Это была огромная жертва с твоей стороны. А если бы ты сам в кого-нибудь влюбился?

Я был привязан к своей работе. Это было главным для меня. Когда же появилась Дэни, она стала единственным, что имело для меня значение. — Он наклонился к Мики, в его голосе зазвучала нежность. — Она для меня все — мое прошлое и мое будущее. Наверное, это способен понять только тот, у кого есть ребенок, — любовь, которая настолько сильна, что ты готов отдать все на свете, чтобы только дитя твое было счастливо и невредимо!

Мики потерла лицо руками, прижала кончики пальцев к векам. Она встала и прошлась по комнате, потом достала кассету и вставила ее в видеомагнитофон. Взяв пульт управления, села рядом с Джеком и нажала «Р1ау». Прежде, чем появилась ясная картинка, экран словно заволокла снежная дымка. Она увидела себя в новом голубом халате, лежащую на больничной койке, и медсестру, вручающую ей сверток в розовом одеяльце.

Она чувствовала, как притих Джек. Рассказывая о своей жизни, она вовсе не хотела что-либо драматизировать.

Я понимаю такую любовь, Джек. Это Барри. Моя дочь. И я бы отдала все на свете ради того, чтобы она была счастлива и невредима!

Джек перевел взгляд с экрана на Мики, но она снова уставилась на экран, улыбнувшись, когда младенец издал истошный вопль.

Где она, Мики?

Она моргнула, потом мучительно медленно повернулась к нему.

Она умерла, — спокойно произнесла она.

Господи, — чуть слышно прошептал Джек. — Господи, Мики, мне очень жаль.

Мне тоже, — произнесла она с ясным взглядом и мимолетной улыбкой. — Она была для меня всем. Джек? Ты посмотришь пленку вместе со мной? Я хочу, чтобы ты ее знал.

Она не пролила ни единой слезинки, не позволила ему прикоснуться к себе. Она комментировала видеопленку, местами смеялась, хвасталась достижениями Барри, когда та научилась переворачиваться, ползать, вставать. Вода из ванночки забрызгивала объектив. Крошечный розовый язычок выталкивал кашу обратно, но пищу подхватывали ложкой и совали обратно в ротик. Документальный рассказ о жизни нормального младенца, внезапно оборвавшейся в возрасте восьми месяцев. ВССР, объяснила она ему. Внезапный синдром смерти ребенка. Сегодня ребенок здоров, на следующий день умирает! Она обнаружила, как может быть хрупка одна-единственная секунда.

Мики остановила пленку.

Малышка была похожа на тебя, — заметил Джек, протянув руку, чтобы погладить ее по щеке, но она отодвинулась и встала.

Ты считаешь? Мне трудно судить!

И ему вдруг все стало ясно. Она боится снова полюбить, боится потери, боится боли… Вместе с ребенком она похоронила свое сердце. Вероятно, с ним происходило бы то же самое.

Джек продолжал наблюдать, как Мики бродит по комнате. В конце концов она вернулась к нему, сжимая в кулаках концы пояса халата.

Мики, — тихо сказал он, протянув к ней руку.

Она посмотрела на него и несмело коснулась его руки.

Что?

Давай отдадимся любви.

С удовольствием, — сказала она, закрыв глаза, а потом подняла на него взгляд, полный желания. — Только без лишних осложнений!

— Каких осложнений?

Она села рядом с ним.

Я не готова к обязательствам. Пока. А возможно, и никогда не буду готова!

Он решил, что лучше дать ей время все обдумать, чем пытаться убедить.

Ему хотелось интимности. И не только в постели. Такой интимности, какая возникает, когда мужчина и женщина находят в толпе людей маленькую щелочку и телеграфируют друг другу свои мысли. Такой интимности, какая возникает, когда двое обмениваются за завтраком пикантными газетными новостями. Он хотел застегивать молнию на ее платье, надевать на нее ожерелье, целовать душистую кожу.

Ему хотелось стоять перед раковиной у себя в ванной и сбривать утреннюю щетину в то время, как она будет что-то делать за его спиной, так что он сможет наблюдать за ней в зеркало. И еще ему хотелось обсуждать с нею их планы на день. И быть первым, к кому она обращалась бы, как в горе, так и в радости. От нее он хотел того же самого.

Интимность. Это так мало и так много.

Она продолжала свой внутренний спор — он, молча ждал. Он не знал, что делать. Ему хотелось поддержать ее, но она не нуждалась в его утешении, не хотела говорить.

