У нас это национальное. Это уже не смех — это нервный тик у нас такой от уха и до уха.
Так что я опять о политике не буду. Лучше я еще раз о своем знакомом расскажу. Помните, он некогда не то жениться думал, не то сразу же куда подальше на рыбалку собирался?
Точно, а когда он на меня жутко разобиделся, он прапорщиком стал. Был человеком, стал прапорщиком, причем не где-нибудь, а на таможне. Кстати, у него и кличка подходящая такая — Аристарх.
Аристарх вообще-то человек сговорчивый. Но русский, так сказать, российский. А российский человек, скажем так, — он и на любой таможне избранный, даром что незваный.
Это я к тому, что и Аристарх со своей таможни начал жить не просто хорошо, а гораздо лучше — и всё лучше, лучше, лучше, и еще раз лучше, пока он от натуги в больницу не подзалетел.
Верно, с геморроем.
Ничего смешного, от переулучшения случается…
Впрочем, геморрой так геморрой. Неприятно, но прооперировали. После операции даже до палаты довезли. Непонятно только, как его туда впихнули: там и без него тараканам тесно, а кроме насекомых там один безрукий, второй безногий, а третий просто доходяга. А четвертый Аристарх, но ему-то всё по барабану было, потому как он еще от наркоза толком не оправился.
Поэтому-то Аристарх решил, что ему всё это снится. А снится ему, что вокруг все геморроидальные, даже тараканы, но на самом деле он по недоразумению в сумасшедший дом попал. К Чехову, в палату № 6. Причем попал в палату № 6, а выпал он потом из палаты № 9. Это у него так в голове всё переворотилось.
И немудрено, что переворотилось, паче чаяния тогда не только у него ум с разумом рассорился. У него из-за наркоза, а у окружающей его среды по случаю очередных каких-то выборов. Каких — непринципиально. Достаточно того, что кого-то там куда-то избирали. Вероятнее всего опять кого ни попадя и куда не надо.
Предположим, что тогда мэра избирали. Или, напримэр, губернатора в тот раз на голосование поставили. Или даже так: одни в тот раз мэра выбирали, а другие сразу губернатора.
Повторяю: одни мэра, остальные губернатора. Непонятно? Мне тоже, но с тех пор как на Руси объявились депутаты, секс и другие развлечения, лично я ничему уже не удивляюсь.
Итак, кто «за», кто «против». Кто за мэра, кто против губернатора. Заправляют инвалиды.
Который без одной руки, он в пользу мэра агитацию разводит. А который без второй ноги, он, напротив, он за губернатора с койки агитирует. Оба-вместе хором надрываются, а в качестве аккомпанемента кто-то выше этажом по полу топочет: бум… бум… бум…
Аристарху всё по барабану. Доходяге тоже, доходяга под окном на сквозняке лежит, свежим воздухом мужик на ладан дышит. Ему что мэр, что даже губернатор — всё равно он не сегодня-завтра кони двинет. Вон уже копыта сверху: бум… бум… бум…
Но до спорщиков ничем не достучаться. Мужикам что «бум», что ни бум-бум — натурально глухари на токовище. Ничего не слушают, только компроматами друг друга поливают. Как по писаному: компром по-газетному, матом по-заборному. Безрукий таком, безногий сяком. А где газета, где забор — в наше время не сообразишь, где чего забористей изложено.
Мужики оба пожилые — но кровожадные… Одному мэр не нравится — другому губернатор. Одному мэр вор — другому губернатор казнокрад. Одному мэра под суд — другому губернатора под трибунал. Мэра сечь — губернатора пороть. Первого распять — второго раз десять. Сперва распять, потом развесить, а затем одного бы таком, а другого тоже бы в нецензурной позе оприходовать.
Групповуха в извращенной форме.
Лично я уже не разбираю, о себе они уже или всё еще о кандидатах. Или же они вообще за жизнь языками зацепились: один за новое, другой за старое. Тот, который без одной руки, в целом он за новое. А другой, который без второй ноги, тот вообще за старое. В целом новое, в общем старое, а в частности мужики как-то враз на личности переключились.
Безрукий выступает:
— Ну что ты в душу старой властью лезешь, — калека заявляет, — ну чего она тебе, совку позорному, дала? Ногу забесплатно отпилила?
Безногий возражает:
— А тебе чего, — коллега отвечает, — новая за деньги руку возвратит? И что — и на место вставит?
Безрукий заявляет:
— А рука мне ни к чему, — калека возражает, — зачем рука, если я по инвалидности льготы получаю?
А безногий закипает:
— Ах ты, паразит, — коллега заявляет, — ах ты кровосос ты растакой-сякой народный! Да я ж за Родину тебя — да как я в личность двину! как я костылями приложу!
Жуть. Гражданская война в палате назревает. Как фурункул. В одном отдельно взятом месте. В палате. Как фуфло на заднице. Натуральная гражданская война. Да еще над головами грохает, будто канонада: бум… бум… бум…
С потолка уже штукатурка рушится. Тараканы еле уворачиваться успевают. Как бомбежка сверху: бум! бум! бум!
Б у м!!!
Но в самый патетический момент медсестра в палате объявилась. Такая, знаете, Афина в палате. Целая Паллада такая от бедра шагает. Походка впечатляет: не то размашистая, не то развалистая. От бедра развалисто шагает, от колен не передать. Не походка, а развал схождения: от бедра развал, от колен схождение.
Развал схождения такой, а сама она не виновата. Медсестра здесь ни при чем. Она вообще одна на всю больницу. Остальные за ее зарплату безработными предпочитают числиться.
А она работает.
Она больным с ходу заявляет:
— Чего, блин, расшумелись, — говорит, — лечиться надоело? Ну, который тут за мэра, а какой за губернатора? Ты за мэра? Лекарства не получишь. А ты за губернатора? Ты получишь, но не те. А кому и это не поможет, мы тому и спереди геморрой отрежем…
Это девушка калекам обещает.
Аристарху всё по барабану. Всё равно ему, в этом смысле он не человек, он прапорщик в наркозе. А доходяге всё еще равнее, он и без лекарств на полпути туда, где ни зад и ни перёд роли не играют. Зато коллегам — но на самом деле им просто интересно стало, что у них над головами происходит.
А медсестра им объясняет:
— Это, — говорит, — черепушники на нейрохирургии революцию устроили. Там лоботомированные с трепанированными бьются. Все лоботомированные за большевиков, а трепанированные все за коммунистов. А препарированные — эти ниже этажом в морге закрепились. Вот где демократия кромешная…
А сверху: б у м!!!
В конце концов всех желающих голосовать позвали. Только инвалиды так и не пошли. Тот, который без руки, он за штанами сунулся, а они не лезут. А который без ноги, тот костылей хватился, но они вообще куда-то делись.
Это доходяга постарался. Политической борьбой это дело называется. Покамест мужики в полемическом угаре друг на друга страсти нагнетали, доходяга одному пижаму в узел завязал, а другому костыли за окошко выбросил. А сам на койке извернулся и хрипит:
— Урну… урну… принесите урну…
Принесли. И урну принесли, и бюллетень — и даже ширмочку ему заради таинства голосования поставили.
А когда ширмочку убрали — а он уже того.
Совсем того.
Но голос всё же — сунул.
Двери закрываются, или Не спеши, а то успеешь
Собственно, засим можно было бы закончить. Но на всякий случай я еще об одном своем знакомом расскажу. О другом, не о том, с кем мы столько водки пили и турусы разводили. Это не тот — этот и без выпивки натуральный дрюля. Про него точнее ничего не скажешь: дрюля он и дрюля, он по жизни дрюля. И прозвище звучит: Дрюля… Дрюля… Прислушайтесь, как оно звучит: Дрю-ю-ля…
Но вообще сама история лирическая. Вообще она лирическая, а в частности о том, как Дрюля как-то раз с девушкой знакомился. Замечательная девушка была. Вы себе представьте: тут она блондинка, тут и тут блондинка — и даже там она блондинка; везде она блондинка, настоящая блондинка, крашеная только.
Представляете себе? Точно, вот и Дрюля поначалу не поверил, когда этакое чудо на вокзале углядел. А когда он от избытка удивления оправился, девушка уже в толкучке растворилась. А Дрюля от досады буйну голову свою ниже пояса повесил и на электричку заспешил, на которую он всё равно опаздывал.
