Вынырнув на поверхность, Семен мощными гребками поплыл к противоположной стороне бассейна. Отмахнулся от девчонок, пытавшихся завладеть его вниманием, выбрался из воды и понял, что на сегодня запас энергии кончился. Внутри грудной клетки все сжалось, спина против воли начала сгибаться, горбиться.

– Семен Маркович, все в порядке? – поинтересовался чей-то голос из-за душного марева, повисшего перед глазами.

– Устал, кажется, – ответил Липинский, через силу выпрямляясь. – Пойду я, пожалуй, отдохну…

Отказавшись от помощи, он добрался до спальни, едва разбирая дорогу, и там повалился на кровать. Когда в комнату заглянул референт, Семен спал.

– Семен Маркович, – позвал секретарь. – Сегодня есть встречи, вы запланировали…

– Оставь его, – посоветовал сидящий у входа в спальню Дмитрий. – Ему что-то нездоровится в последнее время. Придумай что-нибудь. С кем он там встречается?

– С лордом Джадом.

Охранник удивленно поднял брови:

– Ну, скажи лорду, что хозяин спит. Лорд не царь, подождет.

– У него не сейчас встреча. Часа через четыре.

– Вот и приходи попозже, может, очнется к тому времени.

Референт сел рядом с охранником.

– Не узнаю его в последнее время. Раньше он не такой был.

Дмитрий пожал плечами:

– Может, у него ностальгия.

– Чего?

– Ностальгия. По родине скучает.

Секретарь как-то странно посмотрел на охранника и молча удалился.

В это время Семен метался по кровати. Его охватывал то жар, то холод. Во сне Липинскнй бормотал что-то. Доносились обрывки какого-то разговора:

– Не хочу… Так… Постепенный рост… Мне не важно…

Семену было плохо. Казалось, что кости начинают изгибаться. Обрастать уродливыми наростами. И вот уже тело Липинского становится другим. Не похожим на прежнее.

Семен плавал в темноте, зная, что где-то рядом находятся такие же, как он, но другие. Они тоже плавают в черной взвеси и ждут чего-то. Иногда ведут разговоры. Понятные, но пугающие в этом жутком месте.

– Иногда мне кажется, что мы крутимся вокруг чего-то, но не замечаем, не знаем о существовании этого центра, – плаксиво говорил кто-то. – Словно нас водят за нос.

– Какая тебе разница? – спрашивал другой, раздраженный голос.

– Большая, очень большая. Вокруг все одно и то же. Мы стараемся поддержать баланс, а у нас не получается. Неудача за неудачей. Все напрасно.

– Бред. Не надо истерики.

– Тебе легко говорить…

– Мне? Ты даже себе не представляешь, над какой пропастью я балансирую все время.

– Ты, может быть, и балансируешь. А я там давным-давно сижу! Думаешь, мне не страшно?

– Ладно, не горячись.

Липинский ощутил жалость к тому несчастному голосу и робость перед тем вторым, раздраженным, властным. Были и другие. Семен чувствовал их присутствие.

– Тебе легко говорить. – Жалостливый голос снова запричитал. – Не хочу так, не хочу…

– Это нужно, пойми. Нужно. Там, где живешь ты, нас не любят Ненавидят. А должны любить. Больше, больше… Пойми ты, глупый. Больше.

– Я знаю, знаю… – Первый голос едва ли не плакал. – Но они не любят меня.

– Тебя мало. Тебя очень мало…

– Да, да…

И тут заговорили все. Разом. Этот хор тонких, басовитых, тихих, громких, злых, вкрадчивых, доверительных, агрессивных голосов слился в один могучий, сильный голос, который спросил Семена:

– А ты? Ты зачем пришел сюда?

– Я? – спросил Семен.

– Ты любишь нас? Ты готов для нас на все? ТЫ!

Липинского скрутило, жестоко ломая кости.

– Я не знаю вас, – закричал он. – Кто вы такие?!

– Ты нас знаешь, – ответил голос. – Ты нас кормишь!

И пространство затопил свет, яркий, злой, обнажающий свет.

И Семен увидел говорившего.

Липинский закричал, пытаясь оттолкнуться. Но ОН был близко, прижался к груди, обхватил руками… И Семен, не в силах сомкнуть веки, уставился в его немигающие, зеленые глазищи.

Когда Липинский с криком проснулся, у кровати сидели референт и доктор. Первый выглядел испуганно, а второй сочувственно.

– Плохой сон? – поинтересовался Самуил Абрамович, личный доктор Семена.

– Что вы видели? – спросил референт. Доктор кинул в его сторону неодобрительный взгляд.

– Бога, – выдохнул Липинский.

Из статьи «Опасность сильной России»:

«Для того чтобы трезво оценить место России в сегодняшнем мире, надо выкинуть из головы навязчивые идеи русского мессианства, а из сердца – пламенную любовь к Родине…» «Идея великой России замешана на уязвленном самолюбии и недостатке самоуважения».

Из газетных статей:

"На носу весенний призыв. Что делать?»

«Неявка в военкомат как форма акта гражданского неповиновения».

«Создается впечатление, что, родившись в России, ты просто „попал"! А если родился мужчиной в России – ты „попал" вдвойне!»

«Лучше два года условно, чем два года реально и в армии».

В каптерке было холодно. Неожиданные весенние холода выдались на редкость суровыми, и вечно пьяный истопник был не в состоянии поддерживать нормальную температуру. Истопника-кочегара звали Юрий Маркелович Герзон, и представлял он собой живую иллюстрацию к байкам Жванецкого: «Вы можете себе представить еврея-грузчика?»

Сергей Иванов еврея-грузчика, конечно, не видел, но еврей-кочегар попадался ему постоянно. Был он при этом вечно пьян и вечно весел. Огромный завод, перерабатывающий промышленные отходы, знал Маркелыча в лицо. Более того, кочегар, как личность откровенно легендарная, мог запросто отловить в коридоре перепачканной рукой бухгалтера, прижать к стенке и втолковывать что-то, обстоятельно рубая широченной ладонью воздух. Герзон при советской власти сидел то ли за вольнодумство, то ли за пьяный разбой. Пытался бежать, получил дополнительный срок и приобрел довольно характерную лексику и манеру изъясняться. Менеджеры среднего звена от кочегара шарахались, младшие вообще старались обходить стороной, а директорат относился с уважением.

– Вот ты меня сажал, – говорил частенько Герзон Иванову. – А теперь со мной в одной раздевалке сидишь! И пить не хочешь!

На последний факт Маркелыч особенно сильно обижался. Сергей каждый раз объяснял ему, что не пьет из-за здоровья, но кочегар не верил.

– Антисемит ты! И пролетариев не любишь!

– А сам я кто, по-твоему? – интересовался Иванов.

– Пролетарий, – пьяно кивал Герзон. – Элехтрик. У меня, кстати, в кочегарке света нет. А ты не чинишь!

– Так ведь ты сам лампочки бьешь, зараза.

– Это случайно. Производственная необходимость. – С этими словами кочегар обычно протягивал Иванову стакан мутной бормотухи, которую производил сам, непонятно где пряча самогонный аппарат.

Сергей отказывался от стакана, и театр абсурда начинался сначала.

Лампочки Герзон действительно бил сам. Вероятно, гоняя лопатой чертей. Выполнив таким образом свой гражданский долг по разгону нечисти, кочегар бросал пару лопат угля в издыхающий котел и падал спать на лежанку.

– Опять заснул, гад, – пробормотал Сергей, с трудом нащупывая в ящике с инструментами пассатижи. Замерзшие пальцы слушались с трудом.

В каптерке было холодно, и дыхание белым облачком поднималось к потолку. Служебные помещения отапливались исключительно за счет собственной котельной и не имели дополнительных электрических обогревателей, устанавливаемых обычно в офисах. Из-за этих обогревателей постоянно вышибало автоматы на распределительных щитах. Приходилось выдумывать средства защиты. От чего, в свою очередь, иногда горела проводка. Старое здание завода не выдерживало никакой критики. Ежегодно подновляемые косметическим ремонтом офисные помещения выглядели прилично, но многочисленные подсобки вполне могли сойти за декорации фильма про атомную катастрофу.