— Хм… — отозвалась я, кивая. — Чем меньше — тем хуже. Могу согласиться по этому поводу с Вентури.

Итон поправил очки и сказал:

— Принц Чарльз тоже так думал. Рассмотрев первоначальные строительные планы модернистов, он выразился в том смысле, что в таком виде это крыло будет похоже на «огромный фурункул на лице горячо любимого друга». Я засмеялась.

— Не знаю, что за штука фурункул, но явно что-то плохое. Пусть он появится на носу у Рейчел.

Итон пропустил реплику мимо ушей и спросил, какая моя любимая картина в Национальной галерее.

— Ой, я просто не могу выбрать какую-то одну.

— Ты видела «Ужин в Эммаусе»?

— Да. Великолепно.

— А как тебе портрет Арнольфини работы Яна Ван Эйка?

— Да, он мне тоже очень нравится, — сказала я.

— А ты не обращала внимания на надпись на стене?

— Напомни, пожалуйста.

— Там над зеркалом надпись… По-английски это значит: «Здесь Ян Ван Эйк», и в зеркале можно увидеть его отражение среди других гостей. Я всегда удивлялся, зачем Яну Ван Эйку надо было включать свой собственный образ в эту картину. Как ты думаешь, что он хотел этим сказать?

Мне вдруг показалось, что я снова учусь в колледже и меня экзаменует наш преподаватель по истории искусства.

— Хм… не знаю.

— И я тоже. Но над этим стоит задуматься. А тебя не впечатлили размеры этой картины? Она же такая огромная, занимает чуть ли не всю комнату.

— Да, да, — сказала я. — Она огромная, это точно.

Итон покачал головой и засмеялся:

— Черт тебя возьми, Дарси! Эта картина совсем крошечная. Ты никогда не была в Национальной галерее, ведь так?

Я откинула волосы назад и скромно сказала:

— Ладно. Не была. Ты меня поймал. Знаешь ведь, что я не люблю музеи. Лучше я буду жить полной жизнью, чем бродить по каким-то темным комнатам с кучкой занудных американских туристов. — Мне показалось, что это хорошее оправдание. Все равно, что сказать, что ты не любишь читать газеты, ибо новости вгоняют тебя в тоску. Под этим заявлением я бы тоже подписалась.

— Я согласен, что в незнакомом городе вовсе не обязательно каждый день ходить в музей, но ты многое упустишь, если вообще там не побываешь… В любом случае я хочу показать тебе Лондон. Нечто другое, нежели «Харродз» и «Харви Нике». Что скажешь?

Я подумала, что единственное, чего я сейчас хочу, так это пойти и купить тот кожаный жакет, который я отложила накануне. Он стоил более четырехсот фунтов, но был классического покроя — такой долго не выйдет из моды. О такой покупке никогда не будешь жалеть. Я была уверена, что его уведут, если я за ним не вернусь. Но мне понравилась сама идея провести день не в одиночестве, и потому, если Итон предлагает культурную программу, мне остается лишь повиноваться.

На следующее утро он разбудил меня в восемь, сообщив о том, что он составил для нас расписание на целый день. Мы привели себя в порядок и быстро оделись, так что в девять уже шагали по Кенсингтон-стрит. День был серый и холодный, так что я, натягивая фиолетовые кожаные перчатки, отороченные кроличьим мехом, спросила у Итона, почему в Лондоне всегда кажется холоднее, чем на самом деле.

— Это из-за влажного воздуха, — сказал он. — От сырости не спасает никакая одежда.

— Да, — отозвалась я, вздрагивая. — Прямо-таки пронизывает до костей. Слава Богу, я надела сапоги.

Итон кивнул, и мы зашагали чуть быстрее, чтобы не замерзнуть. Через пару минут мы, слегка запыхавшись, стояли перед входом в Холланд-парк.

— Это мой самый любимый парк! — сказал Итон, сияя. — В нем есть нечто очень романтичное.

— Что ты хочешь мне этим сказать? — пошутила я, беря его под руку.

Он улыбнулся, закатил глаза и легонько высвободился.

— Ну… собираюсь сделать тебе предложение. Как ты догадалась?

