Теперь Бет смотрела на свои руки со сцепленными пальцами и вспоминала слова отца: «умелые руки», «умная Бет», «моя рассудительная доченька». И именно к ней однажды вечером пришла мать, чтобы облегчить сердце и поделиться теми тревогами, о которых она не могла говорить с другими. Филипп обещал писать домой точно раз в неделю. И до какого-то времени действительно писал, передавая в своих письмах мрачную картину того мира, в котором оказался. Он пытался сохранять оптимистический тон, заверяя родных, что эта мрачная туча скоро пронесется мимо. Письма приходили регулярно: с каждым торговым кораблем из Франции, который бросал якорь у берегов Вирджинии, на имя миссис Больё обязательно приходило послание. А то и два.

И вдруг — поток писем иссяк.

Так прошел целый месяц, потом пять недель, шесть… А доходящие из Франции вести становились все ужаснее и ужаснее. Райли О'Рорк и его сестра Рэчел Лоуренс, издатели «Вирджинской газеты», всегда старались не только сообщать в ней местные новости, но также и рассказывать о событиях, происходивших в Европе, — когда о них становилось известно. В газете нередко появлялись заметки о том, как преследуют, бросают в тюрьмы французских аристократов, как грабят их родовые поместья. И другое, еще более страшное.

В тот вечер Бет спокойно выслушала мать. Эта хрупкая, гордая женщина так же сильно тревожилась о своем муже, как Бет о своем отце. В доме было холодно. Бет смотрела на угасающее в камине пламя и думала о том, что же ей делать. И наконец сказала, что поедет в Париж к бабушке и сама выяснит, почему от ее отца больше не приходят письма.

Дороти Больё схватила дочь за руку, желая опереться на ее силу и одновременно боясь за нее.

— Нет, Бет, ты не можешь ехать! — воскликнула она.

Но дочь была непреклонна.

— Кроме меня ехать некому, мама, — тихо сказала она, — мои сестры еще слишком молоды. Ничего со мной не случится. Я буду себя беречь. И не надо заранее ни о чем волноваться…

Дороти покачала головой, стараясь сдержать слезы.

— Одна, в чужой стране!

— Франция нам не чужая, там живет бабушка, все наши родственники. — Бет поцеловала мать в щеку. — А я уже взрослая, прекрасно говорю по-французски и сумею постоять за себя. Отец меня многому научил…

Миссис Больё в волнении ходила по спальне. Сердце ее разрывалось на части. С одной стороны, она страстно хотела хоть что-то узнать о любимом муже с другой — не могла отпустить от себя дочь.

— Нет, нет, — твердила она, прижав к вискам пальцы — я не могу пойти на это. Во Франции война, революция! А ты такая молодая, неопытная, совсем еще девчонка!

— Но должен же кто-то узнать, что с папой! — продолжала настаивать Бет.

Дороти нежно коснулась пальцами щеки дочери. Временами миссис Больё даже удивлялась, кто из них двоих мать, а кто — дочь? Бет всегда держалась так, будто она намного старше своих сестер (хотя разница в возрасте не превышала трех лет), всегда казалась такой уверенной в себе. Дороти очень огорчалась оттого, что ее дочь все еще не замужем и не завела собственной семьи. Возможно, в этом была и ее вина: слишком уж много обязанностей лежало на плечах Бет.

— Я раньше этого тебе не говорила, а сейчас скажу, ты выросла такой, какой тебя хотел видеть отец. Он любил смотреть на тебя, еще малышку, когда ты спала. И говорил мне: «У этого ребенка большое будущее, вот увидишь» — Глаза матери снова наполнились слеза ми: — Папа тебя так любил.

Но Бет не понравилось это пессимистическое «любил».

— Он меня любит, мамочка, он меня очень любит потому что папа жив, жив! — Она крепко сжала руку матери: — И я найду его для тебя. Для всех нас. И вместе с ним вернусь домой.

Бет знала, что отцу не понравилось бы, если бы она явилась к нему с просьбой — и даже не с просьбой, с требованием — вернуться домой к жене и дочерям. Но ей казалось, что семья важнее, чем родина. Во Франции вполне могут обойтись и без него, подумала она и тут же вспомнила, что ей не было и восьми лет, когда отец сражался за независимость Америки. Это было будто вчера — его возвращение домой… Неужели для мужчин одной революции недостаточно?

