Девушке внизу в лучшем случае было сто лет. Целое столетие боли загасило ее сияющие глаза и вдавило их в глазницы, словно две маленькие могилы.

У девочки наверху были веснушки на носу, розовые щечки и ленты в сияющих каштановых волосах с рыжими всплесками.

Девушка внизу была белая, словно призрак, и больная. Прозрачная как воздух. Ребра просвечивали через ее бледную кожу. У нее не было месячных уже шесть месяцев.

Девочке наверху было десять лет.

Девушка внизу думала, что, возможно, ей еще нет и восемнадцати.

– Подумай о солнце, Джесси, вспомни солнце. Мы ведь так любили солнце.

– В Шотландийи никогда нет солнца, Джесси.

– Есть, оно светило на нас. Помнишь выступленийе? Три сальто и полный кульбит. Раз, два, три, ура! И все радовались! Мы выступали после бригады пожарных и перед духовым оркестром, а затем мы еще были в оркестре! Мы набрасывали свои мундиры прямо на трико и играли «Шотландийа отважнайа» и «Шотландскайа армийа Али»! Помнишь толпу, Джесси? Помнишь солнце? Оно сияло на наших венках и эполетах. Держись, Джесси! Держись! Оно снова может посветить нам.

– Мне удалось уснуть впервыйе за долгойе время, и, проснувшись, йа поняла, что пережила самойе плохойе. Йа знала, что впервыйе за много месяцев йа была чистайа, и что йесли у меня и был шанс на выживанийе, то йего время пришло. Поэтому йа начала продумывать план побега. Йа знала, что через парадный выход выскользнуть невозможно, он заперт на ключ и на задвижку, и мадам сидит там двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю и хохочет с парой парней. В некоторых комнатах, куда мы ходили с клийентами, были окна, но они были плотно забиты. Йа поняла, что йединственный выход был через люк на нашем чердаке.

По утрам нас очень часто оставляли одних там, наверху, и йа решила, что попробуйу сбежать на следуйущий день. Йа бы отправилась немедленно, но йа проспала слишком долго, и было пора на работу. Сойдя вниз по ступенькам в рабочуйу комнату, йа поклялась, что совершила этот переход последний раз. Йа поклялась, что сбегу из этого дома или погибну при попытке к бегству.

Короче, каким-то чудом мне удалось продержаться следуйущие двенадцать часов, и, когда мы все снова оказались наверху, йа не стала терять ни минуты. Конечно, люк был забит, так же как и все окна в доме. Мне пришлось разбивать стекло. Йа выгнала бедняжку Энди с нижней койки нашей двухэтажной кровати и подтащила ейе под люк. Йа поняла, что будет меньше шума, йесли стекло упадет на матрасы. Другие девочки просто смотрели на меня с обалделым восхищенийем, когда йа залезла на кровать, обмотала одейало вокруг кулака и стала ждать, когда на улице под окнами пройедет очереднайа машина, чтобы драм'н'бэйс заглушил все звуки. И точно, уже совсем скоро привычный грохот заполнил воздух: «Да, ублюдок! Ты такой ублюдок! Ты совсем ублюдок!» И когда машина подъйехала очень близко, йа ударила кулаком в стекло, чтобы выбить йего, а это легче сказать, чем сделать. От удара стекло треснуло, но не более того, и мне пришлось ждать очередных уличных диджейев, чтобы продолжить. Это просто пытка, могу вам сказать. Йа думала, что, может, один из парней услышал грохот или, может, кто из девчонок испугайется и заорет. Но ничего подобного не случилось, и после трех попыток йа выбила все стекло из отверстийа и была готова бежать.

«Йа сваливайу, – сказала я девочкам. – Кто-нибудь хочет со мной?» Но, разумейется, никто не посмел, потому что все были слишком обдолбанныйе. Йа бы и сама никогда не осмелилась на такойе, йесли бы целую неделю не прожила без дури. «Ну, тогда ладно. Пока», – сказала йа и оказалась на крыше, оставив девушек с дырой в потолке и затекайущей через нейе дождевой водой.

