— Даже и пытаться нет смысла, — отвечаю я.

Это не совсем верно. Я не спускала с нее глаз, это правда, но и встречаться с ней лицом к лицу в мои планы не входило. На самом деле я три раза ездила к ее дому. Ее семья живет в большом, новом и поразительно уродливом доме на холме. У дома две колонны, одна стена из кирпича, вторая отделана итальянской штукатуркой, а две другие — деревом, так что возникает впечатление, что тот, кто работал над архитектурным проектом, просто не мог определить, чего он хочет, и, отчаявшись, решил сделать сразу все. Отношение Донны ЛаДонны к мужчинам можно охарактеризовать подобным же образом, так мне кажется.

Я подъезжала к дому три раза, и дважды он был пуст, но в третий раз я видела Тимми Брюстера, который выходил из дома в сопровождении Донны. Прежде чем сесть в машину, Тимми сделал в ее сторону выпад, как будто пытался поцеловать, но она оттолкнула его с притворным гневом и рассмеялась. Тимми еще сидел в заведенном автомобиле, когда на подъездную дорожку въехала другая машина — голубой «Мерседес», и из него вышел очень симпатичный высокий парень, он прошел мимо Брюстера прямиком к Донне и обнял ее за талию, после чего они, даже не оглянувшись, проследовали в дом.

Да, если говорить об отношениях с парнями, Донна придерживается своеобразных принципов.

И вот теперь между Мышью и мной происходит такой разговор.

— Почему бы не начать с менее спорной темы, чем Донна ЛаДонна? Не стоит ли для начала приучить людей к мысли, что ты теперь один из авторов «Мускатного ореха»?

— Если не о Донне, о чем мне тогда вообще писать? — жалуюсь я.

Я кладу ноги на стол и откидываюсь в кресле.

— У Донны есть одно замечательное качество — ее все боятся. Скажи мне, что еще есть такого в старших классах, от чего бы страдали все сразу?

— Клики.

— Клики? Да мы не принадлежим ни к какой клике.

— Ну это как посмотреть. На протяжении последних десяти лет мы общаемся практически с одними и теми же людьми, поэтому можно сказать, что принадлежим.

— Я всегда считала, что мы — противники всяческих клик.

— Разве нельзя сказать, что противники клик образуют свою клику? — спрашивает меня Мышь.

Лежа в кресле, я некоторое время размышляю, потом соглашаюсь:

— Да, возможно, это неплохой сюжет.

От того, что я лежу практически параллельно столу, ноги соскальзывают, и я падаю на пол, сбивая со стола несколько книг. Оказавшись на полу, с креслом, лежащим на голове, я осторожно выглядываю из-под сиденья и вижу, как ко мне склоняется малышка Гейл.

Кто-то должен рассказать девочке правду о «Клерасил».

— Кэрри? — спрашивает она в изумлении. — С тобой все в порядке?

Диковато оглядываясь по сторонам, Она собирает с пола упавшие книги.

— Лучше тебе подняться прежде, чем сюда придет библиотекарша. Если она застанет тебя в таком положении, она нас выгонит.

Мышь разражается смехом.

— Я не понимаю, — говорит Гейл, прижимая к себе стопку книг. Глаза ее наполняются слезами.

— Дорогая, — говорю я. — Мы не издеваемся над тобой. Просто мы — взрослые. Нам плевать, выгонит нас библиотекарша или нет.

— Если она попытается, мы ей сами такого зададим, — добавляет Мышь.

Мы смотрим друг на друга и тихо смеемся.

— А, ну да.

Гейл нервно закусывает губу. Я придвигаю для нее стул и предлагаю сесть рядом.

— Присядь.

— Зачем?

— Это Роберта Кастеллс, — говорю я, и Гейл боязливо присаживается. — Известная также под именем Могучая Мышь. Или просто Мышь.

— Привет, — говорит Гейл застенчиво. — Я о тебе много слышала. Ты — легенда. Говорят, ты самая умная в школе. Жаль, что я не такая. Не самая умная. Да и самой красивой я никогда не буду.

Две Джен входят в библиотеку, принюхиваясь, словно гончие, замечают нас и садятся за стол неподалеку.

— Видишь девочек, — киваю я в сторону вновь прибывших. — Как ты считаешь, они красивые?

— Две Джен? Они прекрасны.

