Разгорался день, сначала прохладный и ветреный, но когда чернота ночи наконец растворилась и пустыня окрасилась в розовый, а потом в рыжеватый цвет, солнце вновь согрело песок. Иосиф проснулся, чувствуя, что так и не отдохнул, и осторожно вытянул свои затекшие члены. Уже давно ночи не приносили ему желанного покоя, как это всегда бывало в юности. Иосиф знал, что ему недолго осталось ждать, когда Великая Ночь покончит со всеми тяготами старости. Он склонился над Марией. Она спала, едва касаясь рукой Иисуса. Ребенок открыл глаза и посмотрел на Иосифа. Он выглядел совершенно спокойным. «Может, он голоден? – подумал Иосиф. – Надо будет разбудить Марию, пусть она его покормит». Но прежде Иосиф должен был удовлетворить собственные потребности. Он пошел за дюну, за которой они укрылись, чтобы справить нужду.

Возвращаясь к месту стоянки, Иосиф заметил столбы пыли в часе ходьбы от них. Он хорошо видел, глядя вдаль, и сумел различить караван, направлявшийся, несомненно, на северо-запад. Его охватило смятение. Появилась надежда на спасение. У них оставалось мало еды, и весьма сомнительно, чтобы они выдержали все тяготы пути – жару, голод, жажду и усталость, которые должны были стать их неизбежными спутниками до тех пор, пока они не доберутся до выбранного Иосифом места – до Александрии. Если их возьмут в караван, ему не придется идти пешком. Они убежали, чтобы спасти свои жизни, но Иосиф толком не знал, что делать дальше. Но как караванщики узнают, что им нужна помощь? Человек на вершине дюны на таком расстоянии заметен не более, чем муха на спине верблюда.

И тогда Иосиф собрал последние силы и побежал к Марии, криком разбудил ее, велел ждать, взобрался на осла и, обогнув дюну, потрусил как можно быстрее, чуть ли не рысью, направляясь к каравану.

Через полчаса Иосиф догнал караван. По белым шерстяным бурнусам, худощавым лицам и иссиня-черным кудрявым бородам мужчин он сразу понял: это были набатеи. [6]Он часто встречал их в Иерусалиме. Они были союзниками иудеев и ненавидели Ирода. Все набатеи были богатыми людьми, поскольку занимались торговлей драгоценными камнями. Караван, как Иосиф узнал позднее, вез жемчуг и кораллы в Александрию на продажу. Как только вожак каравана увидел задыхающегося старика на осле, он отдал приказ, и все верблюды мгновенно остановились. Черные глаза пристально смотрели на Иосифа. Тот тоже не отводил взгляда, хотя его глаза безжалостно заливал пот.

Иосиф знал, что набатеи говорили на арамейском языке. Он обратился к вожаку каравана, человеку лет сорока с ястребиным лицом. Иосиф рассказал ему о своих бедах, о жене, маленьком сыне, нехватке провизии и совсем небольшом запасе воды. Он хотел добраться до Александрии. Не позволят ли ему за определенную плату проделать путь на одном из верблюдов, поскольку в конце каравана идут с десяток верблюдов с незначительной поклажей или совсем без нее?

– О плате не может идти и речи, – ответил вожак каравана. – Это было бы для нас постыдно. Отправляйся за женой и сыном, а мы подождем вас здесь.

И он нагнулся, чтобы лучше рассмотреть Иосифа.

– Ты совсем не знаешь пустыни, отец. Оазис находится в трех днях пути отсюда. Ты бы умер от жажды.

Он протянул Иосифу бурдюк.

– Два глотка для тебя и два глотка для твоей жены, больше вам вредно. Но это много для ребенка, поскольку тогда жара его убьет.

Иосиф обратился к Господу с молитвой: он просил благословить самого вожака каравана, его семью и все племя набатеев. Поспешая за Марией и Иисусом, он почему-то вспомнил, что эти люди высоко ценили камни, упавшие с неба.

Неделю спустя они прибыли в Александрию. Прощаясь с набатеем, который спас ему жизнь и ни разу не спросил, почему он бродит по пустыне с женой и маленьким сыном, Иосиф плакал от благодарности. Вскоре он снова не смог сдержать благодарственных слез: набатей дал ему небольшой тканевый мешочек, наказав развязать его только после того, как сам он уедет.

