— Найдите пять лишних минут перед уходом на работу или куда-либо еще, — сказал Майк, — потому что вам необходимо проверять их безопасность с наружной стороны.

Когда дверь была открыта, она неуверенно остановилась, а потом вошла в квартиру.

— Здесь пахнет больницей, — сказала она.

— Это дезинфицирующий препарат. Ваш запах вернется сюда очень быстро. Вы знаете про кошек?

— Что? — Она осмотрела прихожую, прошла в гостиную.

Майк закатил глаза. Он разболтался как малолетка с цепочкой на шее в баре для холостяков. Он замолчал, надеясь, что она не станет продолжать этот разговор, но она повернулась к нему:

— Что я должна знать о кошках?

— Им необходимо помечать своим запахом незнакомые предметы, чтобы чувствовать себя среди них уютно. Если вы принесете к себе бумажный пакет и бросите где-нибудь, а кошка будет весь его обтрагивать лапами, значит она хочет, чтобы он пах ею.

— Вы никогда не бросите бумажный пакет где-нибудь, — сказала она, удивив его своим ответом.

Она обошла гостиную, вглядываясь в ковер. Прошла через кухню. Майк следовал за ней на некотором расстоянии, чтобы дать ей возможность заново привыкнуть к своей квартире.

Она вошла в спальню. Он хотел задержаться, но одновременно хотел посмотреть ее. Он выбрал компромиссное решение, остановившись в дверях и оттуда осматривая комнату.

Если остальная часть квартиры выглядела элегантной и даже шикарной, то спальня, видимо, была ее укромным уголком. Семейные фотографии, гладильная доска, которую она, похоже, никогда не собирала. Большая, мягкая с виду кровать.

Когда его взгляд остановился на ней, она стала центром его внимания.

Кровать была аккуратно заправлена, но его воображение мгновенно привело ее в беспорядок, нарисовало ее, лежащей обнаженной на простынях в цветочек. И снова, как в тот раз, когда ту проклятую фотографию передали ему по факсу, его тело задрожало от желания крушить все, что попадается под руку.

Он наблюдал за тем, как Линн ходила по комнате. Она открыла шкаф, и ему показалось, что он заметил в нем рукав того платья, о котором писал Грег, с острыми украшениями.

Она вышла, пройдя мимо него, и он быстро отступил назад, почувствовав запах ее духов.

Он понял, что, даже несмотря на запах дезинфекции, спальня хранила ее запах, он легким дуновением вылетел оттуда за ней, словно она усилила его своим присутствием.

Его грудь заболела.

Она прошла снова на кухню, заглядывая во все углы. Автоответчик стоял под телефоном. Она нажала кнопку прослушивания.

— Итак, привет, — произнес мужской голос.

Майк вопросительно посмотрел на Линн, и она пояснила:

— Мой брат.

Сообщение продолжалось:

— Просто хотел поприветствовать тебя дома. Надеюсь, что с тобой все в порядке. — Голос был обеспокоенным.

Затем:

— Мисс Марчетт, говорят из офиса доктора Гуриана. Ваша коронка готова. Позвоните, пожалуйста, чтобы записаться на прием.

Затем послышался писклявый детский голос:

— Не надо, пожалуйста, не делайте мне больно! Нет, нет, не-е-е-е-е-т! О, это так больно!

Майк увидел, как на лице Линн удивление сменилось беспокойством, а потом ужасом, когда голос продолжил:

— Пожалуйста, я всего лишь маленький бурундук, не убивайте меня!

Затем послышался хрип.

— Нет. Нет, — сказала Линн, бросилась к двери на террасу и распахнула ее. Майк побежал за ней, почувствовав как ее крик пульсирует внутри него.

На террасе, окруженный остатками семян, лежал Чип; его шея была сломана при помощи одного из колец для салфеток с портретом Элизабет Тейлор.

Она плакала в объятиях Майка. Его свитер промок от ее слез. Его переполняли чувства от прикосновения ее волос к его подбородку, от ощущения ее тела под своими руками: ее кости, и мышцы, и рыдания, которые исходили из самой глубины ее естества.

В конце концов, когда она успокоилась настолько, что он смог усадить ее, он взял на кухне пакет, вернулся на террасу и положил в него бедное животное.

Он знал, как она любила его, раза два она рассказывала об этом, как она кормила птиц и этого смелого бурундука.

Итак, теперь появился еще один штрих к портрету этого психа. Потому что было ясно, что он забрался на террасу со стороны улицы.

Неужели этот гад был альпинистом?

Но кем бы он ни был, стало ясно одно: за последнюю неделю он дважды пересек страну, а во второй раз его фотография была во всех аэропортах и агентствах по прокату машин.

— Вам следует переехать, — сказал Майк.

— Я не буду переезжать. Ему придется взорвать здание, чтобы выгнать меня из него.

Она потерла шею. Головная боль медленно поднималась вверх по затылку, сверлящая и безжалостная.

Сегодня вечером ей придется что-нибудь принять.

Ее сердце болело за Чипа, и ее переполняло вызывающее слабость сознание того, что ей нанесли удар с еще одной стороны.

— Это его голос на пленке?

— Думаю, да. Чей еще он может быть? — спросила она.

— Я просто хочу, чтобы вы его опознали, если, конечно, можете это сделать. Тогда мы будем знать.

— Мы и так знаем.

— Да-а.

Несколько минут они молчали. Наконец Линн сказала:

— Слава Богу, вы оказались здесь сегодня вечером.

Майк посмотрел на нее. На ее лице были видны высыхающие слезы, в глазах читались отчаяние и опустошенность; это был тот взгляд, который он встречал у подростков, доросших до возможности понимания того, что ничего хорошего в их будущем уже не будет.

Ему захотелось снова обнять ее.

Он должен был убираться отсюда к чертовой матери.

— Я должен идти, — сказал он.

Она повернулась к нему. Она ничего не сказала.

Он показал на дверь, ведущую на террасу:

— Мне не нравится, как вы на это отреагировали. Почему бы вам не вернуться на сегодняшний вечер к Каре?

—  Нет.Я хочу остаться дома. Я не собираюсь смиряться и позволять ему отбирать у меня все по маленьким кусочкам.

Он покачал головой.

Она сказала:

— Что вы сделали с его телом?

— Пока что оставил там, в пакете. Я заберу его с собой.

Она снова начала плакать.

— Я не могу поверить, что больше никогда его не увижу. Не буду кормить его.

Она уткнулась в свои руки. Ее плечи вздрагивали.

Он вспомнил их изгиб.

Ему действительно следовало убираться отсюда.

Но после этого все мысли оставили его голову, и он просто подошел к ней, поднял ее с дивана и прижал к себе; и на этот раз все было по-другому.

В этот раз она не просто опиралась на него, а была с ним, отвечая на его объятие, крепко прижимая его к себе.

Она пододвинулась к нему еще ближе. Их тела соприкасались по всей длине.

Он затаил дыхание, не веря тому, что чувствует ее, не веря их близости.

Но она притянула его к себе еще немного. Спрятала свое лицо на его груди. А потом отклонилась, чтобы посмотреть на него, и он увидел ее печальные глаза, открытый рот и дорожки от высохших слез на ее коже.

Бессознательно он взял ее голову в свои руки и поцеловал ее.

Он не мог даже представить вкуса ее рта, до тех пор пока не попробовал его.

Ему казалось, что он участвует в фильме, режиссером которого является сам, перепрыгивая с места участника на место зрителя и обратно.

Там, где были ее руки, его спина горела.

Его собственные пальцы держали буйные пряди ее волос, приглаживая их, словно он надеялся, что, усмирив их, он сможет повлиять на ситуацию.

Но это было смешно, потому что она уже вышла из-под контроля и с каждой секундой выходила все больше.

Спина Майка задвигалась под руками Линн. У нее возникло желание просунуть руки под его свитер и почувствовать теплоту кожи, но она не поддалась этому искушению.

С одной стороны, прижавшись к нему всем телом, она чувствовала, что они принадлежат друг другу. А с другой, — она ощущала себя в дурном сне.