– Наоборот, он считал, что Джек замечательный, и фактически своими руками толкнул меня ему в объятия. Но – увы. Мой муж оказался таким мерзавцем, что загулял, не дождавшись конца медового месяца.

– Сочувствую, – сказал Адам. – Но только он не просто мерзавец, а еще и дурак!

– Зато, – весело объявила девушка, – мой брак можно считать полезным опытом. Теперь у меня есть иммунитет.

– Против чего?

Не отрывая глаз от дороги, она тихо сказала:

– Против любви.

Званый ужин в поместье в конечном итоге состоялся. Единственное, в чем Босс послушался врачей, – то, что сам он к столу не вышел.

По всем меркам это был прием на высочайшем уровне – под стать самому дому: два сенатора, ведущий обозреватель «Нью-Йорк таймс», госсекретарь США. И министр юстиции. Все, кроме министра, пришли с женщинами. Разговор за столом велся оживленный, хотя, как показалось Адаму, несколько провинциальный. В основном муссировались сплетни о сильных мира сего.

В конце вечера появился доктор Пенроуз. Вдвоем с Адамом они осмотрели пациента, после чего адмирал немедленно отбыл.

Тони задержалась дольше других. Она отозвала Адама в сторонку и сунула ему в руку ключи.

– Возьмите мою машину, – быстро проговорила она. – Потом оставите ее в гараже. У меня есть запасные ключи. Дорогу найдете?

Тот кивнул, не в силах побороть обиду. Его явно отсылали.

– Да, – пробурчал он. – Наверное. А как же вы… – Он осекся. – Впрочем, это не мое дело, да?

– Пожалуй, – шепотом согласилась Антония.

Ладно, утешал себя Адам, все, что было, – не более чем легкий флирт. Или просто игра его воображения. Короче, эта Тони – не для него. И она это откровенно продемонстрировала, удалившись под ручку с министром юстиции.

Однако уже на другой день Тони весьма настойчиво пригласила его на ужин в «Ренессанс».

Адама заинтриговал столь неожиданный интерес к его персоне, но, успев немного разобраться в ее образе жизни, к концу ужина он позволил себе пару циничных замечаний.

– А отец не возражает, когда вы выходите в свет с женатым мужчиной?

– У него нет права голоса, – небрежно отмахнулась она. – После моего разрыва с Джеком отец перестал контролировать мою личную жизнь. И вообще они с… моим приятелем учились вместе в университете. Так с чего бы ему возражать?

При обсуждении такой щекотливой темы она нисколько не тушевалась, но и особенной радости не проявляла – скорее Тони воспринимала свой роман философски, поскольку он явно не имел перспектив в силу семейных обязательств ее кавалера. Вскоре и вовсе оказалось, что несколько свободных вечеров кряду для нее отнюдь не редкость, и в такие дни она охотно приглашала Адама с собой, если выходила куда-нибудь в свет. Несколько раз они ужинали вдвоем.

В три часа ночи позвонил Бойд Пенроуз.

Без всяких предисловий и извинений он доложил:

– Куперсмит, я только что посмотрел анализы Босса. Сдается мне, самое страшное мы преодолели, приятель.

Воодушевленный, Адам позвонил в Бостон и сообщил радостную весть Максу. Не успел он повесить трубку, как телефон снова зазвонил.

– Привет. Бойд мне все рассказал, – взволнованно сказала Тони. – У тебя было занято. С Максом говорил?

– Да, спешил передать ему хорошую новость.

– Я так и поняла. Не хочешь доложить ее мне лично, а не по телефону? Давай устроим небольшой праздник.

– С удовольствием, – согласился Адам.

Тони была в радостном возбуждении. Она бросилась Адаму на шею и расплакалась.

– Адам! Ты это сделал, ты спас моего отца!

Внезапно она начала с жаром целовать его в губы.

Все произошло так неожиданно… и так восхитительно! Адам давно об этом мечтал. Он был рад уже самому знакомству с этой необыкновенной девушкой, но с этого мгновения их отношения перешли совсем в иное измерение.

И он был несказанно счастлив.

На другое утро Тони, обняв его, спросила:

– Ты как-то говорил, что занимался балетом. Довольно необычно для парня. Были какие-то причины?

