На другом конце города в своей мастерской, расположенной в квартале Дельты, плотник Иосиф стряхивал деревянные опилки, прилипшие к его сандалиям и платью, собираясь возвращаться домой, – пора было ужинать, – когда на пороге появился сын раввина Авраам с искаженным от переполнявших чувств лицом.

– Меня за вами послал отец, – сказал он. – Он хочет видеть вас как можно скорее.

– Да будет угодно Господу, чтобы не произошло ничего страшного! – воскликнул Иосиф.

– Не волнуйтесь. Я полагаю, что отец хочет вам сообщить хорошие, вернее, очень хорошие новости.

Иосиф поручил старшему из учеников проследить, чтобы все светильники были тщательно погашены перед тем, как он закроет мастерскую, и, дрожа от волнения, поспешил в синагогу в сопровождении Авраама.

Во дворе уже собралась толпа. Женщины ждали около ворот, и время от времени кто-нибудь из них испускал пронзительный крик. Мужчины запели:

– Благословен будь, Всевышний! Да благословен будет Он, кто наделил нас терпением дождаться этого счастливого дня!

Подняв густые брови, с глазами, полными слез, Иосиф бросился навстречу раввину, который заключил старика в объятия.

– Брат! – воскликнул Елеазар. – Возрадуйся в Господе! Ирод умер! Силы зла, бросавшие вызов Всемогущему Господу на протяжении тридцати семи лет, наконец побеждены! Три дня назад душа тирана предстала перед Создателем, а его бренные останки гниют в земле, на глубине четырех локтей, в Иродионе!

Иосиф закрыл глаза и покачнулся. Крепкие руки стоявших вокруг мужчин подхватили старика и усадили на скамью. Он открыл глаза и дал волю слезам. Иосиф смог взять себя в руки только через полчаса.

– Скажите, скажите, – попросил он дрожащим голосом, – кто ему наследует?

– Похоже, в своем завещании Ирод назначил Филиппа, сына, которого ему подарила Клеопатра, князем Трахонитиды, – ответил раввин. – Ирод Антипа, сын его сестры Саломии и, следовательно, его племянник, становится тетрархом, а другой сын, Архелай, – царем.

– Архелай… – пробормотал Иосиф. – Покончим ли мы когда-нибудь с этим отродьем? Значит, вся семья остается у власти.

– А что ты думал? – спросил раввин. – Разве у тебя есть причины бояться этих троих мужчин? Ты разве что-нибудь не поделил с Архелаем?

– Нет, – тихо ответил Иосиф, покачав головой.

Несколько мужчин хотели совершить жертвоприношение, но не нашли подходящих голубей и решили отложить эту церемонию на завтра.

– Проводи меня до дома, – попросил Иосиф Авраама. – Сегодня мои ноги слишком ослабли.

Иосиф продолжал плакать, и, когда добрался до дома, его борода была мокрой от слез. Он отпустил Авраама, закрыл дверь на засов и сел на пол, бесцельно глядя в темноту.

– Кто там? – послышался громкий женский голос. – Это ты, Иосиф?

А Иосиф как будто язык проглотил. Прибежала Мария. Куда исчезли хрупкая грациозность ее юности и беззаботность взгляда? Она походила на темную розу, которую ждало скорое увядание. Под глазами Марии пролегли черные тени, а платье не скрывало округлившийся живот. Но на сей раз это было связано с тем, что она хорошо питалась. Мария больше никогда не забеременеет.

– Что с тобой? – хрипло спросила она. – Вымолви хотя бы слово!

– Принеси мне кубок с водой, разбавленной лимонным соком. Мне сейчас станет лучше. Ирод умер.

Мария побежала в кухню, шепотом восхваляя Господа. Когда она вернулась, на пороге появился ребенок. В одной руке он держал светильник, поскольку наступила ночь, а другой прикрывал пламя, как его учили, чтобы не ослеплять других. Пламя подчеркивало янтарную прозрачность детской кожи, бросало золотые отсветы на его глаза орехового цвета и темные волосы. Он остановился как вкопанный, увидев отца, сидящего на полу. У ребенка был такой строгий вид, что невольно возникал вопрос, играл ли он когда-нибудь с деревянной лошадкой на колесиках, непомерно огромная тень от которой падала на стену. Мать взяла из рук ребенка светильник и повесила его на стену.

– Пойди зажги еще один, – сказала она.

