Ее улыбка стала еще шире, но внезапно она ощутила возле себя что-то холодное и повернулась. Позади нее стоял мальчик-мужчина и смотрел на рыжеволосого фань куэй. На мгновение Сказительнице почудилось, что она заметила гримасу ненависти на лице юноши.

И тогда в ее голове возникли новые слова, но они были темными бутонами крови и боли.

Огонь факелов, отражаясь в фарфоровых рефлекторах, освещал теплый весенний вечер. Тишину нарушало лишь гудение насекомых, вившихся во внутреннем дворе, где на высоком кресле восседал сам Небесный Царь, звавшийся до обретения этого возвышенного титула просто Хуном Сюцюанем. По обе стороны от него стояли две юные красавицы с опахалами. Одна отгоняла насекомых от нижней части августейшего туловища, а вторая — от верхней. Его ноги не касались земли вот уже пять лет, он никогда ничего не ждал. За исключением этого момента. Сейчас он ждал, когда начнется опера «Путешествие на Запад».

Остальные пять правителей таллинской империи, окруженные царедворцами, наложницами и детьми, уже заняли отведенные для них места. Они тоже ждали. Позади них расположились тайпинские генералы, среди которых был и Макси. Сгорая от нетерпения, он переминался с ноги на ногу, словно стоял на раскаленных углях.

Наконец вышли музыканты и, поклонившись Небесному Царю, расселись слева от сцены. Некоторое время царила тишина, а потом зазвучали цимбалы и представление началось.

С правой стороны вышли двенадцать женщин и буквально поплыли по сцене. Плавно кружась, словно лебеди по воде, они исполнили песнь печали. Когда женщины удалились, зрители увидели неподвижно стоящего в глубине сцены маленького Слугу. Прозвучали рожки, потом — вновь цимбалы и — длинная нота, взятая на длинношеей двухструнной эрху. [54]Потом — тишина, затем вновь протрубили рожки, и на сцену торжественно вышел актер, исполняющий роль Царя Востока. Остановившись перед Небесным Царем, он принял драматическую позу и запел: «Приведите ее сюда, приведите ко мне мою дочь! Приведите дочь к отцу и в ее королевство! Приведите сюда мою дочь!»

Но вместо дочери к Царю подплывает Кормилица и удивительно высокими пронзительными стонами изображает печаль, терзающую душу ее госпожи. Несколько раз Царь Востока заставляет ее умолкнуть и велит привести к нему дочь. Наконец Кормилица уступает, и после этого следует изумительно красивая ария, в которой поется о тяготах долга, когда «муж девушки — царство, а сама она — дщерь государства». Царь Востока вновь требует, чтобы женщина выполнила его приказ. Прежде чем подчиниться, та подходит к владыке и, не боясь навлечь на себя его гнев, напоминает, что дочь — «самый драгоценный самоцвет в твоей короне», а ее отъезд «посеет слезы в твоем сердце».

Царь Востока приказывает Кормилице привести к нему дочь. Затем он и его советники поют о том, насколько тяжел груз по управлению государством, лежащий на их плечах, и заканчивают словами: «Даже наша возлюбленная дочь не столь важна для нас, как наше государство».

Духовые инструменты предваряют серию многообразных, переплетенных меж собой звуков, которые издали эрху. Когда они каскадом изливаются на зрителя, на сцене появляется юная Принцесса. Ее головной убор украшают два длинных пера, а рукава одеяния из чжэньцзянского шелка подвернуты, чтобы были видны руки. Она проплывает через всю сцену с такой грацией, что зрители хором испускают вздох восхищения. Наклон тела говорит о тяжести грусти, лежащей на ее плечах, торжественное появление на сцене — о высоком положении, головной убор с двумя роскошными перьями — о ее пленительной чувственности.

Оказавшись в центре сцены, Принцесса поворачивается лицом к зрителям, поднимает руку к голове, наклоняет одно из перьев к лицу, а затем принимает артистичную позу, встав на одну ногу, и широко, словно в крике, открывает рот. Вся эта сцена звучит как одна протяжная нота, взятая на эрху. Сама ее скорбь является музыкой.

