Но помимо того Иорам собирался задать вопрос, который никак не мог прийтись по вкусу ни одному из представителей иудейского духовенства. Он хотел выяснить, кем были иудеи, которые называли себя ессеями, и каким было их место в иудаизме. Как фарисей, Иорам был в достаточной степени осведомлен о настроениях, царивших в Иерусалиме, чтобы отчетливо понимать, что и его вопрос, и ответ, который он получит, не должны дойти до официальных кругов, это стало бы непростительной оплошностью. Иорам догадывался, что ессеи у многих вызывали раздражение, но, живя вдалеке от главных центров иудейского богословия, был не в состоянии понять истинную причину подобных чувств. Чтобы вникнуть в суть дела, ему требовалось поговорить с человеком, принадлежавшим к официальным кругам. Однако было также необходимо, чтобы этот человек сохранял свободу мысли и слова. В противном случае он не сумеет занять беспристрастную позицию. Иорам остановил свой выбор на человеке, с которым неоднократно встречался в Антиохии, богатом торговце, входившем в состав Синедриона, но не правящей группировки. Этот человек был достаточно могущественным, чтобы его боялись, и достаточно умным, чтобы вызывать к себе неподдельное уважение. Он был уроженцем Аримафеи. Звали его Иосифом. При первой же возможности Иорам послал Иосифу записку, которую составил с чрезвычайной осмотрительностью и сдержанностью. Он написал, что хотел бы обсудить весьма щекотливый вопрос при личной встрече. Вскоре Иорам получил приглашение на субботний ужин.
Ужин был приготовлен только на двоих. Все традиционные обряды были соблюдены, но без показухи. Иорам давно заметил, что путешествующие иудеи отличаются умеренной набожностью. Когда они вышли из-за стола, за которым обсуждали лишь семейные проблемы, Иосиф вскинул голову, словно задавая молчаливый вопрос: «Так что же?» И Иорам осторожно начал:
– Я хотел посоветоваться с вами по одному делу, о котором, я полагаю, в Палестине известно лучше, чем где-либо. Однако я опасаюсь, что лишь немногие из наших священников могли бы высказать беспристрастные суждения по этому Делу.
– По делу, – продолжил Иосиф Аримафейский, – по которому люди из Храма непременно высказали бы ложную точку зрения?
– Право же, брат мой, я восхищаюсь вашей прозорливостью. Речь идет о ессеях. Мы видели некоторых из них, на самом деле немногих, в Антиохии. Мне говорили, что они живут за городом, что они весьма необщительны, но добродетельны.
– Чересчур добродетельны, полагаю, – откликнулся Иосиф Аримафейский.
– Совершенно верно! Совершенно верно! Я не понимаю: почему они явились в наши края, почему здесь образовали общину? Но я не был бы столь обеспокоен, если бы некоторые наиболее влиятельные члены нашей общины, те, кто говорит на греческом языке и часто навещает философов, греческих философов, разумеется, не стали бы беседовать со мной о ессеях и рассказывать о них другим. Как вы, вероятно, знаете, у нас в Антиохии живет много выдающихся умов из язычников, это образованные люди, которые тесно общаются и с египтянами, и с азиатами и которые постоянно приводят в пример Будду, Осириса, Митру или Геркулеса, словно те приходятся им дальними, а то и близкими родственниками. А ведь речь идет о весьма влиятельных людях. Я не могу все время размахивать знаменем Моисея и советовать моим заблудшим овечкам не слушать этих людей только потому, что сам не собираюсь слушать их. Антиохия – отнюдь не Иерусалим. Эти люди хвалят ессеев, поскольку ессеи хвалят их, ибо ессеи слышали, как их самих хвалили – какой-нибудь грек, критянин или вифиниец. Самое печальное заключается в том, что, как мне кажется, ессеи не хвалят не только меня, но и в принципе настроены недружелюбно ко всем иудейским священнослужителям. Это тем более прискорбно, что – и я вынужден это признать – мне практически ничего не известно ни о самих ессеях, ни об их учении.
Иосиф встал, чтобы налить самосийского вина в серебряные кубки, протянул один из кубков Иораму и немного отпил из своего. Иорам опустил кончик языка в кубок и сразу же ощутил богатый букет маслянистого напитка.