Дороти заметила упрямое выражение на лице Бет: точно такое же выражение она много раз видела на лице у Филиппа.

— Ну хорошо, — со вздохом согласилась она. — Ты поедешь, но вместе с Сильвией…

Эта женщина была гувернанткой Бет, потом учила ее сестер-двойняшек. Незамужняя, одинокая, Сильвия жила теперь в Иглс-Нест в качестве компаньонки и доверенного лица Дороти. Мысль о том, что она будет вынуждена взять с собой эту немолодую даму, ужаснула Бет. Она принялась спорить с матерью, но та на этот раз осталась непреклонной, ибо умела в случае необходимости быть такой же твердой, как Бет и Филипп. И дочь уступила.

Сильвия была мягкой, чувствительной женщиной, но она боялась всего на свете. Дороти понимала, что женщина эта будет только помехой, обузой в пути, но отпустить дочь одну тоже не могла. Она дала Бет чемодан с двойным дном, в котором было достаточно золотых монет, чтобы выкупить Филиппа, если это будет необходимо. У Бет было достаточно мужества, чтобы преодолеть любую опасность на пути к отцу. Она сумеет спасти его, если он действительно нуждается в спасении.

Сильвия храпела, пока лошадиные копыта шлепали по грязной, раскисшей дороге.

«Быстрее, быстрее, — мысленно поторапливала Бет лошадей, всматриваясь в поля покрытые пеленой тонкого тумана. — Быстрей!»

Бет молила Бога о том, чтобы не приехать в Париж слишком поздно.

Экипаж остановился за секунду до того, как в неподвижном летнем воздухе прозвучал пистолетный выстрел. Бет в страхе замерла, ожидая, что же произойдет дальше. Она услышала чей-то хрип, затем последовал глухой стук: что-то упало сверху и ударилось оземь.

Маленькие глазки Сильвии широко раскрылись: теперь они бегали из стороны в сторону, как скачущие горошины. Женщина пыталась сообразить, что случилось. Ее длинные сережки качались на ветру как фантастические серебряные маятники.

В страхе уцепившись за руку Бет, Сильвия повторяла:

— Ради всех святых, что случилось?

«Разбойники». Одно это слово стучало в голове Бет. Ее сердце забилось с сумасшедшей быстротой. Но, глядя на компаньонку, она старалась ничем не выдать своей тревоги. Хотя бы одна из них должна сохранить самообладание.

— Во всяком случае святые здесь не причем, это я могу тебе точно сказать.

Гулкий и резкий, словно из винной бочки, голос прорезал тишину и рассеял все сомнения:

— Эй вы, там, внутри, вылезайте!

Глаза Сильвии распахнулись еще шире, казалось, они вот-вот вылезут из орбит.

— Что же нам теперь делать? — прошептала она. — В каждом ее слове слышался ужас.

Бет пожалела о том, что уложила свой пистолет в чемодан, а не оставила его при себе. Отец научил ее заряжать мушкет и пистолет, научил и стрелять из них. Но учил он ее этому только для забавы, а не для защиты. Никогда, даже в самом страшном сне, Филиппу Больё не могло бы присниться, что его старшей дочери придется стрелять, защищаясь. Он полагал, что дочери всегда будут в безопасности — в самом деле, какие опасности могут угрожать светским барышням в благовоспитанной Вирджинии? Он был уверен, что страхи времен Войны за независимость навсегда исчезли и никакое несчастье никогда больше не обрушится на его семью.

Бет огляделась вокруг в поисках какого-нибудь средства защиты — чего-нибудь режущего или колющего. Или того, что можно было бы бросить в бандита. Но, как назло, под рукой не оказалось ничего подходящего.

— Эй, вы там, вылезайте, — повторил тот же грубый мужской голос. — Иначе следующую пулю придется всадить в вас, а не в кучера.

«Кучер! Он стрелял в кучера», — в ужасе подумала Бет. Теперь ее уже не занимала мысль о деньгах, спрятанных на дне чемодана, она думала о том, убил ли разбойник кучера или только ранил его? «Надо посмотреть, не смогу ли я чем-нибудь помочь этому бедняге…»