Роза улыбнулась, ей вдруг стало совестно: зря она приписывала этому милому человеку циничные побуждения. Она изучала обложку книги. Возможно, он прав. Возможно, в теории эволюции она слишком многому верила на слово.

— Позволь порекомендовать тебе одно место в Нью-Йорке, — сказал раввин. — Это образовательный центр для евреек, которые хотят побольше узнать о религии. Заведует этим центром жена моего друга, и преподаватели там толковые. Полагаю, тебе будет интересно.

— Спасибо, — сдержанно улыбнулась Роза. — Как-нибудь загляну туда.

Раввин с участием смотрел на нее:

— Я понимаю, что ты чувствуешь. Ты шагнула за пределы своей уютной зоны и очутилась в мире, где многое кажется чуждым и даже пугающим. И я прошу лишь об одном: перетерпи этот дискомфорт. Не убегай сразу. Задержись. И посмотри, что получится.

Когда Роза вошла в гостевую спальню, Карен уже лежала под одеялом, читая «Путешествие в Иерусалим».

— Ты довольна беседой с ребе Рейнманом? — печально спросила она.

— Да, было очень любопытно.

Карен молчала, ожидая продолжения. Но ей пришлось договорить за Розу самой:

— Ребе Рейнман — человек чрезвычайно умный и образованный. И то, что он проявил к тебе интерес, — большая честь.

— Не сомневаюсь. — Роза вынула из косметички зубную щетку.

— Нельзя чистить зубы! — Карен рывком села в кровати. — Во время шабата это считается работой.

— Никто не чистит зубы с вечера пятницы до вечера субботы?

— Да, — подтвердила Карен. — Душ или ванну мы тоже не принимаем. Хотя, — добавила она, — утром можно пососать мятный леденец, если хочешь освежить дыхание.

Роза в замешательстве смотрела то на зажатую в руке зубную щетку, то на Карен. Должна ли она, как добропорядочная гостья, поставить крест на гигиене полости рта? Она все еще размышляла над этим щекотливым вопросом этикета, когда сработал таймер и комната погрузилась во тьму. Со вздохом положив щетку обратно в косметичку, Роза на ощупь добралась до кровати.

В гериатрическом отделении Пресвитерианской больницы плакала женщина. Ее отрывистые рыдания неслись по коридору, выкрашенному в пастельные тона, воем автомобильной сигнализации: АЙ-ай! АЙ-ай! АЙ-ай!Карла, стоя в коридоре, где она ждала, пока медсестра закончит менять повязки пациентке, внимательно прислушивалась к этому плачу. В больницах Карла проработала уже немало лет, но ее не переставало удивлять звуковое разнообразие человеческих страданий. В том, как больные люди выглядели и пахли, они походили друг на друга до неразличимости, но звуки, которые они издавали, всегда были глубоко индивидуальными. Одни хныкали. Другие монотонно выли. Третьи орали, как младенцы. Любители драматизировать ситуацию протяжно выкрикивали слова и даже целые предложения — «О, Го-осподи, не-ет, не-ет», — стоики же лишь тихо, печально шмыгали носом. Встречались и страдальцы старой закваски, ухавшие и рычавшие так, словно они научились этому, читая комиксы. Способам выразить горе несть числа…

Дверь, под которой ждала Карла, распахнулась. Появившаяся медсестра держала руки в резиновых перчатках, как кукольник, — согнув в локтях и растопырив пальцы.

— Вам лучше зайти попозже, — раздраженно сообщила она Карле. — У нее случилась неприятность с мочеприемником. Сначала надо все убрать.

Карла отправилась на пятый этаж. Ее следующий пациент был из новеньких, и, прежде чем войти к нему, она заглянула в свои записи.

Джеймсон Николас, р. 4.05.85. Паралич нижних конечностей от рождения. Родители умерли. До недавних пор жил с родственницей по вышеуказанному адресу. В настоящее время бездомный. Нет инвалидной коляски. Передвигается на скейтборде. Поступил в отделение скорой помощи 19.05.02 с жалобами на боль в спине. При предварительном обследовании обнаружено глубокое ножевое ранение в нижней части спины. Пациент заявил, что не знает, кто его ранил, но предполагает, что на него напали неизвестные, когда он спал на улице. Агрессивен и враждебен.