– После того как вы ознакомитесь с фактами, – сказал Иосиф, – вы поймете, насколько трудно составить верное представление о ессеях.
Он закинул ногу на ногу и откинулся на подушки дивана.
– Это фарисеи, которые полтора столетия назад, в самом начале царствования династии Асмонеев, образовали довольно странные сообщества, которые одни называли сообществами терапевтов, то есть врачевателей, а другие – сообществами гемеробаптистов, то есть тех, кто совершал омовения каждый день. Все они были недовольны тем, что иудейский народ стал забывать Закон Моисея. Названия двух из этих сообществ – а кроме них существуют и другие – указывают на то, что их члены придают огромное значение безупречному состоянию тела. В те времена мы не были особенно больными или особенно нечистоплотными, но ежедневные омовения были для нас внове и вызывали непонимание. Удивляло и то, что они объявили себя врачевателями, а ведь тогда это занятие пользовалось дурной славой. Они выражали недовольство уже при Асмонеях. Но когда мы попали под власть сначала Селевкидов, а затем римлян, они пришли в неописуемую ярость. И тогда все встало на свои места. Скажу вам откровенно: ни приложенные нами, фарисеями, усилия, ни усилия саддукеев по восстановлению Закона Моисея не увенчались успехом.
Иосиф Аримафейский вздохнул. Иорам вытянул шею, словно не хотел пропустить ни единого слова, слетавшего с уст хозяина дома. Они отпили из своих кубков еще по глотку, и Иосиф продолжил:
– Именно в то время терапевты, или гемеробаптисты, еще больше отдалились от прочих иудеев. Они покинули города, в которых жили, и принялись повсюду читать проповеди, призывая раскаяться и готовиться к приходу Мессии, умерщвляя плоть и ведя аскетический образ жизни. По этой самой причине их стали называть кающимися грешниками. Самые непримиримые из них ушли в пустыню, в Кумран, и обосновались недалеко от Мертвого моря. О, если бы вы знали, какие это суровые края! Затем они стали выполнять наказ Исайи: «Приготовьте путь Господу, прямыми сделайте в степи стези Богу нашему». Именно в пустыне сейчас и обосновались ессеи, по крайней мере костяк секты, поскольку ессеев можно также встретить, например, в Египте, на берегах озера Мареотис, недалеко от Александрии, равно как и у вас. Впрочем, ессеями их стали называть позднее. Это название произошло либо от арамейского слова эль-асин, то есть благочестие, либо от друтого, но тоже арамейского слова, эль-сенуйим, то есть непорочные, поскольку они отрицательно относятся к браку и вообще к плотским отношениям.
– Сколько их? – спросил Иорам.
– В Кумране их не больше двухсот, может, до трехсот, а всего в Палестине около четырех тысяч и порядка пятнадцати тысяч на всем Востоке.
Иосиф встал, чтобы наполнить кубки, а затем продолжил:
– В Иерусалиме мы нечасто говорим о них. Может даже сложиться впечатление, что мы ничего не знаем о существовании ессеев. Но это не так! Мы знаем, что за последние десять-пятнадцать лет их вера и представление о них претерпели существенные изменения. Они стали резко отличаться от других иудеев. Им удалось полностью оградить себя от греческого и римского влияния, равно как и от влияния до сих пор существующего культа Ваала. Мне горько говорить об этом, дорогой брат, но в большинстве самых благочестивых иудейских домов вы непременно увидите амулеты, иногда небольшие статуи, не говоря уже о золотых статуэтках Ваала и прочих языческих богов, главным образом богов плодородия. Культ этих богов поддерживают в основном женщины. Однажды молодой женщине, которая шла по улице впереди меня, пришлось перепрыгнуть через канаву. Ее движения были настолько неуклюжими, что из-под плаща на землю выпал какой-то тяжелый предмет. Она обернулась, чтобы его поднять, но, увидев меня, покраснела и убежала. Знаете, что это было? Египетский фаллос!
Иорам сокрушенно покачал головой.
– Итак, ессеям удалось сделать то, что, если бы существовала такая возможность, должны были сделать все мы: перенестись назад во времени, в ту эпоху, когда Давид был неподкупным выразителем Закона. Вот и все, – сказал Иосиф.
