Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Перед ними простиралась клановая территория – тайные и тщательно охраняемые владения людей, которые не признавали иного закона, помимо собственных желаний, и чьи предки на протяжении многих веков стремительно спускались с гор, точно волчьи стаи, чтобы грабить и разорять деревни на равнинах, коли явится такое желание; людей, которым, хотя формально они являлись подданными эмира, всегда приходилось платить за то, чтобы они сохраняли мир и удерживали перевалы от врагов Афганистана, или же давать мзду, чтобы они этих врагов пропускали.

Еще не вполне рассвело, и пятеро мужчин даже с помощью биноклей не могли толком рассмотреть затененные лабиринты голых хребтов и ущелий внизу или отличить крепость Али-Масджид от окружающих ее гор. Но на самых высоких грядах уже лежали отсветы занимающейся зари, и они четко вырисовывались на фоне бледнеющего неба.

На их вершинах серебрился иней, а далеко за ними Уиграм видел блеск снегов и взмывающий ввысь белый пик Сикарамы, королевы Сафедкоха. Скоро зима, подумал он; ночи станут очень холодными, а как только пойдет снег, северные перевалы окажутся непроходимыми. Не самое лучшее время для того, чтобы начинать войну против страны вроде Афганистана…

Взглянув на своих спутников, Уиграм впервые заметил, что в отличие от Стюарта, Скотта и полковника Дженкинса, которые лежали на животе среди камней, опираясь на локти и осматривая окрестность через бинокли, Каваньяри остался стоять и не обнаруживал интереса к пейзажу. В его высокой фигуре, отчетливо выделявшейся на фоне неба, чувствовалось странное напряжение, и голова была немного склонена к плечу, словно он прислушивался. Уиграм непроизвольно тоже напряг слух, силясь различить какой-нибудь неожиданный звук в рассветной тиши.

Поначалу он не слышал ничего, кроме тихого свиста и шепота осеннего ветра между валунами и в желтеющей траве, но вскоре уловил другие звуки: слабый лязг металла о камень, а потом явственный стук камешка, скатившегося по склону. Очевидно, Каваньяри тоже их услышал, и внезапно Уиграм сообразил, что именно этого тот и ждал: хотя он не пошевелился, похоже, напряжение отпустило его.

Кто-то поднимался к ним по склону с другой стороны хребта, и теперь все остальные тоже поняли это. Полковник Дженкинс бросил бинокль и выхватил револьвер, а Скотт и Стюарт поднялись на колени и потянулись за своим оружием, но Каваньяри остановил их властным жестом, и все пятеро замерли на месте, затаили дыхание и стали ждать, пока над равнинами внизу разливался рассвет и далекие снега загорались розовым в сиянии зари нового дня.

Незримый человек явно был опытным ходоком по горам: учитывая трудности восхождения, он продвигался вверх по опасному склону с замечательной скоростью и вскоре, словно желая доказать, как мало действуют на него высота и напряжение физических сил, принялся напевать «Закхми дил», старинную песню, известную всем патханам. Не громко, а насвистывая сквозь зубы, ибо азиаты не свистят губами.

Свист, пусть и еле слышный, отчетливо прозвучал в рассветной тиши. Каваньяри испустил резкий вздох облегчения и, знаком велев своим спутникам оставаться на месте, быстро двинулся вниз по склону. Мелодия оборвалась, а мгновение спустя они услышали, как майор приветствует патхана словами «старе-махшех» и получает традиционный ответ. Они поднялись на ноги, посмотрели вниз и увидели, что он разговаривает с худым бородатым горцем, который вооружен древним фитильным ружьем и опоясан патронташем, полным патронов с медными головками.

Расслышать, о чем говорят эти двое, не представлялось возможным – после обмена приветствиями они понизили голос почти до шепота, но было ясно, что Каваньяри задает вопросы, а патхан довольно подробно отвечает. Вскоре горец показал рукой в сторону Али-Масджида, а Каваньяри кивнул и, повернувшись, поднялся обратно на гребень, сопровождаемый незнакомцем.

– Один из моих людей, – коротко пояснил Каваньяри. – Он говорит, что нам нужно припасть к земле и не высовываться, потому что Али-Масджид приведена в полную боевую готовность. Не более чем в двух милях отсюда выставлен пикет, который мы сами увидим, как только взойдет солнце.