Когда Иосиф развязал мешочек, он увидел жемчужину величиной с горошину. Деньги, которые он мог бы выручить от ее продажи, позволили бы безбедно жить несколько месяцев.

А ведь жить им предстояло в Александрии, незнакомом и дорогом городе, который привлек к себе внимание Иосифа только потому, что он знал по разговорам, что там безбедно живут несколько тысяч иудеев, да и другие чужеземные колонии – галаты, иллирийцы, ахейцы, уроженцы Кирены, Карфагена, Пергама. Прижились там и беженцы из порабощенных царств, те, кто спасался от мести жестоких тиранов, а также колонии звездочетов, философов, гедонистов и прорицателей, и все они не знали, что такое бедность. Иосифу также говорили, что под властью Птолемея XV, который был родным сыном царицы с лицом кошки и Юлия Цезаря, Египетское царство настолько ослабло, что не представляло уже ни малейшей опасности для всех тех, кто не желал почитать богов с головами различных животных: сокола, кошки, собаки, обезьяны или бегемота. Хвала тебе, Бог Израиля! Бастард оказался слабоумным! Но даже морской ветер, заставлявший лепестки жасмина вихрем кружить над террасами вилл, расположенных около моря, казался Иосифу приторно-сладким и настораживающим.

И действительно, по дороге, ведущей в синагогу, Иосиф постоянно хмурился, поскольку то и дело становился свидетелем скандальных сцен, оскорблявших его чувства. Он видел женщин, лица которых были не только не закрыты, но и накрашены. Их губы были ярко-красными от помады, брови подведены угольно-черной сурьмой, а на щеках лежал толстый слой белил. Он видел женщин, одетых в богатые соблазнительные наряды, улыбавшихся и свободно разговаривавших с мужчинами; слишком легко одетых мальчиков, волосы которых были усыпаны драгоценностями; мужчин, заигрывавших друг с другом… Сидевшая на осле Мария испуганно таращила глаза. Иосиф велел ей закрыть лицо и молиться. Он с облегчением вздохнул, когда они добрались до синагоги, здания, которое в этой языческой стране можно было даже назвать величественным. Иосиф подвел осла к воротам, ведущим во внутренний двор, привязал его к одному из железных колец и несколько поспешно втолкнул Марию внутрь.

«Даже здешний раввин, – подумал Иосиф, – отличается от раввинов Палестины».

Иосиф сразу отметил, что раввин был слишком толстым и все время чему-то улыбался. Конечно, раввин не остался равнодушным к судьбе Иосифа и быстро нашел ему кров в иудейском квартале. Он даже высказал предположение, что старый священник и к тому же плотник мог бы зарабатывать себе на жизнь, обучая своему ремеслу молодых людей.

– Но в этом городе… – начал было Иосиф, задрожав всем телом от возмущения.

– Пусть моя жена позаботится о вашей жене и ребенке, – прервал Иосифа раввин. – Всем вам сейчас надо поесть. Позднее мы все обсудим. Но вам придется рассказать мне, почему вы покинули Иерусалим. Однако это вы сделаете позднее, когда устроитесь в новом жилище.

И раввин подвел Марию к двери, за которой ее уже ждала жизнерадостная матрона, несомненно, его жена. Затем он проводил Иосифа в другую комнату и велел слуге принести блюдо с бобами и луком. Через некоторое время тот же слуга отвел Иосифа в дом, который раввин нашел для беглецов.

Когда в этом доме Иосиф распаковал вещи, которые они взяли с собой, когда Мария расправила циновки, на которых им предстояло спать, когда они познакомились с любопытными соседями, у которых одолжили на первое время, пока не купят свою, необходимую для приготовления еды утварь, когда Иосиф нашел по соседству почтенную пожилую женщину, которая могла бы заботиться о Марии в его отсутствие, когда дым от первого огня, зажженного в примитивном очаге, вытеснил запах пыли и наполнил комнату ароматом горящей смоковницы, Иосиф решил, что настало время вернуться в синагогу. Во-первых, требовалось договориться о продаже жемчужины, поскольку у Иосифа совсем не было денег. А во-вторых, раввин хотел, чтобы Иосиф объяснил ему, почему они бежали из Иерусалима. Иначе, несмотря на его преклонный возраст, местные иудеи могли бы заподозрить, что Иосиф совершил у себя на родине тяжкое преступление.