Когда Маркус вошел, Рафаэлла подняла на него глаза, и в них вспыхнула радость. Радость от того, что она видела человека, в которого была влюблена. Возможно, он был преступником, хотя она и молила Бога, чтобы это было не так, но это уже не имело значения: в первый раз за всю свою сознательную жизнь Рафаэлла полюбила мужчину.

Но как спасти его? Как заставить уехать отсюда, подальше от Доминика Джованни? Как заставить его избежать угрозы быть искалеченным или убитым? Из этого следовал еще один вопрос: «Какие цели преследовал Маркус?»

— Привет, Маркус, — непринужденно поздоровался Доминик. Поколебавшись всего секунду, он так же легко проговорил, обращаясь к Рафаэлле: — Пойди отдохни, моя милая девочка. Я совсем заговорил тебя. Увидимся чуть позже. — Доминик наклонился к столу и выключил диктофон.

Он хотел от нее избавиться. Выходя из библиотеки, Рафаэлла кивнула Маркусу. Ее так и подмывало остаться у двери и послушать, но Меркел, вездесущий Меркел, оказался тут как тут: он покачал головой и направил Рафаэллу в гостиную, где сидели Коко с Паулой, возвратившейся несколько часов тому назад.

Меньше всего на свете Рафаэлле хотелось видеть Паулу. Ее внимание было приковано к библиотеке. Что произошло на этот раз? Рафаэлла беспокоилась, напряженно размышляя над тем, каким образом позже выведать у Маркуса содержание его беседы с Домиником.

— Итак? — вопросительно произнесла Паула, сделав глоток мартини.

— Привет, — задумчиво поздоровалась Рафаэлла. — Мне не надо коктейля, Джиггс. Принеси чай со льдом. Спасибо.

Джиггс улыбнулся ей:

— Простой чай, мисс Рафаэлла?

Девушка кивнула, и дворецкий неслышно вышел из гостиной.

— Итак? Мой дорогой свекор еще не закончил с тобой?

Рафаэлла решила не попадаться на крючок и пропустила намек мимо ушей.

— Как Майами?

— Жарко, но весело, не так скучно, как здесь. Всякие магазины, шоу, интересные люди, с которыми можно поболтать.

— Островная лихорадка, — заметила Коко. — Тебе следовало остаться там еще на какое-то время, Паула.

— Я и хотела, но Доминик позвонил мне сегодня утром и приказал возвращаться. Можно подумать, я малолетка какая-нибудь.

И тут Рафаэлла поняла: «Боже правый, он догадался! Или Коко рассказала ему о Делорио». Рафаэлла испытующе взглянула на молодую женщину, но та внимательно изучала свои ногти и не подняла взгляд.

— И Делорио не очень-то был рад меня видеть, — добавила Паула. — Он отдал тебе трусики?

Рафаэлла улыбнулась:

— Да, отдал. Это были мои любимые.

Паула вскочила со стула, лицо ее побелело от ярости.

— Ох, ради всего святого, не заводись, Паула. Сядь. Мне абсолютно не нужен твой муж. Перестань кипятиться. И так слишком жарко.

— Хоть бы ты сдохла, — отчетливо проговорила Паула и вышла из комнаты.

— Сколько ей лет, Коко?

— Восьмого исполнится двадцать четыре.

— Так я и думала.

— А что хотел Маркус? Линк сказал, что он только что приехал. Мы не ждали его раньше вечера.

— Да, Маркус здесь, и я не знаю, что происходит. Доминик попросил меня уйти раньше, чем я смогла что-либо разузнать.

— Думаю, тебе удастся выяснить это: не у одного, так у другого, — мягко произнесла Коко. — Тебе нравится этот персиковый оттенок у моего лака? Он называется «Закат на Карибском море».

В библиотеке Маркус после долгого молчания наконец заговорил:

— Итак, Доминик, что ты об этом думаешь?

— Наши исчезнувшие было негодяи снова появились. Ведь ты знаешь о библейской Вирсавии. Она была матерью Соломона, женой царя Давида. Помнишь, Давид женился на ней после того, как отправил ее мужа на верную гибель в бою?

Маркус кивнул:

— Смутно. Моя мать всегда читала Ветхий Завет вечерами по понедельникам.

Маркус стоял у раскрытого окна, откуда открывался бесподобный вид. Буйство красок — ярко-оранжевых, пурпурных и красных — было великолепным; пышные бутоны, витавшие в воздухе ароматы и яркие оттенки цветов запоминали роскошную оранжерею. Настоящий Эдем, но теперь в нем за каждым кустом скрывалась опасность, низко, очень близко. Кто же прислал записку с угрозой?