— Ты купил кольцо с огромным бриллиантом? Надеюсь, что он не круглый, — весело щебетала я, пока мы шли по заросшей травой дорожке, которая вилась вокруг огромного поля.

— Не круглый? — переспросил он.

— Да.

— Черт! Я раздобыл для тебя как раз огромный круглый бриллиант. Теперь нам придется остаться лишь друзьями.

Я захихикала:

— Согласна.

— Так или иначе, вот это место, — он указал на поле, — называется Крикет-лаун.

— Здесь играют в крикет?

— Когда-то играли. Я один раз даже видел, как здесь играли в крикет, но чаще тут гоняют в футбол. А летом это просто огромная поляна для пикников. Повсюду сидят люди. Да, еще не скоро британцы снова выберутся погреться на солнышке… Мое любимое место — прямо вон там, — сказал он, показывая в тень на краю поля. — Под этим деревом я люблю подремать.

Я представила себе Итона с его бумагами; он пытается писать, но его тянет в сон. Подумала, как славно будет прийти сюда летом на пикник — с ним и с моим ребенком. Когда мы обогнули поле, миновав летний театр, я подумала о том, как счастлива, общаясь с Итоном. Вспомнила о Рейчел, и мне очень захотелось, чтобы она получила фотографию, где мы вдвоем с Итоном бродим по парку утром в День благодарения. Интересно, что они сейчас делают с Дэксом? Может быть, поехали на праздник в Индианаполис. Сидят там на кухне у Рейчел, в эркере, пьют кофе и смотрят на мой дом.

Я решила не портить себе настроение и снова переключилась на Итона, который, как всегда, так и сыпал информацией. Он объяснил, что парк включает в себя бывшее поместье Холланд-Хаус, которое всегда было главным местом встреч политических деятелей. Рассказал, что его сильно повредили бомбардировки во время Второй мировой войны, а главное — что там есть вольер с павлинами, которых мы обязательно посмотрим.

— Обожаю павлинов! — воскликнула я.

Итон искоса взглянул на меня и хихикнул:

— Ты и сама как один из них.

Я ответила, что приму это как комплимент.

— Так я и думал, — отозвался он и показал мне ресторан под названием «Бельведер». По его словам, там подавали прекрасный завтрак, и, если я буду умницей, он меня туда сводит.

За рестораном располагался прелестный классический садик, который, если верить Итону, устроила в 1790 году леди Холланд — она посадила там первые в Англии георгины. Я спросила, как это он умудряется помнить столько имен и дат и не путается ли у него в мозгах вся эта бесполезная информация?

Он возразил, что история — это вовсе не бесполезная информация.

— Путаница в мозгах происходит у людей, которые читают исключительно глянцевые журналы и интересуются только тем, кто из знаменитостей с кем и почему развелся.

Я высказала мнение, что нынешние знаменитости завтра могут стать историческими личностями, но Итон меня прервал:

— Перестань. Смотри, павлин!

Шикарная птица, переливающаяся всеми оттенками сине-зеленого, царственной походкой шла по траве за оградой, и ее роскошный хвост слегка покачивался в такт шагам.

— Ух, ты! Какая прелесть! — восхитилась я. — Ничего не имею против того, чтобы нарядиться точно так же.

— Учту, когда буду покупать тебе рождественский подарок, — сказал Итон.

Хоть я и поняла, что он шутит, но обрадовалась, услышав о Рождестве. Я надеялась, что сумею продлить свое пребывание в Лондоне до зимы. Если у меня это получится, я окажусь почти у цели — прожить у Итона, пока не родится ребенок. А когда до родов останется всего три месяца, он, конечно, меня не выгонит.

— Отсюда начинается моя любимая часть парка. Это сад Киото. Он был открыт после Японского фестиваля.

Мы поднялись по ступенькам и прошли мимо указателя.

— Разве здесь не замечательно? — спросил Итон, останавливаясь у входа.

Я кивнула. Так оно и было. Крошечный садик, очень умиротворяющий, с прудиком, карликовыми деревьями, деревянными дорожками и водопадиками. Я сказала Итону, что это напоминает мне сад господина Мияги в фильме «Малыш-каратист». Итон засмеялся и повел меня через мостик. На другой стороне он остановился и сел на деревянную скамейку. Закрыл глаза, закинул руки за голову и сказал: