– Бывает. Случается. – Сергею было очень трудно говорить. Он был очень слаб.

– Теперь будешь осторожней, пить тебе ничего крепче кефира нельзя. Печень убьешь! – Санитар вышел.

– И хрен с ним, – прошептал Сергей.

На душе было пусто и спокойно. Во рту царила аптечная горечь, тело едва ощущалось, слабое и безвольное. Сергей прищурился и осторожно посмотрел вверх. Потом открыл глаза полностью, рассматривая потолок. Облегченно выдохнул.

Надпись исчезла.

Из интервью с политиком:

«В отличие от предыдущих времен, у него кадровой политикой занимаются представители спецслужб. Я работала в правительстве и знаю, как принимаются кадровые решения: без визы этих людей нельзя назначить ни одного министра. Хорошо, ты хочешь создать свою команду – но почему этим занимаются представители спецслужб?»

Кабинет был прежний. Орлов вошел, пытаясь избавиться от ощущения, что в затылок упирается ствол. Проверки, досмотры, звонки с поста на пост. Все это создавало у визитера ощущение из фильма «Мертвый сезон». Кажется, вот-вот, и мир станет черно-белым. Навстречу выйдет Банионис, пройдет стандартные десять шагов, остановится, глянет проникновенно в глаза… Но впереди был еще один пост. Ненавязчиво в штатском, как, впрочем, и все предыдущие.

– Шпионские страсти, – пробормотал Константин, садясь перед Президентом.

– Да уж, а что делать? – Президент покачал головой. – Думаю, мы подождем Александра Степановичи?

– Да, конечно. Хотя можете пока ознакомиться.

Костя выложил на стол папку с листками.

– Тонковато, – улыбнулся Президент.

– Это концепция, – пояснил Орлов, но затем, поймав себя на извиняющемся тоне, выдал более нагло: – Собственно, ваши министры не толще делали.

– Да-да, конечно. – Президент открыл папку и вытянул первый листок.

Орлов откинулся, пошевелил, чтобы расслабиться, плечами. Он не очень любил смотреть на человека, читающего его работу. Казалось, что каждая деталь, каждая эмоция, отражающаяся на лице, вызвана именно текстом, ошибками или несуразностями, невольно допущенными при работе. Хотя, возможно, что у чтеца случился приступ геморроя…

– Значит, вы предлагаете создать антирыночную корпорацию людей, которые будут поддерживать соблюдение закона в рыночном обществе? – не отрываясь от текста, спросил Президент.

– Фактически так.

– Не кажется это вам странным?

– Нет. По-моему, это вполне реально. Вы же не ставите в детский сад воспитателем ребенка. За детьми присматривает взрослый. А кто есть взрослый? Это человек, который ребенком уже не является.

– Интересная аналогия по отношению к рынку. Можно сказать, странная.

– А почему странная? – удивился Орлов. – Рынок, торговля, рыночные отношения – это детство человечества, из которого мы никак не можем выбраться. То есть попытки вырасти были и делаются до сих пор. Но почти невозможно быть взрослым в мире, который полностью населен детьми и где все законы работают на поддержание детского возраста.

– Не совсем понимаю.

– Это просто. Человечество научилось продавать и покупать. Сначала меновая торговля, а потом торговля с помощью относительных единиц, то есть денег. Если раньше схема «шкурки енотов на заточенные палки», то сейчас «шкурки енотов на выдумку».

– Выдумку?

– Ну да. Что такое деньги? Раньше деньги являлись реально весомой единицей, измерявшейся весом редкоземельного материала, из которого они были сделаны. То есть шкурка енота менялась на некоторое количество серебра. Это была все та же меновая торговля, но теперь с применением металлических денег. Ценились не сами рубли или гульдены, а материал, из которого они производились. Но потом кто-то придумал бумажные деньги. Понятно, что бумага не могла быть сколь-либо ценна в сравнении с серебром или золотом. Изначально бумага обеспечивалась этими материалами, как до последнего времени английский фунт. Но потом и от этого отказались.