Ну, для начала мне, разумейется, пришлось пройти по черепице. Погода была ужаснайа, а черепице лет пятьдесят. Она вся покрылась мхом, птичьим пометом и была словно пленка, поэтому йа скользила вниз по крыше, прямо в пропасть. Йа была в самой подходящей одежде, которуйу выбрала специально для свойего великого побега: белой мягкой мини-йубке с эффектом мокрой ткани и розовом топе-стретч с завязками на шейе. У меня были туфли, белыйе шпильки, разумейется, но у меня хватило ума связать их парой презервативов и повесить на шейу, поэтому йа была босайа. Йесли честно, это самый лучший наряд, который йа могла найти, самайа практичнайа одежда из той, которуйу йа смогла раздобыть. Йа подумала, что у меня было бы куда меньше шансов в кружевных трусиках-стрингах и кожаном лифчике с прорезями для сосков. Короче, йа скользила по крутому склону, приближайась к водосточному желобу и крайу крыши, и йа думала: «Отлично, вот йа и сбежала… мне только бы добраться до дымовой трубы…» Потому что, даже когда йа скользила и пыталась уцепиться за что-нибудь, йа видела, что, йесли бы мне удалось сдвинуться левейе на три фута по крыше, йа бы упала в большуйу груду кирпичей. Представляйете, в тот самый момент йа применила правила скольженийа, те самые правила управленийа при скольжении, которые так прекрасно практиковала, катайась на санках в свойей настойащей жизни. Примочка с полозьями состоит в том, чтобы упереться ногой с той стороны, в которуйу хочешь повернуть, потому что так можно замедлить ход и двигаться в этом направленийи. Многийе дети инстинктивно тормозят с противоположной стороны, как в лодке, когда гребешь сильнейе тем веслом, в какуйу сторону хочешь повернуть. Но только не йа, у меня всегда было чутье на это дело, и йа могла объйехать на санках все до йединой кочки. В общем, соскальзывайа с крыши, йа сумела вытянуть руку и ногу вдоль правого бока и немного затормозила на черепице, остановившись прямо у дымовой трубы и влетев по пути башкой в кучу какой-то гнили.

В общем, йа перевела дыханийе и заценила ситуацийу. Йа была почти голайа, накрапывал дождь, йа содрала кожу с правой ладони и колена и застряла на крыше пятиэтажного, отдельно стойащего городского дома, где засели полным-полно мужиков, которыйе скоро будут пытаться меня убить. Но йа была свободна, по крайней мере, в тот момент йа была свободна, и йа глядела на ветер с дождем и на огромныйе серыйе тучи, летящийе по небу, и хотела кричать от радости.

Сильвия Томпсон отказалась смотреть фотографии своей дочери Джо-Джо, которые принес с собой коммандер Леман, она только плакала и плакала не переставая. Ее муж Крейг быстро взглянул на пару снимков, прежде чем оттолкнуть их и тоже разрыдаться. Несколько минут Леман позволил им поплакать. А что еще оставалось делать. Он долго и мучительно раздумывал, показывать ли родителям Джо-Джо фотографии, посланные преступниками. При обычных обстоятельствах он бы даже и не подумал делать это, но обстоятельства были необычные.

Что-то внутри коммандера Лемана изменилось. Он принял решение, и ему нужна была помощь для того, чтобы выполнить задуманное. Помимо собственных жены и дочери, именно Томпсоны были готовы помочь ему. Поэтому он и показал Крейгу Томпсону фотографии, на которых его находящуюся без сознания дочь жестоко насиловали четверо неизвестных мужчин.

– Вы знайете, в ту минуту йа была такайа довольнайа, что была одна и чувствовала ветер на лице, что вообще-то решила остаться там сидеть, пока не умру. Не такой уж плохой день, чтобы уйти… По крайней мере, йа была одна.

Но тут до меня дошел страх быть обнаруженной. Мне не позволят сидеть там и умереть. В любой момент кто-нибудь увидит разбитый люк, и один из ублюдков рабовладельцев выскочит через него и погонится за мной. Ну и йа поняла в тот самый момент, что, если этому суждено будет случиться, живой они меня обратно не получат. Скрючившись около колпака дымовой трубы, йа точно знала, что, йесли Голди и йего ребята пойавятся, йа в ту же минуту сброшусь с крыши. Йесли честно, идейа последнего победного полета к полной свободе бедной девушки, которой нечего терять, вовсе не казалась мне отталкивайущей.