— А-а, еще один младший брат Иисуса.

Макси кивнул.

— Для чего же, по-вашему, к вам приставили эту жену, если большинству тайпинов строго-настрого запрещено общаться с лицами противоположного пола?

Макси посмотрел на Сказительницу, на ее волевые черты, полные губы, на то, с какой элегантностью она держалась.

— Ответьте на мой вопрос, пожалуйста, — попросила она.

В глубине Макси что-то раскрылось, и с его губ сорвался глубокий вздох. Он знал ответ на ее вопрос, знал с самого начала, но не признавался в том даже самому себе. Но сейчас, сидя рядом с этой прекрасной зрелой женщиной, он ответил без затей:

— Для того, чтобы она следила за мной и докладывала властям о моих действиях.

Сказительница сдержанно кивнула.

— Значит, в глубине души вы по ней не тоскуете?

Макси не ответил, да в этом и не было надобности. Внезапно на глазах у него появились слезы.

— Не надо, — сказала она. — У вас потечет грим, а снова наложить его вы не сумеете.

— Долго еще будет продолжаться этот фарс? — осведомился Макси.

— Это зависит от того, насколько хорошо вы выучите роль. Если будете играть хорошо, никто не заподозрит, что под кошмарным гримом Заблудившегося крестьянина прячется второй из самых опасных разыскиваемых в Поднебесной преступников.

Убийца ожидал приказа с того самого вечера, два дня назад, когда во время его выхода на сцену из первого ряда зрителей встал человек и сделал знак пальцами. Тот самый знак, которому отец научил его много лет назад. И вот теперь Лоа Вэй Фэнь ждал приказа. Ждал с нетерпением. И вот приказ поступил. На обратной стороне камня для письма Лоа Вэй Фэнь обнаружил записку, нацарапанную незнакомым почерком, но с приложенной печаткой его дяди, чтобы у Убийцы не возникло сомнений в ее подлинности. В записке говорилось: «Заблудившийся крестьянин — это рыжеволосый фань куэй. Он и его дочь должны умереть, но пусть это произойдет прилюдно, чтобы восстание никогда больше не возродилось и не терроризировало народ Китая».

Кобра на спине Убийцы медленно распустила капюшон, и в руке его оказался нож. Убийца стал неторопливо водить лезвием по мыльному камню. Вскоре камень, а следовательно, и записка превратились в узкие полосы, и у Лоа Вэй Фэня осталась лишь печатка дяди да страстное желание выполнить свое предназначение.

В конце недели труппа приблизилась к Чжэньцзяну. Расположенный на северо-восточном берегу Великого канала, в месте его пересечения с Янцзы, город занимал стратегическое положение и поэтому постоянно переходил из рук тайпинов к маньчжурам и наоборот. Сейчас он был сильно укреплен и находился полностью под контролем маньчжуров.

Когда труппа подошла к западным воротам, ей было приказано остановиться и лечь лицом вниз на обочину дороги. Все, включая и Макси, который, подобно половине актеров, был в гриме и театральном костюме, повиновались. Весеннее солнце, поднимавшееся над горизонтом, становилось все горячее и светило все ярче. Макси опасался, что от жары его грим растает и потечет, поэтому, когда маньчжурский офицер выкрикнул приказ встать, он поднимался на ноги с опаской. Он спрятался за спиной самого высокого актера и склонил голову.

— Итак, Сказительница, мы снова встретились! — Голос принадлежал тому самому маньчжурскому командующему, который не так давно выменял труппу на две свиньи. — Как вижу, ваша милая головка нашла способ не оказаться на острие маньчжурской пики. Примите мои поздравления. Добро пожаловать в мою новую ставку. Теперь я командующий вооруженными силами маньчжурской императрицы здесь, в Чжэньцзяне. Ну ладно, довольно об этом. Каким образом вы собираетесь заработать на… Ах, впрочем, я и сам знаю, — проговорил он, как-то странно склонив голову набок. — Приказываю вам дать представление. Полное представление вашего шедевра.

— Но это очень длинная пьеса.

— Народ Чжэньцзяна необходимо отвлечь от мыслей о невзгодах. Кто лучше персонажей вашей пьесы с их бедами может сделать это?