Он сжал ее руки.

Только на сегодняшний вечер, Мики. На ночь. На всю ночь. С этого мгновения, если завтра утром тебе не нужно идти на работу.

Она быстро закрыла глаза, скрывая свою реакцию, потом тихо произнесла его имя, и он затаил дыхание.

Джек, ты мне далеко не безразличен. Ты ведь веришь мне, да?

Все мускулы его лица напряглись.

Меня не было бы здесь, если бы я в этом сомневался. — Он протянул руку к телевизору. — Ты уверена, что готова? Может быть, слишком скоро после… всего?

— Ты мне нужен, Джек!

Вот это да! Такого он от нее не ожидал. Он скользнул руками вокруг ее талии и притянул к себе на колени. Наклонившись к ней, он остановился, едва поднеся губы к ее губам.

Ты мне тоже нужна, Тренер!

Он с бесконечной нежностью провел большим пальцем по ее щеке, затем несколько раз коснулся губами ее губ. Она вздохнула, язык ее отыскал его язык.

Это был их самый нежный поцелуй, но он оказался и самым взрывным, глубоким, бесконечным и страстным. Он погладил ее волосы, прижал ладонь к ее голове, провел большим пальцем по ее подбородку, потом ниже, остановил руку на ее горле и почувствовал биение ее пульса.

Я хочу все делать медленно. Я хочу смаковать, — сказал он. — Не знаю, удастся ли мне это.

Мики посмотрела ему в глаза, резко выпрямилась, оказавшись между его расставленными коленями, при этом ее халат неловко задрался, сдернула с его волос ленту и требовательно провела по ним пальцами.

Делай так, как тебе нравится!

Я должен ощущать твою кожу, — тихо и напряженно произнес он. — Я должен видеть тебя всю!

Мики обхватила руками его затылок и скользнула поближе к нему.

Джек, — выдохнула она, прижимаясь губами к его шее. — Сегодня мы принадлежим друг другу! Тебе не надо спрашивать разрешения!

Он развязал ее пояс и спустил халат с плеч, напрягшись от предвкушения. Чувствуя, что он любуется ею, Мики расстегнула его рубашку, спустила ее с плеч и крепче прижалась к нему, коснувшись сосками жестких темных волос на его груди, потом встала на колени и, обхватив руками его голову, прильнула к нему.

Джек стонал. Он окружил языком упругий бугорок ее груди, затем другой, потом его губы сомкнулись на темном соске. Он ощущал его контуры и касался зубами ее плоти. Она была совершенна, так совершенна! От ее кожи исходил дивный запах; ее губы шептали песни любви; ее руки плясали над ним в раскаленных добела огнях, разжигая долго сдерживаемую страсть. Теперь, когда его ничто не сдерживало, он опустил голову, чтобы поцеловать ее, и ощутил, как огонь ее открытого рта опаляет его губы. Он произвел разведку рукой, пока не почувствовал внизу ее влажное тепло. Она отпрянула с призывным стоном, снова упав к нему на колени и сжав ногами его ноги.

Больно? — спросил он.

Нет. Нет. Я… я… готова.

А теперь? Вот так? — чуть слышно прошептал он.

Она тихо фыркнула.

Ты шокирован? Джек, я уже несколько недель хочу тебя!

Не отказался бы взглянуть, как это с тобой происходит, — бормотал он, протискивая руку все дальше вниз.

Она медленно вдохнула сквозь сжатые зубы и запрокинула голову.

Тебе не придется долго ждать.

Джек свободной рукой притянул к себе ее голову. Мики была великолепна, смакуя этот момент, не стыдясь своей естественной реакции. Стоны, которые она издавала, бесконечно возбуждали его, а выражение ее лица он воспринимал, как лучший комплимент. Немного поостыв, она чуть-чуть подалась назад и встала, чтобы помочь ему снять шорты.

— Постель? — почти бессмысленно спросил он, потом совершенно потерял способность думать, когда она потянулась через него, открыла ближайший ящик и достала оттуда небольшую коробочку.

Мики понравилось, как он сжал зубы, борясь с собой, когда она нежно, кончиками пальцев натянула презерватив. Он буквально трясся от желания, да и она уже не могла остановиться. Его руки крепко схватили ее за талию и приподняли вверх. Польщенная безудержными стонами Джека, она заключила его в свои объятия и, ритмично лаская и заставляя его воспарить, последовала за ним в путешествие к забвению и неземному блаженству.