Тут я не выдержала:

— Как же так, она же радиоактивная, — растерянно сказала я.

— Да ну? — натурально удивился доктор.

— И с чего ты это вдруг взяла? — невозмутимо поддержал коллегу фельдшер.

Я вовсе растерялась.

— Так вы же ее сами проверяли. Дозиметром с миноискателем, — я показала на стеллаж с аппаратурой, где среди прочего стоял тот самый чемоданчик, — этим вот, новейшим, засекреченным!

Народ ржал долго. Смачно ржал, со вкусом, от души. Временами выпадая в белый, под цвет халатов, творожистый осадок. А когда все кое-как отхохотались, а иные даже отыкались, объяснили мне, что поразивший мое юное воображение таинственный прибор представляет из себя простой кардиофон. «Стратегическая разработка», уже порядком устаревшая, предназначалась всего-навсего для передачи ЭКГ по телефону. На расшифровку в общегородской диагностический кардиоцентр. Была в те незапамятные времена такая ерунда.

Словом, грамотно коллеги порезвились, содержательно.

Обижаться я на них особенно не стала. Развели и развели, новичку положено. К тому же и сама могла бы поработать головой. Ну какие, на фиг, мины могут быть на территории Университета? Тем более немецкие.

А вот дальше…

Ну не могло так просто мое первое скоропомощное дежурство завершиться! Просто по определению не могло.

Так что дальше получилось больше.

Глубокой ночью, благополучно сдав в больницу очередной инфаркт, мы с надеждой отдохнуть ехали на станцию. Внезапно, разбивая вдребезги мечты чуток поспать, засипела рация. Тоже новейшая стратегическая разработка, я уже помалу разбираться начала. Времен Очакова и покоренья Крыма.

Нас вызывала Центральная диспетчерская «скорой помощи».

— Бригада номер (прозвучал наш номер), вызывает Центр!

— Слушаем вас, Центр, — мрачно отозвался доктор.

— Бригада номер (снова прозвучал наш номер), вы где?

— Мы — здесь, — содержательно ответил мрачный доктор.

— Здесь — это где? — сурово уточнил Центр.

— У больницы Ленина, — еще мрачнее отозвался доктор.

— А какого черта вы у больницы Ленина, если вы уже как полчаса должны быть на Крещатике? — грозно вопросил неугомонный Центр.

Доктор опешил:

— На каком Крещатике?

— В Киеве один Крещатик!

Доктор начал заикаться:

— В к-каком Киеве?!

Центр с подозрением спросил:

— Вы там что, радиоактивной черешней обожрались?

Доктор выглядел так, словно без кастинга угодил в участники реалити-шоу Иоанна Богослова «Апокалипсис».

— Короче, — грозно подытожил Центр, — если через пять минут не будете на адресе, считайте, вы уволены!

На этом связь прервалась. Почему-то вся бригада, включая водителя, дружно посмотрела на меня.

— Я в Киев на Крещатик не могу. Мне к первой паре в институте надо быть, — на всем серьезе сообщила я.

Обалдевший доктор немедленно связался с Центром сам. По той же самой рации. Центр, выслушав галиматью про Киев и Крещатик, мягко посоветовал ему прилечь и протрезветь. Как-то даже слишком мягко посоветовал. Уточнять, какой это на сей раз оказался Центр и не надо ли нам всем сейчас же ехать на Арбат, к примеру, доктор не отважился.

Пришлось признать, что несколько минут назад мы по нашей маломощной рации, которая и в городе-то глючит через раз, в самом деле говорили с Киевом.

Крайней в этом казусе назначили меня.

— Ну хорошо, мы тебя разыграли. Ладно, ты нам отплатила. Но как, — утеряв всю свою мрачность и суровость, допытывался доктор, — как?! Объясни, будь человеком, как ты это сделала?

Остаток ночи я с пеной у рта доказывала всем, что я здесь ни при чем. Рацию не трогала, радиоволной паранормальным способом не управляла, в чертовщине до сих пор не была замечена. До тех пор, пока я с ними не связалась.

Всё равно коллеги не поверили. Мало того что поспать не дали, до утра пытая, что да как, так еще на всю подстанцию ославили. Будто бы в моем присутствии жуть с мрачным уклоном завсегда случается, а по ночам особенно. В неуставных отношениях с нечистой силой прямо обвинили, можно так сказать.

