли? Например, бюстгальтер? А какого цвета твои трусики? Могу поклясться, что в такое время никаких трусиков на тебе нет, я прав?