Он подчинился, при этом у него был отстраненный вид. Ребенок замедлил шаг, когда услышал, что отец тихо сказал:

– Скоро, жена, мы вернемся в Иерусалим.

– Да, равви, – откликнулась она.

– И ты похоронишь меня в земле моих отцов и моих предков. И ты утолишь свою печаль, думая, что мозг моих костей проник в цветы и что зрачки моих глаз будут питать ростки, которые появятся следующей весной.

– Не говори так, Иосиф, иначе я заплачу.

Но она уже плакала.

– Ты поймешь, жена, что когда великие горести и сильная радость приходят поздно, они становятся слишком тяжелым испытанием для уставшего сердца. И это сердце мечтает лишь о том, чтобы упокоиться на груди Господа. Помоги мне подняться.

Наконец Иосифу удалось заставить мышцы подчиняться ему. Шатающаяся конструкция из костей и суставов пришла в движение под действием сухожилий. Однако Иосиф был чуть более сгорбленным, чем обычно. А волосинки бороды как-то странно закрутились.

– Поешь немного, – сказала Мария.

– Архелай, – пробормотал старик. – Архелай! Плевелы всегда растут в полях!

Ребенок наблюдал за отцом из темноты кухни.

– Архелай! Архелай! – повторил он, словно это была считалочка.

Когда немного позже Иисус лег спать, его охватила грусть. Вокруг него были все время грустные люди. Почему весело смеялись только язычники?

Иосиф проснулся непростительно поздно. Он даже и дальше спал бы, если бы не крики бродячих торговцев, расхваливавших свои огурцы, сладкую морковь, дыни и фиги, и отчаянно торговавшихся женщин, которые даже просили поднять корзины с товаром повыше, чтобы повнимательнее рассмотреть чудесные плоды египетской земли, правда лишь для того, чтобы раскритиковать их.

Переживания вчерашнего вечера измотали Иосифа, но возможность возвратиться в Израиль наполняла его радостью. Воспоминания роились у него в голове, но он их прогнал, иначе снова заплакал бы. Он удивился, что в доме царит тишина, и пошел в комнату, которую Мария занимала вместе с Иисусом. Она спала и тяжело дышала во сне. Пот струился по ее лбу. Впервые с тех пор, как он женился на Марии, Иосиф упрекнул себя за холодное отношение к ней, которого он не скрывал. Она была так молода! А когда он принял ее в дом, была еще моложе. Что знала она о жизни? Если она и согрешила, то настало время прощения. Некоторые женщины рождены, чтобы всегда оставаться детьми, и Мария была из их числа. Сирота, отвергнутая всеми, она была бы заклеймена позором, если бы он не женился на ней. Или уже умерла бы. Он явился для того, чтобы признать ребенка, которого она зачала, маленькую зеленую веточку на сухом дереве… Он обернулся к кровати Иисуса и улыбнулся. Ребенок сидел совершенно бодрый.

– Я уже умылся, – тихо сказал он.

Мария вдруг перестала сопеть. Она взмахнула руками, словно тонула, пробормотала несколько неразборчивых слов и резко села, явно ошеломленная.

– Уже поздно! – воскликнула она. – Уже слишком поздно! Наверное, я заболела.

– Просто устала, – сказал Иосиф. – Я хочу, чтобы ты подготовила все к нашему отъезду и заплатила долги, если они у нас есть. Мы отправимся в дорогу, возможно, завтра или послезавтра.

– Кто такой Архелай? – вдруг спросил Иисус.

– Царь страны, куда мы отправляемся, нашей страны, Израиля. Твоей страны. Но это не настоящий царь, а слуга римлян.

– Он плохой человек, – сказал Иисус.

– Да, он плохой человек, как и его отец Ирод, – ответил Иосиф, немного удивившись тому, что ребенок задает такие вопросы.

– Мы покинули Израиль из-за Ирода, – продолжал Иисус, не то утверждая, не то задавая вопрос.

– Иисус… – произнесла Мария, испугавшись, что Иосиф сочтет ее сына слишком дерзким.

– Это правда, мы покинули Израиль, поскольку Ирод убил бы меня, а возможно, он убил бы нас, всех троих. Тебе об этом рассказала мать?

– Нет, я сам додумался.

– Ты правильно думаешь, – заметил Иосиф, улыбаясь. – Когда мы вернемся домой, я найду хорошего раввина, чтобы он учил тебя. А сейчас прочти молитву.