Это же он делал и сегодня, а потом совершил свой ставший ежевечерним заход к Нэнси Джин; казалось, что ему просто необходимо оказаться в гуще огней и чужих разговоров. Сейчас он пришел домой, проверил почтовый ящик и среди обычных счетов и проспектов нашел еще одну открытку от Линн, на которой вместо слов «Поправляйтесь» было напечатано «Спасибо».

Я должна выразить вам свою бесконечную благодарность за вашу самоотверженную помощь,написала она внутри. Я надеюсь, что вы успешно поправляетесь.Карточка была подписана: Всего наилучшего, Линн.

Его охватила мгновенная ярость. Всего наилучшего, Линн? Чего всего наилучшего?

Он поднялся к себе, открыл дверь, осторожно лег на застеленную кровать и просмотрел остальную почту.

Он сдержал данное себе обещание. Это стало его основной задачей — отойти от этого случая, от Линн и своих чувств к ней. Каждый день, наполненный болью, напоминал ему, почему он не должен был позволять себе заходить так далеко; его сердце болело так же сильно, как его бок и плечо, как любая часть его тела, которая была либо поцарапана, либо порезана, либо поломана.

Он не знал, что думала Линн или чего она хотела; он знал только одно — у нее была масса возможностей хоть как-то отреагировать на ту попытку, которую он сделал тогда. Если же она этого не делала, если она старательно демонстрировала свою глубокую благодарность и более ничего, он был бы просто идиотом, если бы стал ждать чего-то большего. Если речь шла о безразличии, о жалости к ранам или заполнении пустых мест, ему это было не нужно.

Люди говорят, что полицейские отличаются от остальных людей. Возможно, это правда, но знаменитости… ты просто никогда не можешь сказать, что скрывается за их поступками, что в них реально и чего им не хватает.

Он хмуро посмотрел на открытку. Он взял ее и еще раз прочитал текст: аккуратный почерк, ничего не значащие два предложения.

Всего наилучшего, Линн.

Он отшвырнул ее в корзину для мусора и даже не стал смотреть, попала ли она туда.

Во второй вторник марта, незадолго до трех тридцати по полудню Пэм принесла в офис конверт для Линн.

Кара вошла в комнату как раз тогда, когда она открывала его.

— Я занимаюсь реорганизацией нашего пленочного архива, — сказала Кара. — Ты не хочешь, чтобы я… Что случилось?

Лицо Линн смертельно побледнело. Кара поспешила посмотреть на записку, на которую Линн все еще смотрела, не отрываясь.

Она перегнулась через плечо Линн и прочитала отпечатанные на машинке строчки вслух: Ты думала, что все кончилось, не так ли? Пойди и посмотри в своей машине.

«Лексус» стоял на том же самом месте в гараже, где Линн оставила его утром, с закрытыми дверцами.

Дрожащими пальцами Линн нажала кнопку замка и услышала глухой щелчок, когда двери открылись. Она открыла дверь со стороны места водителя; Кара направилась к двери со стороны места пассажира.

Она просмотрели сидения, пол. Они заглянули под сидения, в перчаточное отделение и в карманы на дверях.

Ничего.

Линн дернула рычажок, открывающий багажник, обежала машину и открыла его крышку. Внутри увидела полотенце, не ее полотенце, оно что-то прикрывало, и она подняла его.

Там лежал Ники, мертвый, с вывалившимся языком, по положению его головы было видно, что у него сломана шея.

Она закричала и услышала, как Кара тоже кричит; она не могла отделить ее криков от своих и не могла остановиться.

Когда пришли полицейские, Кару рвало в туалете, Линн встретила их в офисе; это были двое мужчин, которых она раньше не видела.

Ее волосы были влажными от пота и слез. Ее знобило; она не могла удержать дрожь и не могла сосредоточиться.

Она не знала с чего начать, поэтому просто отвечала на их вопросы.

Да, она уверена, что оставила машину закрытой. Ключей больше ни у кого нет. Нет, она не знает, кто мог написать записку.

Да, подобные вещи случались и раньше.

Двое мужчин ждали продолжения ее слов.