Следующая сцена отличается редкостной трогательностью. Дочь рассказывает о своей преданности и покорности отцу, отец — о глубокой любви к дочери. Затем он велит ей отправляться к Царю Запада и стать его новой женой. Это необходимо ради заключения мира между двумя царствами. Она кланяется. Кажется, что все идет прекрасно — до тех пор, пока Принцесса, выйдя на авансцену, не вздымает руки к небу. Широкие рукава взлетают кверху и словно в растерянности зависают в воздухе. Трубы издают скорбный стон, и Принцесса поет песнь прощания.

Когда песня заканчивается, среди зрителей не остается ни одного человека, чьи глаза не увлажнились бы слезами. Небесный Царь Хун Сюцюань кричит «Хоа!», и этот крик хором подхватывают его придворные. Актриса ждет, собирается с силами и, когда восторженные вопли затихают, делает еще один шаг вперед.

Величественная, как сама вдовствующая маньчжурская императрица, Принцесса оглашает свою волю относительно того, как она желает проделать двухтысячемильное путешествие к будущему мужу.

Звенят цимбалы, и, словно не соглашаясь с ними, звучат трубы, а на заднем плане возникает маленькая фигура Слуги. Он не танцует, не скользит, не жонглирует и не показывает акробатических трюков. Он просто выходит вперед и низко кланяется.

Принцесса кидает взгляд на отца и выбрасывает рукава в его направлении. Но Царь Востока остается непоколебим: «Верь ему, дочь моя, ибо я вверяю ему твою жизнь».

Начинается суматоха, все царедворцы рассыпаются в разные стороны и принимаются беспорядочно перемещаться по сцене. Это создает ощущение урагана, уносящего возлюбленную дочь от отца.

Макси затаил дыхание. Ему довелось видеть, как Сказительница работает над этой сценой час за часом. Репетиции, внесение изменений, все новые и новые попытки, и все это ради того, чтобы, подобно женщине, хаотичное на первый взгляд движение было осмысленным изнутри и достигало определенной цели.

Макси ощущал красоту этого действа, и, когда он встал, чтобы во все горло прокричать: «Хоа!» — все головы повернулись в его сторону. Зрители были ошеломлены. Многие вообще не слышали, чтобы этот человек произнес хоть слово на Общем языке. И они тоже начали кричать «Хоа!», только теперь эти крики были адресованы ему. Но Макси это не волновало. Он видел, как прекрасны результаты труда Сказительницы, и снова выкрикнул «Хоа!» — ее опере и ей самой.

В следующей душераздирающей сцене Принцесса со слезами на глазах прощается с Кормилицей, а остальная челядь усыпает розовыми лепестками путь уходящей госпожи.

Путь Принцессы и Слуги начинается не очень гладко. Ей не хочется отправляться в путь, не нравится, что ее практически никто не сопровождает, она вне себя оттого, что единственный ее спутник — простой крестьянин.

Вводный танец двоих сопровождается молчанием зрителей, столь редким в пекинской опере. Танец объединил в себе физическое и эмоциональное начала, а кульминацией его стал жест Принцессы, указавшей на пол, после чего Слуга поклонился ей до земли.

Теперь путешествие начинается всерьез. Держа в правой руке маленький кусок бамбука с привязанной к нему бечевкой, Принцесса делает вид, будто правит лошадью, в то время как Слуга идет пешком. Они переправляются через реки, бредут по горам, бескрайним равнинам, жарким пустыням, и все это разыгрывается без каких-либо декораций, лишь с помощью телодвижений, танца и музыки — того, в чем и заключается волшебство пекинской оперы. Они нарываются на засаду врага и выходят невредимыми из сражения, встречают купцов и торгуются с ними, чтобы пополнить запасы воды и пищи, а также людей благородного происхождения, которые при виде них отводят глаза в сторону. Им встречаются даосские монахи, дающие им свое благословение. Им приходится наткнуться на разбойников с бешеными глазами, что грабят путешественников, на пилигримов, которые присоединяются к ним в их путешествии на Запад. Их спутники меняются, опасность постоянно возрастает, а Принцесса и Слуга становятся все ближе друг другу.