– И несомненно, получить награду за то, что угрозами вынудил эмира принять условия чертова мирного договора, – раздраженно сказал Аш. – Рыцарство, по меньшей мере: сэр Луи Каваньяри, кавалер ордена «Звезда Индии» и так далее, и тому подобное.

– Почему бы и нет? – спросил Уолли, начиная злиться. – Он это заслужил.

– Безусловно. Но если он не сумеет убедить своего единомышленника Литтона придержать миссию до тех пор, покуда Якуб-хан не получит возможность восстановить хотя бы подобие закона и порядка в Кабуле, это скорее всего окажется его смертным приговором. И твоим тоже, Уолли! Не говоря уже о джаванах и всех прочих, кого он возьмет с собой. Эскорт уже набран?

– Не официально, но состав более или менее определен. А что?

– Я хотел знать, поедет ли в Кабул Зарин.

– Насколько я знаю, нет. И Авал-шах не поедет. И вообще ни один из твоих закадычных друзей.

– Кроме тебя.

– О, со мной все будет в порядке, – жизнерадостно сказал Уолли. – За меня не волнуйся – я родился под счастливой звездой.

О ком тебе следует подумать, так это о себе самом. Ты не можешь бесконечно болтаться в такой беспокойной стране, как Афганистан, просто вынюхивая да подслушивая для своих друзей, так что давай-ка теперь я дам тебе совет, разнообразия ради. Когда встретишься со Стариком завтра, выпроси у него разрешение вернуться к нам. Умоляй на коленях, если придется. Скажи, что ты нам нужен, – видит Бог, так оно и есть!

Аш как-то странно посмотрел на него и начал было что-то говорить, но потом передумал и взамен спросил, когда миссия собирается выехать – если она выедет.

– Она выедет, на сей счет не сомневайся. Мы собираемся тронуться в путь сразу, как только Каваньяри вернется из Симлы. Но, как я тебе уже сказал, еще ничего не решено и вице-королю может прийти в голову какая-нибудь другая идея.

– Будем надеяться. Ни одна другая идея не может быть хуже, чем эта, – сухо заметил Аш. – Ладно, прощай, Уолли. Не знаю, когда я снова увижусь с тобой, но надеюсь, ради твоего же блага, что это произойдет не в Кабуле.

Он протянул руку, и Уолли крепко ее пожал и горячо сказал:

– Где бы мы ни встретились, это случится не скоро, ты знаешь. И если мы свидимся в Кабуле, по крайней мере ты будешь знать, что я ни за какие сокровища мира не упустил бы возможности оказаться там. Такой шанс выпадает человеку лишь раз в жизни, и, если все сложится удачно, Гамильтон непременно получит повышение в звании и таким образом сделает еще один широкий шаг к жезлу фельдмаршала. Ты же не хочешь, чтобы я отказался от этого? Нет уж, извините! Так что не говори «прощай», а скажи «до встречи в Кабуле».

Зарин выразил примерно такое же мнение, как Уолли, когда Аш на следующее утро пересказал состоявшийся у них разговор. И снова, как и вчера утром, в голосе Зарина звучали враждебные и предостерегающие нотки. Нетерпение, граничащее с раздражением, и явная отчужденность – словно он отступил за некий незримый барьер. Аш ошеломленно подумал, что с таким же успехом мог бы разговаривать с совершенно незнакомым человеком.

Зарин не заявил прямо, что не желает выслушивать предостережения Аша, но ясно дал это понять своим тоном.

– Мы, твои друзья, уже не мальчики, – сказал Зарин. – Мы взрослые мужчины и можем сами разобраться в ситуации. Авал-шах сказал, что поговорил с командующим-сахибом и он примет тебя после полудня, когда все спят или сидят по своим углам.

Избегая встречаться с Ашем взглядом, он встал и ушел по служебным делам, сказав напоследок, что вернется к двум часам и отведет Аша в бунгало командующего. А пока посоветовал ему поспать: нужно хорошенько отдохнуть, если он собирается выехать в Кабул ночью – сейчас слишком жарко, чтобы путешествовать днем.

Но Аш не лег спать. Во-первых, в маленькой комнате Зарина в кирпичном доме за казармами кавалерии было нестерпимо жарко, а во-вторых, ему нужно было очень многое обдумать и принять чрезвычайно важное решение.

Годы, некогда медленно текшие, теперь летели все быстрее и быстрее, точно медлительный паровоз, который с тяжким пыхтением рывками отползает от платформы, выпуская густые клубы дыма, а потом разгоняется и с грохотом несется по железным рельсам со все возрастающей скоростью, глотая мили, как время глотает годы. Сидя с поджатыми ногами на земляном полу и уставившись невидящим взором в побеленную стену, Аш оглядывался на длинную вереницу минувших лет и видел много разных Заринов. Зарина, которого он впервые увидел в комнатах Кода Дада в Хава-Махале: высокого красивого подростка, что скакал на коне и стрелял не хуже взрослого мужчины и казался – тогда и всегда – воплощением смелости, великолепия и всего, достойного восхищения. Удалого, самоуверенного Зарина, покидающего Гулкот, чтобы вступить в кавалерию корпуса разведчиков. Зарина в форме совара здесь, в Мардане, который утешает его в горе о смерти Ситы и вместе с Авал-шахом строит планы на его будущее. Повзрослевшего Зарина, ожидающего его на пристани в Бомбее, все того же верного друга и старшего брата…

Когда-то Аш боялся, что отношения между ними прервутся с его возвращением в Мардан в качестве офицера корпуса и с внезапной переменой старшинства. Но они сохранились – больше благодаря здравому смыслу и рассудительности младшего сына Кода Дада, нежели каким-либо собственным качествам Аша. После этого ему казалось, что уже ничто, кроме смерти, не в силах пресечь их дружбу, и он даже помыслить не мог, что она вот так вот закончится.

Однако это был конец. Аш сознавал это совершенно ясно. Они больше не могли видеться и разговаривать друг с другом, как раньше. Их пути разошлись, и настало время, когда он должен ступать в такт музыке, которую слышит.

Эти слова однажды процитировал ему Уиграм, и они запечатлелись у него в памяти: «Если человек идет не в ногу со своими товарищами, возможно, дело в том, что он слышит другого барабанщика. Пусть он ступает в такт музыке, которую слышит». Хороший совет, и сейчас было самое время ему последовать, ибо теперь Аш понимал, что до сих пор у него никогда не получалось шагать в ногу со своими товарищами, европейцами ли, азиатами ли, поскольку сам он не был ни европейцем, ни азиатом.

Настало время закрыть и убрать на полку Книгу Ашока, Акбара и Аштона Пелам-Мартина из корпуса разведчиков и начать новый том – Книгу Джули, об Аше и Джули, об их будущем и их детях. Может статься, однажды, в старости, он снимет с полки первый том и, сдув с него пыль, пролистает страницы, воскрешая в памяти прошлое – с любовью и без сожаления. Но в данный момент было лучше отложить все это в сторону и забыть. Аб кутум хогья[33].

К возвращению Зарина решение было принято, и, хотя Аш ничего не сказал, Зарин сразу это понял. Не потому, что между ними возникла какая-то напряженность, – нет, они разговаривали с обычной непринужденностью, словно ничего не случилось. Однако неким непостижимым образом Зарин почувствовал, что Аш отдалился от него, и понял, что, по всей вероятности, они уже никогда больше не встретятся…

«Может статься, потом, в старости…» – подумал Зарин, как недавно думал Аш. Он отмел в сторону эту мысль и весело заговорил о настоящем – о предполагаемом визите в Атток к тетушке Фатиме и о необходимости купить новых лошадей взамен убитых в последней кампании, – и говорил без умолку, пока не настало время отвести Аша к командующему.

Разговор с ним продолжался гораздо дольше, чем ночной разговор с Уолли. Надеясь убедить полковника Дженкинса нажать на все возможные пружины, чтобы отложить отправку британской миссии в Афганистан (а еще лучше и вовсе отменить данное предприятие), Аш в мельчайших подробностях описал ситуацию в Кабуле, а командующий, прекрасно понимавший, что корпус разведчиков непременно окажется в нее вовлеченным, выслушал все с предельным вниманием, задал ряд вопросов и пообещал сделать все возможное, хотя и признался, что не особо рассчитывает на успех.

Аш поблагодарил полковника Дженкинса и перешел к вопросам более личного характера. У него есть просьба, над которой он много думал последние несколько месяцев, но окончательное решение принял сегодня утром, в комнате Зарина. Он просит освободить его от служебных обязанностей и разрешить подать в отставку и уволиться не только из полка, но и из армии.