Надписи на стене появились вновь. Безобразные красные мазки запятнали свежую белую штукатурку и атласную поверхность ореховой панели под ней. С прошлого раза минула почти неделя, и Энди уже начинала надеяться, что их озлобленный автор отказался от намерения отомстить ей. Но этот любитель граффити, видно, лишь взял краткий тайм-аут, прежде чем снова перейти в наступление. Плоды его нынешних трудов выходили за рамки ребяческих оскорблений и сомнений в ее сексуальной ориентации — теперь они содержали уже явные угрозы. Надпись на стене предостерегала: «Берегись, сука!», и на миг Энди обуял страх.

Она настороженно огляделась, гадая, не притаился ли неизвестный вандал в пустых комнатах за ее спиной или в просторном верхнем холле, выжидая случай непосредственно выплеснуть ненависть. В старом ветхом особняке Энди оказалась совсем одна: даже самые дисциплинированные члены ее бригады явятся на работу лишь через десять-пятнадцать минут. Этого времени с избытком хватит тому, кто решил проучить ее, указать, какое место в этом мире отведено женщине.

Благодаря решительному усилию воли и здравому смыслу, которыми Энди так гордилась, ей на какое-то время удалось отогнать пугающие мысли. Подонкам, которые портят стены грязными ругательствами, редко хватает духу на большее. Это тактика труса, рассчитанная на то, чтобы вселить страх. Но Андреа Вагнер больше не позволит унижать и запугивать ее. Никому и никогда!

Подобное случалось с ней далеко не в первый раз — и, к сожалению, наверняка не в последний. Ее коллег-строителей вовсе не радовали успехи женщины в столь «мужской», как они считали, профессии. Они даже не скрывали своего недовольства. За девять лет работы на избранном поприще Энди навидалась и наслушалась всякого.

С проявлениями недовольства — иногда добродушными, но большей частью злобными — она столкнулась в тот же день, когда появилась в помещении профсоюза, чтобы сдать вступительные экзамены на курсы, где готовили помощников водопроводчиков. Энди и еще пять женщин оказались в комнате, полной мужчин, каждый из которых рвался занять одно из немногочисленных свободных мест на курсах. Практические навыки Энди оставляли желать лучшего, но на экзамене по математике она получила неслыханно высокий балл, а неожиданно прорезавшаяся в ней склонность к пространственному воображению удивила даже ее саму. Из-за набранной Энди суммы баллов по закону ей не могли отказать в приеме на курсы. А вот заставить ее бросить учебу — дело другое.

Энди не реагировала на обидные прозвища, не обращала внимания на непристойные предложения, игнорировала скабрезные намеки и даже постаралась не заметить хлыст, подброшенный в ее ящик с инструментами. Поначалу ей было нелегко: не одну ночь она провела, рыдая в подушку и гадая, правильно ли поступила. Но она выстояла! Андреа Вагнер закончила курсы помощников водопроводчиков, попутно добавив к своему репертуару некоторые навыки плотника и электромонтера, и наконец получила удостоверение рабочего. Затем она поместила объявление в справочнике «Желтые страницы» и наконец приступила к самостоятельной работе.

С той поры Энди успела закалиться и окрепнуть — и душевно, и физически. Из неумехи, краснеющей даже от самой невинной шпильки, она превратилась в опытного работника, сообразив, что самый лучший способ справиться с оскорблениями — не замечать их. Вот и сейчас Энди была твердо убеждена: когда автор этой ребячески-демонстративной выходки поймет, что его действия не производят желаемого эффекта, он сам откажется от них. Придавать слишком большое значение случившемуся означало лишь тешить самолюбие неизвестного провокатора и поощрять его.

Раздраженно вздохнув и мельком взглянув на крупные мужские часы на запястье, Энди смочила чистую тряпку скипидаром и принялась тщательно стирать красную краску. Она была свежей, еще липкой на ощупь, поэтому смыть ее с деревянных перил и элегантной резной панели в нижней половине стены удалось без труда. Стоит пройтись по поверхности панели мелкой шкуркой — и дерево станет как новое, готовое к следующему этапу обработки. А вот стена над ним — совсем другое дело. Красные пятна глубоко въелись в свежую штукатурку. Всю верхнюю секцию стены придется очищать и штукатурить вновь.

