Шён: По вашему мнению, во время пребывания в Антарктике были члены экипажа летающих лодок «Борей» и «Пассат» самыми важными участниками экспедиции?

Заутер:Можно согласиться с этим утверждением. Конечно же, ученые были тоже очень важны, но они все-таки уступали нам. Я могу сказать, почему. Если бы кто-то из нас, аэрофотографов, выбыл из строя, то надо было бы сворачивать либо вовсе прекращать экспедицию. Кроме этого мы были единственными людьми на борту, кто составлял карту во время каждого полета, не дожидаясь помощи ученых.

Шён: Что было самым опасным во время этих полетов? Что могло угрожать жизни?

Заутер:Вынужденная посадка на лед во время полетов внутрь континента. Тогда я говорил с капитаном Ричером об этом. Я спросил его, что произойдет, если мы совершим вынужденную посадку в шести часах лёта от побережья, или вообще где-то в районе Южного полюса? «Как вы сможете нам помочь с корабля в данной ситуации?» — «Мы сбросим вам на парашютах продовольствие на четыре недели», — ответил он. «А последующие недели мы должны провести на бобах?» — вновь спросил я его. Своими неудобными вопросами я оказывал на него давление. Он решил нас успокоить и дал «сладкую пилюлю»: «Мы будем прорываться к вам с моря, если вы совершите вынужденную посадку на континенте!» Хотя что бы случилось, если бы мы упали на горы или столкнулись с горным пиком? Мы бы там замерзли заживо. Корабельный врач Блудау рассказал нам, как надо проводить ампутацию конечностей. Эту тему он освещал нам настолько подробно, что нам так и представлялось, что в случае аварии мы будем лежать зажатые обломками, а нас ручной пилой будут распиливать на части. К слову сказать, пила находилась в нашем багаже.

Шён: В конце января — начале февраля 1939 года погода стала портиться. Если бы совершили вынужденную посадку, то вас бы не смогли забрать до конца антарктического лета.

Заутер:В этом случае мы бы оказались в безнадежной ситуации, так как нас можно было забрать только в осенние месяцы, а до этого времени из нас никто бы не дожил.

Шён: Случались ли во время полетов какие-то критические ситуации?

Заутер:Я вспоминаю о двух эпизодах. Во время первого полета мы были неопытными и еще не знали, как выглядит «белая тьма». Она же наступила внезапно. Мы летели в направлении Южного полюса, когда она накрыла нас. Вокруг все стало белым. Командир говорит: «Я больше ничего не вижу, могу лететь только лишь по наитию». В этот самый момент я сказал: «Мы ударились антенной». Это означало, что мы в опасности. Командир справился с той ситуацией. Он повернул машину, а затем полетел назад. Это было одно из самых худших происшествий. Если бы мы упали на лед, то нас бы направились спасать. А тогда могла погибнуть вся экспедиция. Вторая опасная ситуация случилась во время седьмого экспедиционного полета, когда у массива Вольтхата в самолете стали отказывать моторы. Командиру и механику, несмотря на все усилия, не удалось их запустить. Только после того как я перенес весь балласт в переднюю часть, это удалось сделать. Это был самый конец нашего дальнего полета. Командир сказал: «Теперь вниз — туда, где потеплее». Говоря о тепле, он подразумевал, что вместо тридцати градусов мороза будет всего лишь двадцать, а затем десять! При этих температурах моторы стали вновь работать безотказно. После этого мы полетели «домой», то есть на базу, на корабль «Швабия».

Шён: Во время одного из последних полетов было открыто озерное плато Ширмахера. Как это произошло?

Заутер:Мы открыли озерное плато Ширмахера только лишь во время седьмого дальнего экспедиционного полета. Я смог разглядеть его в деталях. Наверное, это было одно из самых важных географических открытий, сделанных экспедицией. Позже оно было названо оазисом Ширмахера по имени командира экипажа, который сделал это открытие.

Шён: На ваш взгляд, была ли антарктическая экспедиция успешной?

Заутер:Для нас, аэрофотографов, было неслыханным достижением сделать 11 600 фотоснимков. Никто не ожидал, что результаты нашей работы будут таким сенсационными. Буквально за шесть недель мы закончили составление карты Новой Швабии.

Шён: А кому после окончания экспедиции были переданы эти тысячи снимков?

Заутер:Сразуже после возвращения «Швабии» все фотоснимки были направлены в Берлин, в «Ганза-Люфтбильд», где они были размещены в бункере на Темпельхоф, который находился под одним из зданий.

Шён: Некоторые высказывают мнение, что экспедиционные фотографии сгорели в конце войны во время бомбардировки Лейпцига.

Заутер:Это не может быть правдой, так как их никогда не направляли в Лейпциг.

Шён: Так что же произошло с фотоснимками? Они сгорели в бункере «Ганзы-Люфтбильд» в Берлине?

Заутер:Я могу однозначно утверждать лишь то, что они были размещены на хранение в бункере «Ганзы-Люфтбильд» в Темпельхофе. Позже вход в бункер был замурован, в надежде, что никто не узнает о хранящихся там материалах. Тем не менее русские, которые заняли эти территории в конце войны, узнали о тайнике. Они вскрыли бункер, который был поврежден во время воздушных налетов. Поскольку они смогли обнаружить фотокамеры, то можно предположить, что бункер выгорел не полностью. Однако русские утверждали, что все фотоснимки сгорели. Тем не менее после войны в Берлине появились фотоснимки, которые были явно отпечатаны с наших фотопластин. Более того, вдова капитана Ричера многие годы спустя передала Институту прикладной геодезии во Франкфурте около 600 фотографий.

Лично я очень сомневаюсь в том, что все снимки и пластины сгорели в Берлине. Они были слишком хорошо упакованы. Допускаю, что некоторые из снимков в качестве трофеев с собой забрали русские, так как они всегда проявляли повышенный интерес к антарктической экспедиции 1938–1939 годов. Они всегда вспоминали о ней с большим почтением, даже на заседании по вопросу Антарктиды, которое проходило в Новой Зеландии. Согласитесь, что они могли забрать с собой фотографии.

Шён: Вы допускаете возможным, что где-то до сих пор существуют антарктические снимки, которые рассматривались в качестве «трофея»? Неужели русские имели интерес к этим материалам?

Заутер:Сразу после войны русские построили исследовательскую станцию в Антарктиде как раз в районе Новой Швабии. Почему именно там? Они были первыми, кто оказался на этом месте, кто продвинул свою станцию до оазиса Ширмахера. Она была очень важна для них. Может быть, русские обладали аэрофотографиями Новой Швабии и другими ценными материалами? Русские убедили ГДР строить исследовательскую станцию вблизи своей, обе страны очень тесно сотрудничали.

Шён: Могли ли сыграть роль некие военно-стратегические планы?

Заутер:С уверенностью могу сказать — нет. Там не имеется ни травы, ни деревьев, ни кустов. В этом краю тюленей и пингвинов вообще ничего нет. Одно снабжение исследовательских станций является непростой задачей. Ведущие нации мира после окончания войны построили в Антарктиде собственные станции, которые заняты круглогодичными исследованиями. Самые большие станции принадлежат русским и американцам. Однако там представлены также интересы Китая, Японии, Индии, нескольких африканских государств и, конечно же, стран Южной Америки. Одни станции работают только антарктическим летом, другие — круглый год. Однако создание военных баз запрещено.