– Деньги обеспечиваются производством, благосостоянием страны…

– Я знаю. – Орлов часто закивал. – Знаю. Конечно! И про обратную взаимосвязь тоже в курсе. И про ВВП тоже знаю. Но фактически, если не углубляться в дебри и детали, которые скорее всего просто запутают вопрос, бумажные деньги – это символ. Благополучия страны, производственной зоны, политической воли, всей совокупности факторов. Коли в стране что-то не так, то начинается инфляция. Так что теперь вполне ощущаемые шкурки енота уже не меняют. Их продают. На символ. На слово. Фактически, на воздух. Условность. Мы играем с абстракциями, не отдавая себе отчета в том, что так называемое благополучие держится на подпорках очень эфемерных, воздушных. Достаточно одного крупного, серьезного военного конфликта, чтобы деньги превратились в ничто. И пройдет много времени, чтобы восстановилось былое могущество капитала. Представьте себе войну. Не такую, какую сейчас ведут Соединенные Штаты со всем миром. Ракеты, бомбы, точечные удары, осторожные операции, где современная техника идет против людей, вооруженных в лучшем случае связкой гранат и автоматом Калашникова. Это ведь не война, это операция. Операция по усилению доллара. Живой пример – Югославия. Но как только в Штаты пойдут цинковые гробы, доллар начнет падать. Представьте себе конфликт, где против техники применятся другая техника, столь же совершенная, могучая. Где крылатую ракету сбивают на границе комплексом С-300…

– Вы на что-то намекаете? – с невинным видом поинтересовался Президент.

– Эээ… Вы о чем?

– Об С-300.

– Гхм. – Константин прокашлялся и пожал плечами. – Вообще, нет. Просто… Так уж сложилось, что американской технике войны можно противопоставить только русскую технику. К слову пришлось…

– Понятно. – Президент снова углубился в текст. —Так что же вы говорили про деньги и войну?

– Да. – Орлов собрался. – Я хочу сказать, что как только война станет настоящей, серьезной…

– А вы считаете, что нынешние войны несерьезные?

– Конечно. В этом главная омерзительность военной машины США. Она создает войны-видеоигры, индустрия развлечений добралась до живых людей и втоптала их в кровавый фарш. Весело, лихо, с шутками-прибаутками. Это несерьезные войны, шуточные.

И если раньше США обращалась с остальным миром как с ребенком, то сейчас для американцев мы это всего лишь куклы. Или хуже. Бесплотные образы на игровом мониторе.

– А какая же война, по-вашему, серьезная?

– Очень просто, это когда в семью Джонсонов из штата Техас приходит конверт с повесткой о том, что их сын Билл погиб под гусеницами танка Т-90. Бесславной смертью во время бегства. И читают они это под звуки разрывающихся кассетных бомб. И виноваты в этом не динамики их большого, самого большого в мире телевизора, а наши… то есть, извините, лучшие в мире стратегические бомбардировщики.

– Какая же у вас, однако, фантазия…

– Да, этого не отнимешь, – согласился Константин. – Так вот, это я и называю серьезной войной. Бомбежки. Смерть. Расстрелы. Пленные. Оккупированные территории. Упреждающие удары. Это серьезный, жуткий конфликт. И поверьте мне, в мире, по которому прокатится такая война, не будет цениться бумажка с намалеванной картинкой и патетической надписью. Шкурки енотов будут мерить на пули, мыло, сахар и консервы. И тогда государственная власть не будет стоить ни гроша. И поддержать ее смогут только те, кто никогда не имел касательства к денежным отношениям. Те, для которых понятия высшего порядка, такие как Честь, Долг, Гордость, стоят намного выше, чем доллар, евро, рубль, йена. Это вечное детство может очень плохо кончиться для человечества. И именно поэтому глобальных войн не будет.

– Вот так раз. – Президент развел руками. – Вы нарисовали такую красочную, яркую картину. Такие ужасы. И такой вывод. Почему?

– Мы переходим в область догадок, мистики и Мировых Заговоров. – Костя почувствовал, что начинает смущаться. – Если хотите, я могу развить тему, но мне бы не хотелось становиться на топкую почву.