Рафаэлла. Девушкой можно было заняться, несмотря на ее загул с этим Маркусом. Молода, но, по-видимому, поддается дрессировке, к тому же для женщины довольно умна, думал он, а это неплохо для матери их будущих детей. Бедняжка Делорио, ему не довелось испытать материнской любви, а уж своего деда — старого гангстера Карлуччи — он вообще ни разу в глаза не видел. Но Делорио теперь ведет себя гораздо приличнее, это несомненно. Вот если бы только не все эти проблемы с наследством. Доминик прервал свои размышления. Эта Мелинда — способная девочка. В роскошном номере «Карлтона» он развалился в огромном кресле, а она стояла перед ним на коленях, делая ему минет. Это было потрясающе, и Доминик чувствовал, что близок к финишу. Но он не хотел кончать ей в рот, предпочитая традиционный вариант. Он легонько потянул ее за волосы назад, и девушка подняла голову, вопросительно взглянув на него снизу вверх. На ее губах блестела слюна. Он кивнул в сторону широченной кровати.

— Ну-ка встань, — сказал он. — Я хочу рассмотреть тебя всю.

Мелинда встала перед ним нагая — у нее были невероятно длинные ноги и обворожительный задик. Грудки маленькие, но Доминика это не печалило. Пушок на лобке — темно-коричневого цвета — резко контрастировал с платиновым отливом волос. Это сочетание пришлось Доминику по душе. Он приказал ей лечь навзничь на кровать, и она мгновенно исполнила его волю.

Доминик долго смотрел на девушку, любуясь ее телом, потом начал медленно расстегивать рубашку. Он добрался до третьей по счету пуговицы, когда вдруг услышал, как кто-то поворачивает в замочной скважине ключ. Это был мягкий, едва слышный шорох.

Доминик заглянул Мелинде в глаза и увидел в них ужас и обреченность. Он схватил девушку за плечи, рывком выдернул из кровати и прижал к себе, повернувшись навстречу ворвавшемуся в комнату человеку с пистолетом в руке. Увидев Доминика, убийца автоматически нажал на курок, но пуля попала в девушку. Доминик почувствовал удар, отшвырнул в сторону безжизненное тело и выхватил пистолет. Увидев это, убийца в одно мгновение выскочил вон из комнаты.

Тишина, мертвая тишина. Ни шороха, ни звука. Мелинда лежала на полу, а из ее простреленной груди стекала на ковер струйка крови.

Не прошло и часа, как Доминик, вызвав свой личный вертолет, вылетел на остров Джованни.

Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Апрель, 1990 год

Она была неподвижна и бледна. Чарльзу хотелось закричать, чтобы разбудить ее, вернуть себе, но он понимал, что это бесполезно, — она не проснется. Она оставалась где-то далеко, за пределами досягаемости. И где-то в глубине своего существа, до которой ему не достать, она наверняка думала о Джованни. Ведь в те мгновения, когда Маргарет ненадолго выныривала из комы, она шептала его имя… звала его?

Ну проснись же, Маргарет, проснись!

Но чуда не произошло. Чарльз подождал, пока медсестра заполнит формуляр и уйдет, и включил телевизор. Сэм Дональдсон читал сводку национальных новостей. Чарльз не слишком прислушивался, но вот Дональдсон произнес:

— Сильвия Карлуччи Джованни, дочь одного из боссов преступного мира, Карло Карлуччи, который скончался в понедельник в собственной постели в возрасте семидесяти пяти лет, погибла сегодня в результате несчастного случая менее чем через сутки после похорон ее отца. Она была сбита автомашиной на знаменитой Родео-драйв в Лос-Анджелесе; водитель с места происшествия скрылся. Его личность устанавливается. Сильвии Карлуччи Джованни был пятьдесят один год.

Там было что-то еще, но Чарльз уже не слушал. Потом Сэм Дональдсон заговорил о Ближнем Востоке.

Мертва, эта чудовищная, вечно пьяная женщина мертва. Все-таки есть, оказывается, справедливость на свете! Неизвестный водитель сбил Сильвию и удрал — точно так же, как она сбила Маргарет и сбежала. И это он — Доминик Джованни — приказал расправиться с ней. Никакого сомнения. И полиция наверняка догадывается, но до поры держит это в секрете. Им нужны доказательства. Чарльзу они ни к чему.

Он посмотрел на жену. Она мертва, Маргарет. Проснись, Маргарет, она умерла. Но Маргарет не шелохнулась. Чарльз был слишком взволнован, чтобы и дальше сидеть у постели Маргарет и «беседовать» с ней, как это вошло у него в привычку. К тому же какое ей сейчас дело до того, что он совершил в Эндовере в шестнадцатилетнем возрасте? Он, если память не изменяет, уже упоминал об этом в разговоре с ней. И наконец, он понимал, что не его голос она хотела бы услышать Где-то на самом донышке ее затуманенного сознания остался лишь один человек — Джованни, и Чарльзу туда хода не было.

Отель «Беннингтон», Лондон

Апрель, 1990 год

Маркус запер входную дверь, набросил цепочку и повернулся к Рафаэлле. Она выпалила:

— Первым делом — долгий-долгий и очень горячий душ. Мне холодно, и я будто вывалялась в грязи.

— Выкинь платье — это должно помочь.

Мгновенное недоумение на ее лице сменилось улыбкой.

— Может, и правда.

Маркус мог лишь догадываться, что она сейчас чувствует, поэтому просто кивнул, и Рафаэлла исчезла в ванной. Он позвонил и заказал в номер виски с содовой, потом разделся до трусов и расположился в кресле у окна. Напротив, через улицу, темнел небольшой парк, названия которого он не заметил. Весной, как только заново зазеленеют деревья и лужайки, тут, должно быть, необыкновенно красиво.

Он думал о Коко, но не о той женщине, к которой испытывал уважение и симпатию, а о любовнице Доминика, его собственности, его вещи. О том, как это несправедливо. Вот и Оливер разговаривал так, будто Рафаэллы в кабинете не было вовсе или она была неодушевленным предметом. В глазах Оливера любовница была всего лишь предметом потребления, товаром. Точно так же и Доминик относился к Коко. Маркус размышлял, что может думать по этому поводу сама Коко, смирилась ли она, или глубоко внутри ее мучает незаживающая рана.

Маркус поднялся и принялся расхаживать по комнате. Итак, Оливер хвастался своей осведомленностью насчет его интереса к судьбе Джованни. Это может быть очень кстати. Можно выиграть время и отыскать эту самую «Вирсавию», будь то один человек или организация, и попытаться вывести из игры. Оливер почему-то упомянул об искусстве. Искусство? В нем Маркус почти ничего не смыслил. И какое отношение может иметь искусство ко всей этой грязной истории? А что Оливер имел в виду, говоря о предстоящей поездке «на юг»? Маркус недоуменно покачал головой. Оставалось надеяться, что Рафаэлла поделится с ним свежими мыслями на этот счет. Он услышал шипение текущей воды и представил себе, как она становится в это мгновение под душ, нагая и дрожащая от холода и омерзения, торопясь смыть с себя воображаемую скверну, оставшуюся после визита к Оливеру, после его презрительных взглядов и грязных намеков.

Маркус нисколько не винил ее за это. Оливер и его самого напугал до смерти. Размышляя о причинах этого страха, Маркус пришел к выводу, что ярость Оливера абсолютно слепа; он, по-видимому, сам не знает, чего добивается. В нем не осталось ничего человеческого, поэтому он так примитивно страшен. Как только принесший напитки официант затворил за собой дверь, Маркус налил себе виски и, не разбавляя, выпил одним глотком. Налил и выпил еще, почувствовав наконец, как внутри растекается тепло. Напряжение постепенно таяло, и его внимание снова привлек шум воды в ванной.

Он решительно направился туда, стянул трусы и, отворив дверцу душа, юркнул в кабинку. Рафаэлла в удивлении уставилась на Маркуса, ее мокрые волосы прилипли ко лбу.

— Иди сюда, — сказал Маркус и притянул девушку к себе, прижавшись головой к ее плечу. — Прости меня за все это, Рафаэлла. Я виноват перед тобой, любовь моя. Я просто не подозревал, что все будет так ужасно.

Рафаэлла изо всех сил прижалась к Маркусу. Его торс был мокрым и теплым, но, несмотря на могучую эрекцию, в этом объятии не было и намека на сексуальность. От него веяло покоем и лаской. Он жаждал утешить ее, и Рафаэлла еще крепче прижалась к нему.