До прибытия бригады Энди оставалось лишь размазать краску по стене — так, чтобы бранные слова стали неразборчивыми. Незачем поднимать шум из-за такого пустяка! Это и вправду пустяк, уверяла она себя, продолжая работу. Абсолютно ничего не значащая мелочь.

Тем не менее, услышав за спиной звук открываемой парадной двери, она вздрогнула и резко обернулась, стиснув в кулаке перепачканную тряпку.

— О Господи! — пробормотала Энди, разглядев вошедшую. — Ты чуть не перепугала меня до смерти! С чего тебе вздумалось подкрадываться?

— Я вошла сюда через парадную дверь среди бела дня. По-твоему, это называется «подкрадываться»? — невозмутимо осведомилась ее сестра Натали, кладя дипломат на нижний помост лесов, сооруженных возле высоченной стены вестибюля. — Каждый шаг по кирпичной дорожке у двери слышен на всю округу! — Она расстегнула замки дипломата и подняла крышку. — Кроме того, красться на шпильках невоз… — Светло-карие глаза Натали за стеклами модных очков в черепаховой оправе приобрели настороженное выражение. — Опять эти художества? — спросила она, разглядывая размазанные по стене слова. — Что было написано на этот раз?

— То же, что и прежде! — Энди недоуменно пожала плечами и отошла от стены, опустив голову и вытирая ладони грязной тряпкой. Больше всего в эту минуту ей хотелось оглянуться и убедиться, что надписи стали неразличимыми, но это только привлекло бы к ним внимание сестры. Своей настырностью Натали не уступала питбулю. — Ты не прихватила рогалики с корицей? — Энди кивнула на белый пакет, лежащий в открытом дипломате Натали. — Сегодня утром я только выпила кофе и теперь умираю от голода, — добавила она, надеясь втянуть сестру в спор о значении плотного завтрака. Натали была на три года моложе Энди, но никогда не упускала случая прочесть сестре материнское наставление. — Я не успела ничего приготовить.

Натали вытащила пакет из дипломата и бросила его сестре.

— Это не рогалики, а обезжиренные булочки из муки с отрубями. Но так и быть, угощайся! — предложила она и шагнула поближе к стене, вглядываясь в размытые буквы. Энди вскрыла пакет, делая вид, что в данную минуту ее заботит лишь пустота в желудке. Впрочем, она и вправду проголодалась. Кроме того, с полным ртом ей вряд ли удастся ответить на расспросы, которые наверняка начнутся, не пройдет и пары минут.

Натали пристально разглядывала стену, пытаясь прочесть то, что было там написано. Задача была не из легких, и она обернулась к сестре, взглядом прося помощи, но Энди продолжала невозмутимо жевать.

— Должно быть, опять намеки на твою сексуальную ориентацию? — осведомилась Натали.

Энди снова попыталась переменить тему.

— Как дела у папы и детей? — спросила она.

Двое младших детей Энди проводили лето у своего деда, на Лосином озере в северной части Миннесоты. Ее старший сын, Кайл, находился в Лос-Анджелесе у своего отца и мачехи номер два — первая мачеха, бывшая секретарша, продержалась в этой роли недолго.

— Еще не просятся домой?

— Ничуть. Эмили влюбилась в мальчика, который продает наживку на причале, и пристрастилась к рыбалке. — Натали ободряюще взглянула на сестру. — Беспокоиться пока не о чем. Ему пятнадцать лет, и он даже не замечает ее.

— Слава Богу, — пробормотала Энди. Эмили было всего двенадцать.

— Кристофер учится кататься на виндсерфере. Оба передают тебе привет. — Натали поправила очки на носу и подступила поближе к стене, продолжая бормотать себе под нос.

— А папа? — продолжала расспросы Энди. — Как у него дела?

— К счастью, как обычно. Он считает, что уровень преступности в Миннеаполисе значительно вырос с тех пор, как он вышел в отставку. — Снисходительная улыбка тронула губы Натали, но тут же ее пухлые губы недовольно поджались. — Здесь написано «сука», — бесстрастно выговорила она, протянула руку и коснулась размазанных букв. — «Берегись, сука!» — безошибочно угадала она и прищурилась, глядя на сестру: — По-моему, это уже угроза.