— Был один мужчина, с которым я некоторое время встречалась прошлой осенью. Он присылал мне разные вещи, преследовал меня на работе. Он убил дикого бурундука, который забирался на мою террасу и ел птичий корм. Он прекратил действие моих кредитных карточек. Он пробрался в мою квартиру и ударил меня по голове. Это продолжалось бесконечно.

Она остановилась, чтобы перевести дыхание.

— Здесь все время находились охранники. Майк Делано тоже занимался этим делом, когда у него была возможность. Я пыталась дозвониться ему час назад…

— Он в отпуске по болезни, — сказал один из полицейских.

— Я знаю. Он пострадал в драке с человеком, о котором я говорю…

— Тот, который покалечил детектива Делано? Но он мертв.

Линн могла только кивнуть.

Кара не могла разговаривать ни с ней, ни с кем-либо другим.

В конце концов Линн оставила ее в женском туалете, налила себе стакан воды из графина и полезла в дипломат за таблетками.

Но тиленол с кодеином сейчас ей не подходил. Она запихнула таблетки обратно.

Она села за стол и обхватила себя руками. Внутри нее все горело и переворачивалось. Она дрожала, словно была больна гриппом. Дрожь охватывала ее и отступала, снова наступала и прекращалась.

Она спустилась в аптечный киоск, купила продаваемый без рецепта транквилизатор и приняла четыре таблетки.

Когда она позвонила в полицейский участок, ей сказали, что Майк обычно приходит после двенадцати. Дома у него был включен автоответчик.

Она взяла такси и поехала в участок, чтобы там дождаться прихода Майка.

Когда она села на стул, стоящий сбоку от стола Майка, ее неожиданно охватило душевное волнение. За этот день это случалось не первый раз, но пока что это было лишь предвестие сезона дождей. А это волнение было совершенно иным: оно было связано с болью воспоминаний.

Она почти реально могла почувствовать запах хотдогов. Она вспомнила, как смотрела на Майка, направлявшегося к своему столу, с привычной легкостью обходившего стоящие на его пути столы товарищей и держащего в руках маленький коричневый пакет с ленчем. Она увидела свитер со словом «Тафте». Вспомнила удививший ее контраст между этим свитером и костюмом с галстуком, который она заметила на нем в предыдущий день.

Она вспомнила его энергичность, постоянно сдвинутые брови, темные волосы, падавшие на глаза. Заваленный разными предметами и тем не менее безликий стол, словно у него никогда не хватало времени украсить его своими любимыми вещами. Не хватало времени заводитьтакие вещи.

В тот день он все время спорил с ней. Не только в тот день; он всегда затевал споры, просто тогда она еще не знала об этом. Он все подвергал сомнению и подначивал ее; она вспомнила, раз-другой они оба срывались. Но в конце разговора она почувствовала нечто, что давно ушло из ее жизни: чувство безопасности.

Как ей хотелось снова почувствовать это.

Неожиданно она заметила Майка, подходившего к столу. Он увидел ее. На его лице не дрогнул ни один мускул; можно было подумать, что она сидит здесь каждый день всю его жизнь.

Он шел, слегка наклонившись на бок, но двигался достаточно свободно.

В руках он держал небольшой коричневый пакет, покрытый влажными пятнами, и запах хот-догов стал реальностью.

— Что случилось? — спросил он, осторожно опускаясь на стул.

Слезы, которые она сдерживала весь день, вырвались наружу. Было достаточно одного вопроса. Или не только вопроса: в нем ли было дело? Полицейский участок, стул, дурацкий, пахнущий хотдогами пакет. Резкий переход, совершенный ею из прошлого в настоящее.

— Грег, — сказала она. — Он жив.

Майк покачал головой:

— Нет, он мертв.

— Он должен быть жив, Майк. Он снова преследует меня.

Лицо Майка меняло свое выражение по мере того, как он слушал ее рассказ о деталях происшедшего сегодня; этот рассказ уже не вызывал в ней такую слабость, как раньше, потому что ей приходилось его постоянно повторять. Что-то пропало в его лице или, наоборот, появилось; она не могла сказать это с точностью, да и не пыталась. Она сосредоточилась на том, чтобы выдавить из себя всю историю до конца.