— Когда вы хотите увидеть представление?

— Начните завтра в два часа и играйте до конца, сколько бы времени для этого ни понадобилось.

Маньчжурский командующий повернулся, чтобы уйти, но затем остановился и вновь посмотрел на Сказительницу.

— Слушаю вас, коммандер.

— Добро пожаловать в Чжэньцзян, город самоубийц.

— Когда вы наконец научитесь гримироваться самостоятельно?

— Макси. Меня зовут Макси.

— Я знаю, как вас зовут, — сказала Сказительница. — Ваше имя известно мне с того самого момента, когда вы впервые пришли и наблюдали за репетицией в заведении моей матушки.

— В борделе. В борделе вашей матушки.

Сказительница склонила голову в знак согласия, затем взяла на плоскую лопаточку немного белил и стала накладывать их на лицо фань куэй. Втирая краску в кожу мужчины, она подняла глаза и увидела, что Макси смотрит на нее.

— Чего уставились?

— Вы очень красивы.

Его слова прозвучали так просто, что женщина удивилась.

— Ваш китайский ужасен, — проговорила она, чтобы скрыть смущение.

— Слышали бы вы, как я говорю на языке хакка. А как сегодня у вас с английским?

— Я выучила три новых слова: эрудит, элитарный, эксперимент, — перечислила она с сильным акцентом, и на ее лице заиграла лукавая улыбка.

— Действительно, похоже на английский, но я никогда прежде не слышал этих слов. Что они означают?

— Вы снова пялитесь! Это невежливо!

— Лично мне наплевать, но если вам это неприятно…

— Вовсе нет.

Ее незатейливый ответ застал его врасплох.

— Я пялюсь на вас с тех самых пор, когда впервые оказался у вас на репетиции. Когда это было — девять, десять лет назад?

— Девять лет и два месяца. Во второй день месяца Крысы. — Она отклонила его голову назад, чтобы наложить темные тени вокруг глаз. — Смотрите мне через плечо.

— Не могу.

— Почему?

— Не могу отвести от вас глаз.

Он обнял ее за бедро, а она чуть приподнялась, чтобы его рука смогла проникнуть под ее ягодицу. Потом она подвинулась вперед, сжала обеими ногами его колено и позволила двигать себя — так, как движется мир под действием неугомонных ветров одинокого сердца.

— Как тебя зовут?

— Я Сказительница.

— Это мне известно, но как твое имя?

— О, я-то свое имя знаю. Его не знаете только вы, Макси.

Зрители заполнили каждый дюйм свободного пространства под палящим солнцем, и представление началось. Великолепная игра актеров не раз заставляла публику вскакивать на ноги и восторженно аплодировать. Прямо во время спектакля представителям маньчжурской знати подали обед, а те, кто попроще, перекусили тем, что принесли с собой. Но, даже работая челюстями, все не сводили глаз со сцены.

У Сказительницы лучше всего получалось творить, когда на сцене давали ее собственное произведение. Так случилось и сегодня, когда «Путешествие на Запад» продвигалось извилистым путем к неизбежному душераздирающему финалу. Она закрыла свое восприятие для звуков и образов пьесы, отодвинула на задний план и публику с ее экспрессивной реакцией и теперь стояла между зрителями и актерами в совершенном одиночестве, обдумывая новый проект, который вынашивала уже много месяцев. Это была история музыканта, играющего на эрху, чья музыка настолько чарующа, что каждый, кто ее слышит, сразу же влюбляется. Музыкант буквально окружен любовью, но при этом сам он совершенно, безнадежно одинок. Его зовут в дома богатых и бедных, на похороны низкорожденных и на свадьбы купцов. И везде, где он играет, расцветает любовь.

Как все это напоминало жизнь самой Сказительницы!

В начале четвертого часа на сцене появился Обезьяний царь, и каждый человек среди публики почувствовал, что грядут какие-то очень серьезные перемены. Даже актеры, которые не первый раз выступали с мальчиком-мужчиной в роли Обезьяньего царя, были поражены накалом его игры, невероятной энергией, исходившей от него.