Внезапно Маркус задал себе вопрос, не в приступе ли безумия он решил рисковать жизнью ради того, чтобы разделаться с Джованни. И не выглядит ли все это как глупая бравада? Маркус не знал. Но надеялся, что нет. Он повернулся к Доминику:

— На что вы намекаете? Доминик пожал плечами:

— Ни на что. Это история из Библии.

— Вы хотите сказать, что, возможно, кто-то считает вас виновником гибели какого-то мужчины?

— Чтобы я смог завладеть его женщиной, когда он погибнет? Не знаю, Маркус. Все это кажется нереальным. Взять, к примеру, Коко. Когда мы познакомились, у нее был друг — этакий здоровяк, не слишком умный. И я легко отделался от него, поскольку он был беден, хотя и красив. Это обошлось мне в десять тысяч долларов; парень тут же остыл и потерял всякий интерес к Коко. Не исключено, что название «Вирсавия» вообще не имеет ко всему этому никакого отношения.

— Я обо всем подумал, Доминик, и считаю, что пришло время для решительных действий. У меня есть план.

Доминик слушал не перебивая. Когда Маркус закончил, Доминик долгое время хранил молчание. Затем медленно кивнул головой.

Было поздно, почти десять, когда Маркус и Рафаэлла сидели друг против друга на веранде возле бассейна. Маркус намеренно сохранял дистанцию. Он не мог иначе. Ему страшно хотелось утопить в бассейне еще одни трусики. И чем больше Маркус думал об этом, тем сильнее у него дрожали руки и тянуло в паху.

— Пошли на пляж.

Рафаэлла взглянула на Маркуса, слегка растерявшись, но только на мгновение. Она облизнула губы.

— А охранники туда не ходят?

— Нет.

— Тогда пошли. Мне взять купальник?

Маркус лишь покачал головой.

— Может, скажешь, почему нет?

— Потому, что я уезжаю. Я отправляюсь на поиски «Вирсавии», а для начала надо разыскать Оливера, ведь он — наша главная ниточка. И я не желаю оставлять тебя здесь одну. Если Делорио не доберется до тебя, то тот неизвестный, который пытается запутать тебя, придумает что-нибудь новенькое. Я не хочу, чтобы твои неприятности были на моей совести.

— Я не могу уехать. Я не безрассудна, но и не полная дура.

— Вы много чего «не», госпожа Холланд.

Лонг-Айленд, Нью-Йорк

Апрель, 1990 год

Чарльз прижал руку Маргарет к губам. Кожа ее была сухой, и он почувствовал, что злится. Частные медсестры, нанятые им, не следили за ней должным образом. Чарльз раздраженно пошарил в ящике около кровати и нашел крем для рук. Затем принялся нежно втирать крем в ее запястья, массировать предплечья и ладони, пока кожа снова не обрела мягкость и эластичность. Занимаясь этим, Чарльз тихо говорил с женой:

— Пожалуйста, проснись. Ты нужна мне, Маргарет. Ты даже не можешь представить себе, как сильно нужна. Я видел эту женщину, чья машина врезалась в твою. Я говорил тебе о ней, дорогая, помнишь? Она — его жена, и я уверен: он послал ее убить тебя. Разве это мог быть несчастный случай? Или совпадение? Не верю, хотя ты проезжала мимо ее дома. Почему? Ты хотела увидеть ее? Вы с ней немного похожи, она вполне могла бы сойти за твою старшую сестру.

Может, она пыталась убить тебя, потому что узнала о твоем романе с ее мужем и о ребенке? Может, в ней взыграла ревность? Как мне поступить? Сделать так, чтобы ее арестовали? Чтобы ее фотография появилась рядом с твоей во всех газетах? Нет, этого нельзя допустить. — Чарльз немного помолчал и продолжил: — Что же мне делать, Маргарет? Я могу повлиять на то, что будет напечатано завтра в моих газетах, но как быть со всеми остальными? Это будет крайне неприятно. Репортеры налетят в больницу, как вампиры, будут прятаться на каждом углу и мучить всех многочисленными вопросами: «Думают ли врачи, что ты умрешь? Рассказывала ли ты когда-нибудь о своих любовниках? Что все думают обо мне как о твоем муже?» Ты ведь даже не знаешь, дорогая, даже не представляешь, что будет. Я так боюсь, что они узнают о твоей связи с этим преступником и распустят о нас кучу сплетен. — Говоря, Чарльз машинально гладил пальцы жены. — Я узнал, что один из репортеров той газеты, в которой работает Рафаэлла, пристал к какой-то женщине с ножом к горлу, и все ради того, чтобы выяснить, что она чувствовала, когда узнала о гибели своего сына, разбившегося на военном самолете.