– Причин было две. Во-первых, у меня мама преподавала музыку в нашей школе, и я пошел танцевать, чтобы сделать ей приятное. Но главное – мне хотелось насолить отцу, который скверно обращался с ней. И я ему насолил: представь себе рабочего-металлурга в Индиане, который вынужден говорить дружкам, что его сынуля танцует в трико, как какой-нибудь гей.

– Странно… У меня твоя мужественность сомнений не вызывает. – Тони улыбнулась. – Могу дать показания под присягой, даже письменные. А что случилось с твоей мамой?

– Она умерла, когда мне было двенадцать лет. Он ее убил.

– Как? Что ты такое говоришь?

– Она пыталась родить второго ребенка и на поздних сроках беременности получила токсемию. – Было заметно, что Адам до сих пор переживает. – Понимаешь, он фактически убил ее. Ей становилось все хуже и хуже, а он не позволил врачу вызвать преждевременные роды, не хотел, видишь ли, чтобы ребенок погиб. В конечном итоге погибли оба.

– Кто же тебя потом воспитывал?

– Я сам.

– Так не бывает.

– Бывает. Уж я-то знаю. Звучит невероятно, но я начал заниматься спортом – прыжками в воду.

– Ого! – восхищенно воскликнула Тони. – Кажется, понимаю: тебе хотелось острых ощущений?

– В каком-то смысле. Хоть на пару секунд – мысленно – я оставался один во всем мире, к тому же на сто метров выше всех.

– Недаром я сразу почувствовала в тебе родственную душу, – улыбнулась Тони. – Мы оба любим общество самих себя.

За завтраком Тони продолжила допрос:

– А отец знал, что ты занялся таким рискованным видом спорта?

– Да, – сказал Адам и помрачнел. – Как-то он просматривал спортивную страницу в местной газете – единственную, которая его когда-либо интересовала, и вычитал мое имя в списке участников соревнований на первенство штата. Он явился в бассейн в компании двух своих собутыльников. Но они понятия не имели, что такое прыжки в воду, и «болели» совсем невпопад. Я так распсиховался, что нырнул, как кашалот. Сорвал выступление начисто.

По тому, как он это сказал, было ясно, что Адама до сих пор мучает та его давняя неудача.

– После этого моим самым большим желанием стало поскорее уехать из дома. Тогда единственным шансом для меня могла стать академическая стипендия. В школе баллы у меня были повыше, чем в спорте. Ты когда-нибудь слышала о колледже Шаймера?

– Если честно, то нет.

– Вот-вот. И никто не слышал. Тем не менее это небольшое, вполне передовое учебное заведение под эгидой Чикагского университета. Порядок там такой: сдаешь экзамен по их требованиям – значит, можешь учиться. Своего рода инкубатор для будущих студентов-медиков, которые хотят сэкономить несколько лет учебы. Мне так не терпелось стать врачом, что в летние каникулы я работал санитаром в клинике Майкла Риза. Что давало мне неплохой повод не ездить домой. Свою злость я направил на учебники и в результате каким-то чудом попал в Гарвард на медицинский.

– И твоей мечтой, конечно, было спасение женщин от токсемии, – деликатно предположила Тони.

– И младенцев, – добавил Адам. – Я чувствовал себя умудренным опытом стариком – мне же было целых девятнадцать лет! К учебе я, может, и был подготовлен, но общаться с людьми умел плохо. Особенно с этими лощеными выпускниками престижных вузов – они о такой вещи, как Шаймер, и понятия не имели! Наверное, поэтому моей стихией стала лаборатория.

– Там ты и познакомился с Максом?

Адам кивнул.

– Я наконец обрел отца, которого мог уважать. Я заканчивал ординатуру по акушерству и гинекологии, когда Макс выбил для меня место исследователя. Он учил меня не только иммунологии – он учил меня жизни. Понимаешь, в первый же раз, как он пригласил меня к себе домой на ужин, я понял, что у него с Лиз те самые отношения, которые делают честь любому браку. Лиз – детский психотерапевт. Творит с подростками и детьми настоящие чудеса. Они взяли надо мной шефство. Лиз даже познакомила меня с поздними квартетами Бетховена.