— Сейчас, да, — говорю я. — Но через пару лет…

— Через пару лет они будут выглядеть очень и очень старыми. Они будут выглядеть лет на сорок, — подхватывает Мышь.

Малышка Гейл прикрывает рот рукой.

— Почему? Что с ними случится?

— Они достигли наивысшей точки жизни к старшим классам, — объясняю я.

— Что?

— Верно, — соглашается Мышь и одобрительно кивает. — А после старших классов все начнет катиться под гору. Дети. Мужья-обманщики. Бесперспективная работа. Плохо, когда расцвет приходится на старшие классы. Жизнь потом оказывается сплошной катастрофой.

— Я никогда об этом не думала, — говорит Гейл и смотрит на двух Джен так, словно они — уродливые пришельцы с другой планеты.

— Кстати, — говорю я. — Что тебя больше всего раздражает в старших классах?

— Хм… Еда?

— Нет, это несерьезно. Столовые навевают уныние, это правда, но… И не Донна ЛаДонна, верно?

— Я думаю, речь идет о кликах.

— О кликах, — киваю я и смотрю на Мышь, приподняв бровь. — Почему?

— Потому что из-за них невозможно чувствовать себя в безопасности. Ты можешь понять, что не принадлежишь к определенному кругу, потому что эти люди с тобой не разговаривают. Или, наоборот, ты принадлежишь к клике, и тогда все происходит, как в «Повелителе мух». Никогда не знаешь, за кем сегодня охотятся.

Она снова прикрывает ладонью рот.

— Я слишком много говорю?

— Нет-нет, продолжай.

Я открываю блокнот, нахожу чистый лист и принимаюсь записывать.

— Ну что ж, работа над материалом, который я готовлю для «Мускатного ореха», идет неплохо, — говорю я, вынимая из плиты противень с печеньем, посыпанным шоколадной стружкой. Себастьян переворачивает страницу журнала «Тайм».

— Прости, забыл, о чем статья?

Я говорила ему об этом, по крайней мере, уже дюжину раз.

— О кликах. Я уже взяла интервью у десятка людей, и многие истории оказались довольно интересными.

— Гм, — говорит Себастьян, определенно не испытывая большого интереса. Не обращая внимания на его реакцию, я продолжаю рассказывать.

— Уолт сказал, что клики дают возможность чувствовать себя защищенным, но могут затормозить развитие личности. Что ты думаешь по этому поводу?

— Что я думаю? — переспрашивает Себастьян, не отрываясь от журнала. — Я думаю, что у Уолта есть проблемы.

— Какие проблемы?

— Тебе это действительно интересно? Себастьян смотрит на меня поверх очков для чтения, напоминающих формой классическую модель от «Рей Бэн». Всякий раз, когда он их надевает, сердце мое тает. У него есть недостаток. Плохое зрение. Это так чертовски мило.

— Да, конечно.

— Поверь, тебе о них лучше не знать, — резюмирует Себастьян и возвращается к чтению журнала.

Я аккуратно снимаю с противня теплое печенье и перекладываю на блюдо. Затем ставлю блюдо перед Себастьяном и сажусь напротив. Он рассеянно берет в руки печенье и откусывает кусок.

— О чем ты читаешь? — спрашиваю я.

— Об экономическом кризисе, — отвечает Себастьян, перелистывая страницу. — Нет смысла сейчас искать работу, это обречено на провал. Да и в колледж, похоже, ходить бесполезно. Вероятно, нам предопределено прожить остаток жизни в подвале дома родителей.

Я неожиданно хватаю его за руку:

— Что ты знаешь об Уолте?

— Я видел его, — пожимает плечами Себастьян.

— Где?

В одном месте, которого ты не знаешь, и знать тебе о нем не нужно.

Интересно, о чем это он?

— Что за место?

Себастьян снимает очки:

— Забудь об этом. Мне скучно, поехали в торговый центр.

— Зато мне не скучно. Я хочу узнать про Уолта.

— Я не хочу об этом говорить.

— Хм.

Я беру печенье, отламываю половину и кладу в рот.

— Я не могу ехать в торговый центр. Мне нужно работать над материалом.

Себастьян выглядит озадаченным.

— Для «Мускатного ореха».

— Делай, как считаешь нужным. Но я не буду сидеть и дожидаться, пока ты допишешь.