Патхан нагнул голову, приветствуя сахиб-логов, и по приказу Каваньяри спустился на двадцать-тридцать футов вниз по противоположному склону, к укрытию в виде хаотического нагромождения валунов, где сел на корточки и стал ждать, а пятеро мужчин распластались среди камней и снова принялись разглядывать местность в бинокли, пока расплывчатые призрачные горы обретали резкость очертаний и утренний туман рассеивался.

Небо над ними поменяло жемчужно-серый цвет на лазурный, и где-то за пределами видимости начала кричать перепелка. Потом внезапно на траве пролегли длинные синие тени, и в четырех милях по прямой от них что-то ярко заблестело в лучах восходящего солнца, привлекая внимание к невысокой горе, которая до сих пор ничем не выделялась среди сотни прочих.

– Пушки, – выдохнул полковник Дженкинс. – Да, это Али-Масджид, все верно. И как говорит ваш друг патхан, форт действительно укрепили на славу. Вы только взгляните на те брустверы!

Крепость, теперь хорошо видная, стояла на конусообразной горе, едва выглядывавшей из-за скалистой гряды, изрезанной линиями недавно сооруженных брустверов – подступы к ним, как позволили разглядеть бинокли, были надежно защищены. У подножия гряды располагался кавалерийский лагерь, и в скором времени из него выехала небольшая группа всадников, поднялась на плато Шагай и направилась по нему к маленькой башне, стоящей у Макесонской дороги, – предположительно там и находился упомянутый патханом пикет.

– Думаю, пора двигаться, – решил майор Каваньяри, опуская бинокль. – У этих малых острое зрение, а нам не нужно, чтобы нас заметили. Пойдемте.

Патхан по-прежнему сидел на корточках среди валунов, положив джезайл на колени, и Каваньяри знаком велел остальным идти дальше, а сам подошел к нему, чтобы обменяться несколькими словами напоследок. Нагнав через несколько минут своих спутников, торопливо спускавшихся по травянистому склону к безопасной равнине на своей территории, он вдруг резко остановился и окликнул Уиграма, который тоже остановился и повернулся.

– Да, сэр?

– Прошу прощения, но я забыл кое-что… – Каваньяри извлек из кармана горсть серебряных монет и пачку дешевых сигарет местного производства и протянул Уиграму. – Будьте другом, отнесите это тому человеку наверху. Обычно я даю ему несколько рупий и немного курева, и мне не нужно, чтобы он вернулся в Джамруд требовать свой бакшиш и попался на глаза кому-нибудь, кто его узнает. Мы не будем вас ждать.

Он повернулся и торопливо зашагал вниз, а Уиграм стал подниматься обратно по крутому склону.

Утренний воздух уже утратил свежесть, солнце припекало плечи Уиграма, и над склоном порхали бабочки – знакомые бабочки, похожие на английских. Фритиларии, лимонницы, бархатницы и крохотные голубые мотыльки, которые напомнили ему о летних каникулах в далеком прошлом, когда они с Квентином детьми ловили бабочек на лугах и тропинках родины. И повсюду вокруг в траве щебетали птицы. Над Уиграмом промелькнула тень, он поднял глаза и увидел высоко в синем небе бородача-ягнятника, величественно парящего над беспорядочными грядами Хайберских гор.

Теперь, когда солнце взошло, взбираться по склону было жарче, чем при прохладном свете звезд перед рассветом, и пот пропитывал рубашку Уиграма и затекал в глаза. Он раздраженно смахнул капли со лба и спросил себя, застанет ли он патхана на прежнем месте и если нет, то что тогда? Но тут сверху донеслись тихие звуки – призрак мелодии «Закми дил», народной любовной песни страны, где гомосексуальность всегда была общепринятой частью жизни: «Там, на другом берегу реки, юноша с задом, как персик, но не умею я плавать…»

Знакомая песенка наполовину пелась, наполовину мычалась, но, когда Уиграм подошел ближе, она вдруг сменилась на нечто еще более знакомое и в данной обстановке совершенно неожиданное: «Ты знаешь Джона Пила в куртке ярко-красной?..»

95
{"b":"150934","o":1}