— Подъем, — повторила безжалостная вампирша.

Ей бы в мастера заплечных дел…

Аромат бодрящего зелья перебил запах хвои, палой листвы и морозного воздуха. Снова в путь. Который может стать путем в никуда. Я села, еле спихнув с себя волчью тушу, и осмотрелась. Под порывами легкого свежего ветерка последние мокрые, тяжелые листья падали наземь, напомнив, что зима не за горами. Свинцовые тучи нависали, но робкие лучи солнца, пробившиеся сквозь прорехи в небесной шубе, обещали первый солнечный денек за сто лет ненастья. Повеселев, я встала и отправилась в кустики.

Вейр ни словом, ни взглядом не дал понять, что творится у него на душе, словно вчерашний день был всего лишь кошмаром. Из собственного опыта я знала, что настоящие мужчины выслушивают смертельный приговор, оставаясь в образе сурового воина, принимающего удар судьбы молча, с достоинством и не проронив скупой слезинки. Единственное, что они могли себе позволить, это надраться до положения риз и разгуляться напоследок с шальными девицами. А вот если болячка была пустяковой, то вместе с главным страдальцем должны были страдать и все, кто находился по доброй или не очень воле рядом. На жалобы и нытье негласный мужской запрет в этом случае не распространялся. Лида, услыхав стенания "завтра я помру навсегда" только хмурила брови и с сочувствием посматривала на домочадцев мученика. Вернее, мучителя. Бесконечные душераздирающе вздохи, капризы, требования разносолов, сдувания пылинок с больного тела и обязательных сочувствующих взглядов даже святого могли довести до мыслей о топоре и ядах. Особо находчивые и жрецов умудрялись зазвать, чтобы окончательно войти в образ и успеть при жизни насладиться посмертными почестями. Впрочем, должны же быть у мужчин свои милые недостатки. За это и кормим вкусностями, терпим недолгие капризы и дуем на царапину на любимом пальце. У нас, женщин, хоть есть отдушина в виде слез и истерик, которые чуть-чуть облегчают боль. Поразмыслив, что могу услышать в ответ от Вейра на совет порыдать нам с Ольгой в жилетку, я решила поступить, как подобает взрослой мудрой женщине. То есть промолчать.

Свернув лагерь, мы тронулись в путь. Колдун щеголял в толстенной кофте из собачьей шерсти, лишь глаза поблескивали над пушистым высоким воротом. С разъяренными женщинами не поспоришь. Он долго сопротивлялся, хрипло поминая заботливых куриц и не совсем умных гусынь, но угроза двух выведенных из себя ведьм пустить по ручью весь запас белоснежных рубашек всё-таки возымела действие. Маленькая победа подняла дух нам с Ольгой, и мы тронулись в путь, обсуждая тонкости врачевания хрупких мужских организмов, сопровождаемые возмущенным молчанием колдуна. Лесавицы, скоморы и прочая лесная неживая живность шуршала в кустах, но пообедать аппетитными путниками так и не отважилась. Напасть на колдуна с вампиршей могла только совсем сбрендившая очумевшая нежить, которая обезумела от голода. Я уже не говорю о Севере, который поглядывал по сторонам в поисках бегающей, прыгающей и летающей еды. Я всякий раз вздрагивала, когда он перемахивал через лужи и ямы, помня о недавнем полете в грязь, но плотно позавтракавший Север вел себя, как подобает приличным и воспитанным коням. Вот только надолго ли? Подмерзшая за ночь дорога ковром стелилась под копыта, орали в кустах птицы, лоскутков бирюзового солнечного неба становилось всё больше, Вейр не терял сознания, у меня ничего не болело, аггелы днем не разгуливали, поэтому горести вчерашнего дня скрылись в тумане. Время печалиться и рвать волосы на себе и друзьях ещё будет.

Нас ждал Хладный лес.

***

Север гарцевал на месте, а я, недоверчиво разглядывая открывшийся взгляду с вершины холма дом, во второй раз переспросила:

— Башня?

— Башня, — подтвердила Ольга.

Башня башней не была. Добротно срубленный дом, на который я смотрела, совсем не походил на бастион, способный выдержать натиск чудищ, которым вздумается размять руки, ноги, крылья и прочие разнообразные части тела. Обычный дом, каких десятки в селениях, но там, вдали, за пустынным черным полем, до самого горизонта простирались искрящиеся на солнце ледяные свечи замерзших навек сосен. Хладный лес, словно волшебное кружево, укрыл землю необъятным пологом льда и снега. Лошади пофыркивали, переступали с ноги на ногу, но противоестественная тишина, звенящая в ушах, разбавленная привычными звуками, от этого казалась ещё страшнее. Не летали птицы, не мелькали белки и не бродили через дорогу солидные семейства ежиков, даже шум ветра в ветвях стих. Тронув поводья, мы начали медленный спуск под тревожное всхрапывание лошадей.