Парень спал, когда Карла открыла дверь. Лицо его было столь густо усыпано угрями, что издалека казалось, будто он носит маску. Медсестры уложили его в кровати так, чтобы обезноженное тело находилось под углом в 45 градусов. Карла вдруг поймала себя на том, что разглядывает его, как экспонат в музее естественной истории, и устыдилась.

— Николас, — позвала она.

Парень мгновенно открыл глаза:

— Меня не так зовут.

Карла для проверки посмотрела на табличку, заполненную детским почерком медсестры.

— Здесь сказано…

— Меня зовут Монстр, — перебил пациент. — Все меня так кличут.

— Что ж, ладно, — после паузы согласилась Карла.

Он ухмыльнулся, обнажив гнилые зубы, и поднял руки, изображая киношного монстра. За годы передвижения на руках кисти превратились в нечто вроде копыт, тускло-желтая кожа на ладонях напоминала сырную корку.

— А я Карла О’Коннор, социальный работник. — Она опустилась на стул рядом с кроватью. — Я пришла сюда, чтобы выяснить, могу ли я чем-нибудь помочь. Давай-ка начнем с коляски. Как я понимаю, у тебя ее нет?

Парень резко повернул к ней голову:

— Я не езжу на колясках с шести лет, а скейтборд у меня здесь отобрали. Пусть мне его вернут!

В приемном покое Карле рассказали, что Николас закатил такой скандал, когда врачи «скорой помощи» попытались разлучить его со скейтбордом, что парня едва не поместили в психиатрическое отделение. В больнице ему полагалось одолевать расстояния на кресле-каталке, но, по словам медсестер, стоило Николасу остаться без присмотра, как он сползал с кресла и начинал перемещаться по коридорам рывками с помощью рук.

— Видишь ли. в больнице нельзя пользоваться скейтбордом. Это небезопасно. Но обещаю, при выписке скейтборд тебе отдадут.

— Какое на фиг опасно! — взорвался парень. — Это куда удобнее, чем долбаная коляска!

— Наверное, ты прав, — улыбнулась Карла. — Коляска — сооружение довольно неуклюжее. Но знаешь, все-таки она бы тебе не помешала — там, где запрещены скейтборды.

Парень молчал. Карла заполняла паузу, мысленно припоминая, что у нее лежит в коробке для ланча, принесенного из дома: баночка творога, одно маленькое яблоко, диетическая мятная конфетка. Она уже успела согрешить сегодня, съев миндальный круассан по дороге на работу, а значит, чтобы не выйти за пределы 1500 калорий, предписанных новой диетой, придется выбросить половину творога и отказаться от ужина.

— Пошла на хер! — вдруг завопил Николас, брызгая слюной. — Убирайся отсюда!

— Хорошо, Николас, я скоро уйду. Но сначала надо бы обсудить твою ситуацию с жильем. Если дашь добро, я сегодня же обзвоню разные места…

— Хочешь сдать меня в приют?

— Ну, надеюсь, мы найдем что-нибудь получше.

— Я не пойду ни в какие заведения!

— Но ты ведь не собираешься спать на улице, правда?

— В заведениях живут только дебилы и психи. Ходят все засранные.

— Николас…

— Мне естьгде жить.

— Ты имеешь в виду свою тетю? — Утром Карла беседовала по телефону с его разъяренной теткой. «Мне плевать, где он и что с ним. Этот гаденыш украл у меня деньги, а когда я велела ему отдать то, что взял, он накинулся на меня с ножом. Пусть остается на улице, там ему и место…» — Я звонила ей, Николас. Она не хочет, чтобы ты к ней возвращался.

— Выдрючивается.

— Возможно, но…

— Она примет меня обратно.

— Она говорит, что ты украл у нее деньги.

— Что ты несешь, дура! — взревел парень. — А сколько раз она брала мое инвалидное пособие!

— Понятно…

— Пошла на хер!

Сложив руки, Карла крепко прижала их к животу.

— Пожалуйста, Николас, не надо кричать…

— Приперлась сюда и обвиняешь меня в воровстве!

— Я ни в чем тебя не обвиняю. Твоя тетя…

Николас, разнервничавшись, начал переваливаться с боку на бок, отчего больничная рубашка задралась, обнажив два гладких конусовидных обрубка, торчавших из подгузника. Глянув на подгузник, парень заплакал: