Почему Фредди зарубил ее? И с такой ненавистью? Она ведь была в точности такой же жертвой.

Чего-то явно не хватает. И даже очень многого.

Неужели она ошибалась? Неужели слишком положилась на свою интуицию? Нет, это реакция Фредди, его глаза подсказали ей.

Очень скоро она все узнает. Не надо встречаться с адвокатом Фредди. Этот несчастный парень ни черта не знает по одной простой причине — Фредди так и не стал откровенно разговаривать с ним.

Надо расспросить соседей. Кое-что уже сделали полицейские, но всего до конца они так и не выяснили. В этом Рафаэлла теперь была уверена.

И еще кое-что. Эл Холбин никогда не дал бы ей подобного задания, если бы у него не было на то веской причины. Наверное, он что-то услышал, что-то заставившее его усомниться… Может, ему сообщили какие-то не известные никому сведения.

Рафаэлла точно знала: Эл что-то пронюхал. Но не стал пока говорить ей, что именно.

Рафаэлла отправилась домой и с большой тщательностью оделась для поездки на Северную сторону. Фамилия Пито даже отдаленно не напоминала итальянскую, и Рафаэллу удивило, почему они жили здесь. Час спустя она уже миновала дом Пола Ревера. Рафаэлла прошла три квартала по Ганновер-стрит, пожалев, что у нее нет времени купить свежие фрукты и овощи, выставленные на уличных прилавках. Несмотря на февраль, продукты выглядели более аппетитно, чем в супермаркете рядом с ее домом. Она миновала «Кафе Помпеи», один из ее самых любимых итальянских ресторанов. Впереди начиналась Натан-стрит. Для того чтобы попасть в квартал, где жила семья Пито, надо было пройти несколько домов в западном направлении. Рафаэлла шла по типичному рабочему району, чистому, но какому-то обшарпанному — это напоминало потрепанный воротник на когда-то красивой рубашке.

В широких джинсах и синей водолазке, торчащей из-под свободной рубашки, Рафаэлла походила на студентку — так было принято одеваться в Бостонском университете. Сверху на ней была еще стеганая безрукавка, а на ногах — черные ботинки без каблуков. «Бесовские ботинки» — так называл их Эл. К тому времени, когда Рафаэлла добралась до дома номер 379 по улице Проспера, она успела хорошо потренироваться в искусстве расспрашивать, узнавая дорогу у соседей. Номер 379 оказался узким кирпичным строением с маленьким квадратным садиком, засыпанным грязным снегом. На задворках этого дома и находилось жилище Пито, отделенное гнилой деревянной изгородью.

Именно от миссис Роселли, крошечной, сморщенной, родом из Милана, проводившей большую часть времени в спальне на втором этаже и наблюдавшей из окна за жизнью семьи Пито, Рафаэлла и узнала крайне интересные вещи.

Остров Джованни, Карибское море

Февраль, 1990 год

Маркус Девлин, настоящее имя Маркус Райан О'Салливэн, стянул с себя футболку, разложил ее на белоснежном песке и лег на спину. Правой рукой он прикрыл глаза, защищаясь от яркого полуденного солнца. Было страшно жарко, но не настолько, чтобы обливаться потом. На Карибах в любую жару всегда дул прохладный ветерок. Маркус вернулся на остров всего лишь сутки назад — Доминик вызвал его из Бостона из-за голландцев. Они приняли все условия. Больше никаких переговоров. Сегодня они собирались приехать сюда, на остров, чтобы, как водится, поприветствовать друзей и выпить шампанского.

Маркус, почесывая живот, раздумывал о том, как он на самом деле относится к этой сделке с голландцами и что в действительности ощущает теперь, когда переговоры, возможно, идут к завершению. Уж ему-то было хорошо известно, с каким трудом все двигалось к концу. Маркус знал, что должен быть постоянно начеку, вести себя выдержанно, жестко. И это тоже было нелегко. Господи, как ему хотелось убраться отсюда. Когда все будет уже позади, у него вряд ли появится желание в будущем вновь вернуться на Карибы. Если только ему удастся купить себе будущее.

А сейчас он здесь, лежит на спине, как будто окружающий мир нисколько его не волнует. До чего же приятно ощущать горячее солнце после паршивой погоды в Бостоне. Снег, лед, мрачные серые дома давили на него. Хотя в феврале Чикаго мог быть не менее удручающим, в душе этот город все еще оставался домом Маркуса и не покидал его сердца. В Бостоне Маркус как следует подготовился к встрече с Перельманом в маленькой гостинице в Бруклине, но встреча не состоялась, поскольку после звонка Доминика ему пришлось первым же рейсом вылететь в Антигву, а затем на остров. Дело было не в том, что Маркус должен был сказать Перельману, — наоборот, предполагалось, что именно Перельман должен был снабдить его какими-то сведениями.

Разумеется, сделка касалась нелегального ввоза деталей для военных самолетов — возможно, даже навигационных гироскопов и ракет ТОУ, — точно Маркус не знал. Это могли быть и детали самолетов Ф-14 «Томкэт», предназначенные для ввоза в Иран, единственную страну, пользующуюся Ф-14. Или самолеты С-130 для Сирии. Или для какой-нибудь другой страны… например, Ливии? Малайзии? Идущие через Сингапур или Борнео?

Маркус был уверен только в одном: в этих сделках не фигурировало ни лицензий, ни разрешений Госдепартамента США. Все делалось нелегально от начала и до конца. Доминик считался, наверное, одним из самых всемогущих торговцев оружием в мире, поскольку никто так и не сумел выяснить никаких конкретных фактов о мириадах заключенных им сделок. Он был слишком умен, имел отличную «крышу», окружил себя многочисленными посредниками и никому не доверял. Исключения не составлял даже его собственный сын, Делорио. Тот вечно ныл и всех задирал, но отца боялся. Доминик не доверял и Маркусу, хотя к тому времени их уже многое связывало.

И теперь эта сделка с голландцами — посредниками, как сказали Маркусу. Они приедут, будут пить шампанское, и тогда ему станет понятно, что они отправляли и куда. По крайней мере он выяснит, какой пункт назначения указан в сертификате конечного получателя, если такой документ вообще имеется. Маркус почувствовал, как у него забилось сердце и засосало под ложечкой. На этот раз он все выяснит — Маркус не сомневался в этом. Обязательно докопается до правды и после этого будет действовать. Надо найти доказательства. Тогда он обретет свободу. Но несмотря на подобные мысли, Маркусу тут же припоминались многие сделки, заключенные при нем, сделки, о которых он так и не смог собрать достаточное количество необходимых сведений, и знакомое чувство отчаяния охватило его. Прошло уже столько времени, и он так устал от всего этого, устал до смерти оттого, что приходилось все время притворяться, изворачиваться и лгать, чтобы добыть информацию, каждый раз долго раздумывать перед тем, как высказать свое мнение Доминику, и постоянно осознавать, что находишься на волосок от смерти. Маркус хотел, чтобы все это поскорее закончилось. Ему хотелось вернуться домой, к нормальной жизни. Маркусу снова вспомнился телефонный разговор в Бостоне с его двоюродным братом Джоном Сэвэджем. Голос Джона звучал взволнованно:

— Тебе давно пора выйти из игры, Маркус. Ты выполнил свой долг. Потратил на это больше двух лет жизни. Забудь о том, что надо припереть к стенке Джованни, забудь об этих чертовых голландцах — и возвращайся домой. Знаешь ли, время от времени ты нам нужен и здесь.

Но Маркус не позволил себя уговорить. Сэвэдж был одним из самых прямолинейных людей, с которыми ему когда-либо приходилось иметь дело. К счастью Маркуса, он был к тому же его лучшим другом и двоюродным братом. Маркусу не хотелось ссориться с ним. И он произнес мягко, стараясь подавить в себе ощущение поражения, потери чего-то, что безусловно должно было ему принадлежать. Подобные ощущения накапливались у него в душе днями, неделями и месяцами, Боже, сейчас можно было уже сказать, что годами.

— Мы тянули жребий, Джон, и я выиграл, а может, и проиграл, это зависит от моего настроения в конкретный момент. Я вернусь домой только после того, как добуду достаточно доказательств, чтобы отправить Джованни в федеральную тюрьму до конца его жалких дней, и не раньше. Ты же знаешь, что я не могу сейчас все бросить. Подумай о дяде Морти.