***

От печи веяло теплом, по комнате неспешно плыл аромат грибной похлебки и свежевыпеченного хлеба. После бани я чувствовала себя самым счастливым человеком на свете. Понимая, что это может быть последняя настоящая помывка в моей жизни, я ожесточенно терла и скребла себя, угомонившись только после глубокомысленного колдунского замечания, что на ледяных статуях грязь не видать. Окутанный паром, он восседал на втором полке, словно бог шаек и березовых веников, облаченный в тогу из простыни. Север омовение совершать не стал, он предпочел остаться у печи, наблюдая за приготовлением ужина.

Ольга изящной кошечкой растянулась под самым потолком и блаженствовала, игнорируя нашу добродушную перебранку. Чем ближе мы были к разгадке исчезновения её сердечного друга, тем молчаливее и задумчивей становилась она. Банник так и не показался, предпочитая не попадаться на глаза колдуну с вампиршей, следуя примеру сообразительной нечисти в лесу. Века не проживешь, если лезть на рожон. Намывшись и напарившись до позеленения, мы вернулись в дом к хлебосольному хозяину.

— Вы уверены, что из лесу никто ещё не возвращался? — допив медовуху, спросила я Шенва, нашего гостеприимного хозяина.

Тощий старый колдун с огромной залысиной, закутанный в мантию болотного цвета, походил на скелет. Угольки глаз вспыхнули:

— Да как же я могу быть уверен, веда? Сего никто не знает. Забрать коней на обратном пути обещают, но ещё ни один не вернулся. Ногир ждет год, да и отводит к своим осиротевшую животину. Такой уговор.

— Ха! — подал голос Ногир, слуга Шенва. — Годину назад тут таки чучела прибрели, шо осесть и выпасть!

Колдун поморщился.

— Карлы. Всё им неймется, крючконосым! Притаранили огроменный отрез шелка на веревках и плетеную корзину, — проворчал Ногир, — влезли скопом внутрь, как яйца у бабы в лукошке, зажгли хреновину под тряпкой и улетели жопы морозить.

Ольга вскинула голову:

— И что?

— Што — што? Обратно есчо не прилетели, дурни длинноносые. Носы длинны, а ум и хвост короток, — слуга схватил миску с похлебкой, шумно отхлебнул. Шенв снова поморщился, но промолчал.

Ногир был холмовиком, а спорить с подземным народцем было себе дороже. Росточком мне по пояс, бородатый лопоухий гном походил на ребенка-старичка, которому бабушка отродясь не читала сказки про доброе и светлое. Разве что они вместе изучали трактат по разделке туш. И, вообще, если у холмовиков и были бабушки, то доводились близкой родней людоедам.

— А вы не слыхали и не видали ничего странного лет пяток назад? Может, что-нибудь припоминаете? — спросила я, предлагая Северу ломоть хлеба. Волк нехотя обнюхал корочку, словно размышлял, так ли он голоден, чтобы есть нечто, не похожее на мясо. Осторожно взял хлеб и лег рядом, уронив ломоть между лап, но есть не стал, привереда.

— А то! — обрадовался Ногир. — Так пыхнуло, отсель видно было, ведьму в печенку!

Ольга побледнела. Вейр насторожился.

— А вот и врешь. Что отсюда можно увидеть? — поддела я гнома.

После длительного возмущенного бульканья и сопения Ногир выдохнул:

— Ты, девка, языком лучше пол подметай! Проку больше будет! Не видали мы ничего? Мы! Не знаем? Да? Да я такое видел! Если бы ты видела, штаны бы промокли!

— Ног, помолчи, — поджал губы старый колдун.

— А не надо молчать, — зазвенел натянутый, как струна, голос Ольги. — Я и так знаю. Пять лет назад отряд жрецов совершил набег на окрестные хутора, согнав взрослых и детей, как скот, на древнее капище. Им нужны были дети. Дети с силой. Таких оказалось всего два. Остальных, как нераскаявшихся идолопоклонников, они… уничтожили. Убийцы не спешили скрыться, не ожидая, что в глухомани сыщется заступник. На беду, неизвестный благородный идиот оказался рядом и не мог не вмешаться. Он не знал, что неподалеку орудовал ещё один отряд чернорясых. Оставив за собой десяток трупов длиннобородых, Кин… неизвестный был вынужден отступить в лес. Я всё правильно сказала? — змеиные зрачки сузились до толщины волоса, костяшки впившихся в столешницу пальцев побелели.