А впрочем — не без основания, замечу я, друзья, не без основания…

Всяческая чертовщина на мою в те времена еще украшенную буйной гривой голову в самом деле постоянно сыпалась. Хуже перхоти цеплялась, ей-же-ей. С первого самостоятельного выезда.

Напомню, я тогда на «скорой» фельдшерила.

Фельдшер, понятное дело, не врач, поэтому он посылается на вызовы попроще. Ну, скажем, «упал». Или «травма руки». А то и вовсе «умер под вопросом». Есть такая фишка на «скорой». То есть пациент вроде уже и мертв, а родственники всё еще надеются на лучшее. А иной раз чада с домочадцами к телу попросту боятся подойти — воскреснет не дай Бог.

Вот на дебют такой вопрос мне и достался. Старушка девяноста с лишним лет. Умерла как будто. Под вопросом.

Поверх аппаратуры добрые коллеги нагрузили меня ценными советами. Все рефлексы, говорят, как следует проверь, кардиограмму трупу обязательно сними, а для гарантии еще нашатыря шприцем под кожу засади. По особо прогрессивной импортной методике. Если тело даже после этого тебе по морде не заедет, значит, всё океюшки.

По молодости лет и живости характера я далеко не сразу поняла, что спешить на «скорой» нужно медленно. Не спешишь — вопрос, глядишь, и рассосется.

Но я же в первый раз одна на вызов ехала!

Ответственность, опять же, долг зовет!

Короче, подхватилась я, в машину прыгнула и ну как со всем пылом неофита водителю накручивать хвоста: давай быстрее, говорю, гони, вдруг жива еще моя старушка! А тут я: привет тебе, привет…

А водитель у меня был опытный и мудрый. Уж он-то прекрасно понимал, что вся моя восторженность через месяц-два сама собой пройдет, и потому мне даже не перечил. К тому ж всегда забавно посмотреть на неофита, а на ревностного и усердного — вдвойне.

Так что к адресу мы подкатили во всем великолепии — с сиреной и мигалкой. Я ласточкой со всей аппаратурой и ценными советами на последний (разумеется!) этаж взлетела, палец к звонку протянула — ан нет звонка, лишь пара обгоревших проводочков из стены торчит. И вообще вся лестница — мрачняк, дом-то древний, чуть не аварийный.

Так, думаю, приплыли, началось.

Я осторожно постучала. Никакой реакции. Я постучала громче. Тишина. Я кулаками в дверь замолотила. Стучу я, колочу — безмолвствует народ, как будто все в квартире оптом вымерли. Но кто-то же на «скорую» звонил?!

Я на всякий случай к двери ухо приложила. Прислушалась. Нет, вроде ничего. Еще прислушалась — нет, вроде что-то мнится. Будто кто-то стонет там, внутри. Едва-едва, заупокойно так. И чем сильнее я прислушиваюсь, тем яснее мнится.

Я вниз к водителю: давай, мол, дверь ломать, там в квартире кто-то стонет-загибается. Водитель объявил, что почему-то он ничуть не сомневался, что со мной он точно не соскучится, но самолично дурью маяться не стал. Отослал меня обратно на этаж, а сам поехал в отделение милиции. Благо рядом было, за углом.

Уж не знаю, что и как он там народу объяснил, но буквально через несколько минут на площадке объявились два сержанта. На меня взглянули с недоверием, но дверь с петель без лишних сложностей снесли. Дюжие сержанты подвернулись.

Помните такую детскую страшилку: в черном-черном доме, на черной-черной лестнице, в черной-черной комнате?..

Так примерно там и оказалось. В квартире никого и ничего. Пусто там. Совсем. Сюрреализм такой: следы пожара старого, копоть на стенах и потолке. Света нет, паркета тоже нет, мебели вообще в помине нет. В сортире унитаза даже нет, я и туда на всякий случай заглянула. Ну и замогильно стонущей покойницы, понятно, тоже нет.

Классно первый вызов отработала. Реанимировать мне некого, констатировать, опять же, тоже некого. Труп от осмотра злостно уклонился.

Рассосалась у меня старушка под вопросом. А вопрос оставила.

А тут еще и дюжие менты на меня нехорошо уставились…