Джим чуть не проглотил собственный язык. Как рыба, вытащенная из воды, он открыл рот, чтобы заговорить, и захлопнул его. Он слышал шум крови в ушах, чувствовал, как она струится по венам, наполняя каждую клетку тела. Такая откровенность требовала единственно возможного ответа.

Он разделся так же быстро и молча: расшнуровал тяжелые черные ботинки и стащил их вместе с носками, сорвал через голову футболку, избавился от джинсов и плавок и застыл, словно Адам перед Евой, нагой и уязвимый, как и она.

Бесконечную минуту они смотрели друг на друга, впитывая взглядом красоту тел, лаская каждый изгиб и впадину. Энди ощущала его пристальный взгляд, словно физическую ласку: он путешествовал по ее груди и животу, неспешно исследовал женственные тайны под светлым кустиком волос между ног. Он чувствовал, как она мысленно поглаживает его плечи, грудь и восставшее достоинство. Оба дрожали.

И продолжали смотреть друг на друга, наслаждаясь этим зрелищем, пока наконец его не стало слишком мало. И тогда они двинулись навстречу. Сначала соприкоснулись ладони; маленькая и белая с большой и смуглой. Кончики пальцев осторожно прошлись по скулам и подбородку, по гладкой шее, буграм бицепсов, пологой линии талии, равнине плоского живота. Прикосновения вызывали бесконечную череду ощущений, волнами распространяющихся по всему телу. Губы сближались и снова отдалялись только для того, чтобы вновь сблизиться. Сближение чресл вызвало взрыв возбуждения, несмотря на мимолетность.

А затем два тела слились воедино — страстно, пылко и жадно. Джим подхватил Энди, приподнял ее, побуждая открыться. Она охотно развела ноги, обняла его за талию и впустила в себя.

Джим опустился на колени и положил Энди на спину, на узоры турецкого ковра. Она ощутила спиной мягкую шерсть, а животом — прикосновение его разгоряченного тела, заполняющего ее и заставляющего забыть обо всем на свете. Он задвигался — сначала с мучительной медлительностью, постепенно усиливая удары, погружаясь все глубже. Она начала извиваться, приподнимаясь навстречу ему. Но этого было слишком мало.

Запрокинув руки, Энди схватилась за ножку стола, чтобы удержаться на месте под мощными ударами, и поставила ступни на пол. Джим упирался в пол руками, напрягаясь всеми мышцами тела, не сводя с нее глаз. Пот струился по его плечам и груди, он с трудом сдерживался, продолжая размеренные, сильные движения, вознося Энди все выше, на самую вершину. Вскоре она начала задыхаться, хватая ртом воздух.

— Прошу тебя, Джим! — взмолилась она.

— Иди ко мне, — простонал он, изнуренный сладкой пыткой. Слегка приподнявшись, он изменил угол движения на долю дюйма, усиливая трение, и вновь погрузился в нее, быстрее и сильнее. — Иди ко мне, детка!

Она мгновенно откликнулась на этот зов. В бурном, безумном вихре ощущений каждый нерв натянулся до предела и был готов лопнуть. Энди издала низкий, долгий, мучительный стон, который завершился торжествующим вскриком, знаменующим освобождение. Джим нагнал ее на вершине ощущений и насладился продолжительным, болезненным и блаженным мигом, прежде чем задрожал в ослепляющем, сокрушительном экстазе. Содрогнувшись, он упал без сил в ее объятия, слившись с ней каждой частицей тела. Телом и душой, разумом и сердцем.

Еще никогда секс не бывал для него таким всепоглощающим. Мощным, почти первобытным и чудесным. Абсолютно необходимым. Джим сумел найти лишь одну причину этой метаморфозы.

— Андреа, — прошептал он ей на ухо голосом, искаженным страстью и ощущением чуда, — я влюбился в тебя.

Первой реакцией Энди на это откровение стал восторг.

— Влюбился? О, Джим! — И тут ее внезапно охватила паника. Он влюблен в нее! Но разве такое возможно? Она вовсе не хотела этого! Это не любовь, а секс — простой и откровенный. — Это нелепость!

— Нелепость? — пробормотал Джим, уткнувшись губами в ее шею так, словно не понял ее.

К нему еще не вернулась способность трезво мыслить, мышцы продолжали судорожно подергиваться. Сейчас он был в состоянии думать лишь о великолепных ощущениях, овладевших им.

Это его первая любовь, понял Джим. Она не имела ничего общего со сложной смесью похоти, нежности и благодарности, которую он испытывал к Пэгги Ньюкомб, девушке, с которой впервые занимался сексом. Подобные чувства он питал к молодой женщине, посвятившей его в тайны ласк. Было и еще одно похожее событие — сразу после окончания колледжа, когда он чуть не женился. Но, как выяснилось, его подруга мечтала совсем о другой жизни, и никому из них не захотелось приносить себя в жертву. Этот роман постепенно сошел на нет.

С тех пор Джим жил в ожидании, зная, что, когда он встретит свою избранницу, все встанет на свои места. Так и случилось. Кроме одного — избранница вовсе не разделяла его чувства. Собравшись с мыслями и с остатками сил, Джим приподнялся на локтях и нахмурился.

— Почему ты называешь мою любовь к тебе нелепостью?

— Потому что это правда. Во-первых, я старше тебя…

— Всего на шесть лет, — уточнил он. — Подумаешь!

— И во-вторых, у меня есть дети. Трое детей.

— Ну и что? Я люблю детей.

— А еще потому… потому… — Потому что у влюбленных мужчин есть надежды и потребности. А влюбленным женщинам остается лишь осуществлять эти надежды и удовлетворять их потребности. — Потому что ты вряд ли стремишься к прочным отношениям.

— Раньше мне тоже так казалось, но теперь все по-другому.

— Этого не может быть! — твердо заявила она. — Это несправедливо!

— Что это значит? При чем тут справедливость?

— Ни при чем, — Энди оттолкнула Джима. — А теперь отпусти меня! Я проголодалась, и пицца остывает.

— Проголодалась?! — Он отстранился. — Я признался тебе в любви, а ты в ответ заявляешь, что проголодалась? Нет уж, подожди! — Он встал на колени между ее ног и нахмурился. — Говоришь, это нелепость? Если один из нас и нелеп, так это ты! Вспомни, мы лежим нагишом на полу в твоей гостиной лишь потому, что не смогли больше вытерпеть ни единой секунды. Мы только что пережили самую бесподобную любовь, какую я когда-либо…

— Секс, — уточнила Энди, сев и чуть не ударившись головой об стол. — Мы занимались сексом.

Удар оказался невыносимым.

— Черт побери, мы занимались любовью! Мы… — В глазах Энди промелькнуло выражение, заставившее Джима замереть на полуслове, прежде чем он успел вскипеть. Такое же чувство он испытал, когда однажды фара его мотоцикла осветила замершего на дороге оленя. — Ты испугалась?..

— Чепуха! Ничуть.

— Нет, испугалась! — Он взял ее за подбородок. — Посмотри мне в глаза — если, конечно, не боишься, — добавил он, заметив, что Энди колеблется.

Она подняла веки и уставилась на него. Искры вызова в ее глазах не могли скрыть истину.

— Да, ты перепугана!

Энди отвернулась и встала.

— Тебе почудилось.

— Ты боишься меня? — (Энди презрительно хмыкнула.) — Нет, конечно, не меня, — продолжал он, — иначе я и в дом твой не зашел бы. — Он застыл на коленях, сосредоточенно наблюдая, как Энди подбирает с пола платье и выворачивает его. — Все дело в моих словах, да? Вернее, в одном слове. Ты вела себя как ни в чем не бывало, пока я не упомянул о любви.

— Если кто из нас и спятил, так это ты! Мы знакомы всего два дня! — Энди обнаружила, что надела платье задом наперед, и попыталась перевернуть его, сдерживая дрожь в руках. — Влюбиться за два дня невозможно.

— Но я же влюбился! — Он протянул руку и взялся за ткань платья. — Я полюбил тебя с первого взгляда. — Едва эти слова слетели с его губ, Джим понял, что еще никогда не был настолько откровенен. Он и вправду обезумел от любви. А может, все началось, когда ему показали фотографию Энди? Может, именно поэтому он взялся за предложенное дело?

Энди наконец оправила платье и застыла. Она приоткрыла рот, но не издала ни звука. Все дело в неожиданности, уверяла она себя, ощущая, как в ней нарастают опасные чувства. Она просто-напросто испытала шок, услышав слова любви от взрослого мужчины.