Он бросил меч в ножны и снова проговорил:

– Спасибо!

– И тебе, старшой, спасибо, – тихо ответил воин, стоявший с луком. – Кабы не ты, лежать бы нам тут убитыми.

Верен оглянулся вокруг. Трупы печенегов плыли по течению, и река, напрягая свои тугие струи, пыталась протолкать их сквозь заросли рогоза, смиренно принимая в свое хрустально чистое лоно мутноватые ручейки еще теплой крови.

– Все, братья мои, – сказал он, поднимая глаза к звездному небу. – Уходите, дело вы свое сделали. Честь вам и слава великая за подвиг ваш будет.

Ратники молча поднялись, положили на копья тяжело раненного и побрели к темному силуэту одиноко стоящей ветлы. Там, видимо, были привязаны их кони, и старшой поразился тому, что, оставшись здесь на верную погибель, люди все-таки продолжали надеяться выжить и спастись, а иначе для чего им было оставлять лошадей. «За веру их крепкую, за стойкость и надежду Макошь[36] их и пожалела», – подумал он вдруг, глядя на устало бредущих воинов. А люди, уже не замечая ничего, шли спокойно, без суеты, словно пахари после тяжелой работы, и запах свежей крови еще курился над ними едва уловимым багровым туманным облачком. И их отрешенное состояние вдруг передалось и ему, и он словно оцепенел, глядя им в спины. Лишь когда воины отошли уже на несколько шагов, Верен встрепенулся и окликнул последнего, который выглядел здоровее остальных и словно прикрывал отход товарищей:

– Боярышню нашу не видели?

Ушкуйник остановился, опираясь на длинный лук, и, повернувшись вполоборота, выдавил из себя равнодушный хриплый голос:

– Как же не видели – видели. Пытались они здесь пробиться, да печенеги на них напали. Одного нашего, кажись, тут же и убили.

– Как убили? Кого убили? – упавшим голосом спросил Верен.

– Да не ведомо кого – темно уж больно было. Видел, как один с коня пал, а уж кто – не знаю, – устало вздохнул воин.

– Остальные-то куда делись?

– А туда, – ушкуйник махнул рукой вдоль реки, указывая в огромное черное жерло ночной степи. – Туда поскакали. Слышал я, как копыта стучали да девки кричали что-то, но далеко было, и слов не разобрал. Потом еще отроков тоже, кажись, повязали. Шуму было много. Хотели мы им помочь, но заслон нельзя было бросить. Только пару раз стрелили через реку, но бить во тьму, не знамо куда, так и своих подстрелить можно.

Он помолчал, переводя дыхание, и слышно было, как его рука сильней оперлась на гнутое дерево боевого лука. Упругие плечи оружия немного прогнулись под тяжкою дланью и вновь гордо распрямились, заставив тетиву вздрогнуть тонким певучим звуком.

– Да ты не тужи, бог даст, – не пропадут девки. Слышал я еще, что отрок там над ними покрикивал. Уж он-то выведет их наверняка.

– Бог даст, не пропадут, – откликнулся Верен, поворачивая жеребца. – Да и вам дай бог до Чернигова добраться живыми.

– А ты, старшой, разве не с нами? – окликнул воин багровый силуэт всадника, словно вычерченный на колыхающемся стяге догоравшего огня.

– Я еще поищу красавиц наших, – вздохнул Верен, пуская жеребца вскачь. – Не ровен час, беда с ними какая случится.

– Коли приключится, так, значит, судьба их такая! – крикнул вдогонку ушкуйник. – Погибнешь ты один! Давай с нами!

– Не могу, братья, – напоследок обернувшись вполоборота, бросил старшой. – Судьба моя такая!

Красноватые блики огня последний раз скользнули по его статной фигуре, и ночь жадно поглотила силуэт всадника, оставив только звук удаляющихся лошадиных копыт.

– Храни тебя бог, – с сожалением сказал воин, глядя туда, где сквозь всполохи кровавого пламени, казалось, все еще плыла багровая тень скачущего воина. – И да пребудет с тобой сама Среча[37].

Но Верен слов его уже не слышал. Он мчался через ночную тьму в поисках «непутевой сумасбродки», а именно так он окрестил про себя доставившую ему немало хлопот знатную и капризную попутчицу.

Казалось, что бегущие на кривых коротких ногах печенеги[38] никогда не смогут догнать Русану и ее спутников, но Куеля давно бы уже не был князем, если бы был так прост. Едва протрубил его рог, как из кустов, растущих около брода, словно ночные тени, появились мрачные приземистые люди. Они быстро перегородили все пути, ведущие к броду, и замерли в напряженных полусогнутых позах, готовые броситься и схватить всякого, кто попытается пройти мимо них.

Но никто из отроков даже не подумал, что около брода может быть засада. Всем казалось, что происшедшее с ними есть лишь нелепый случай, вызванный бахвальством десятника, и стоит побыстрей и подальше убраться от печенежского стана, как все само собой разрешится, и ничто не будет угрожать им. Они гнали своих коней через ночь туда, где виднелись бледные отсветы костров караванщиков.

Сквозь завесу ночного сумрака уже замаячили темные силуэты деревьев, растущих около реки, и свет костров каравана замигал огоньками через черную сетку спутанных гибких веток, на которых уснувшими птицами качались лохматые тени сбившихся в кучки листьев. Уже совсем рядом блеснула вода матовым тусклым светом отраженных в ней звезд, и, казалось, до спасения было рукой подать, как вдруг скакавший впереди отрок резко остановил коня и, свечой подняв его на дыбы, закричал:

– Назад, назад! Засада!

Девушки осадили своих коней, еще не понимая, что происходит, но тут в руке воина сверкнул меч, а из темноты со всех сторон к нему стремительно рванулись темные силуэты людей, похожие на ожившие громадные комья земли. В одно мгновение десятки цепких рук схватили коня отрока за узду, а его самого – за ноги. Он еще успел махнуть мечом сразу по нескольким головам бесформенных силуэтов врагов, как в следующий миг его уже сдернули с седла прямо на землю, и холодный блеск полоски вражеской стали, изогнувшись змеей, нырнул вниз к его незащищенному горлу.

Еще над тем местом, где только что виден был отрок, лязгая металлом, злобно копошилась черная масса тел, как к девушкам уже кинулись несколько темных фигур. Русана резко повернула коня и, глядя в распахнутую настежь черную пропасть ночи полными ужаса глазами, изо всей силы вонзила пятки в бока своего скакуна. Конь взбрыкнул, выбросив комья земли в лица подбегавших печенегов, и стрелой помчался в темный провал. Рядом мчалась Нежка, что-то крича, но обе девушки не знали, ни куда скакать, ни что дальше делать.

– Сюда, за мной! – вдруг услышали они крик другого отрока, который прежде скакал сзади, а теперь оказался, наоборот, чуть впереди и левее.

– Госпожа, не отставайте! – крикнула Нежана, ловко поворачивая коня на зов их последнего защитника.

Ничего не соображая от страха, Руська принялась что есть силы погонять своего коня, стараясь не отстать от маячившей впереди фигуры служанки. Какое-то время она слышала позади топот ног и бранные слова на чужом языке, казавшемся ей рычанием диких зверей, и сердце ее бешено колотилось в такт торопливым ударам копыт летящего сквозь ночь скакуна. Но вскоре погоня отстала, и только тугие струи воздуха продолжали хлестать невидимой гривой по щекам и глазам, словно напоминая, что конь все еще скачет, неутомимо рассекая тьму.

– Стойте! – послышался впереди голос отрока. – Коней придержите, а то загоним враз. Да и оглядеться надо.

Девушки пустили коней шагом, а потом и вовсе остановились около смутного очертания всадника, пугливо вглядываясь в него в надежде увидеть знакомое лицо, но тщетно: ночная вуаль старательно скрывала все под своей плотной завесой. Только знакомый голос и едва уловимые черточки статной фигуры молодого воина все еще продолжали шептать сердцу, что здесь их ждет защита, покой и надежда.

– Госпожа, это я – Провид[39]! – крикнул отрок, догадавшись по неуверенным движениям девушек, в чем причина их странной робости.