— Не уходите, старина… Шоу… только начинается.

После этого он расстегнул рюкзак и вывалил на стол Элиазара Врассуна эквивалент двумстам пятидесяти фунтам в китайской серебряной валюте.

На лице старика не дрогнул ни один мускул.

— Что это такое? — спросил он свистящим шепотом.

— Остаток денег, которые мальчишки Хордуны были должны вам. Все — до последнего чертова пенни.

Врассун вздернул густые брови.

— А теперь верните мне наше долговое обязательство.

Протянутая вперед рука Ричарда задрожала. Что-то было не так, и он сразу почувствовал это. Ричард повторил свое требование, но Врассун даже не пошевелился.

— Здорово у тебя получилось, сынок.

— Я вам не сынок! — завопил Ричард. — Верните долговую расписку, которую выкупили у банка «Барклай»!

— Сначала мои юристы должны проверить кое-какие детали, но вы получите ее к следующему четвергу.

«Какие еще детали?» — хотелось спросить Ричарду, но внезапно на него навалилась невыносимая усталость. И он почувствовал: от этого человека ему нужно нечто еще — то, что он отдал ему давным-давно.

Раньше чем Ричард успел сообразить, он обнаружил, что стоит на улице Кипящего ключа, а его безносая и безухая компаньонка Лили поддерживает его под руку, чтобы помочь добраться до курильни опиума.

Утром Паттерсон явился по вызову Ричарда.

— Итак, что ты думаешь, Паттерсон?

— Думаю о чем, сэр?

— О лошадях, — загадочно сказал Ричард.

Паттерсон сдержал глубокий вздох. Этот язычник опять накурился?

— Мне очень нравятся лошади, сэр, — наконец ответил он.

— Я имею в виду скаковых лошадей, — уточнил Ричард.

Паттерсон с недоумением смотрел на хозяина. Он что, пьян?

— Скаковые лошади? Осмелюсь сказать, они мне нравятся еще больше.

— Вот и отлично. Тогда давай купим их.

— Они обойдутся нам в целое состояние.

— Замечательно.

Паттерсон не знал, что и думать. Этот скряга стремится просадить все деньги?

— Прекрасная мысль, сэр, но в Шанхае негде проводить скачки.

— Скаковой трек, Паттерсон. Это называется скаковой трек.

— Пусть так, сэр, но в Шанхае его все равно нет.

— Верно, ты совершенно прав. Но как бы то ни было, давай все же купим скаковых лошадей. Потратим на это некоторую толику денег, заработанных тяжким трудом.

Паттерсон любил тратить деньги, особенно чужие. Но почему обкуренный язычник решил тратить их здесь, в этой Богом забытой дыре? А может, у него просто нет другого дома? Помоги ему Бог, если так. Но с другой стороны, просадить энную сумму было бы забавно, к тому же он любил лошадей.

— Где мы найдем животных, сэр?

— Лошадей? В Аравии, Шотландии и Кентукки. Я даже подумал, что заняться этим можешь ты лично.

Паттерсон с трудом сдержал улыбку. О да, он займется этим. И снимет со сделки навар — сумму, достаточную, чтобы приобрести кусочек земли к северу от Келсо, в Шотландии, к которому давно присматривался, готовясь покинуть эту дыру и уйти на покой.

— Паттерсон!

— Да, сэр?

— Научи юного Сайласа обращаться с лошадьми. Может, это разбудит его воображение?

Сайласа лошади не особенно интересовали, а вот для Майло они стали настоящим наваждением. Он требовал, чтобы ему дали покататься на каждой из вновь прибывающих лошадей, и, хотя Сайласу не нравилось возиться с животными, он каждый раз отправлялся вместе с братом, чтобы криками подбадривать его.

Теперь, перешагнув через подростковый возраст, братья стали близки, как никогда, хотя решительно во всем отличались друг от друга. Майло был любимчиком отца и стремился узнать все, что связано с семейным бизнесом. Сайлас по большей части был молчалив и замкнут, но зато демонстрировал блестящие способности в лингвистике и восхищался окружавшей его китайской культурой. Услышав о том, что теперь называли Пекинской оперой, он ухитрился дважды проскользнуть на представления в «Парижском доме», пока на его плечо не легла чья-то рука. Застукали!

Дружелюбная, но твердая рука принадлежала Цзян.

— Скоро, но не сейчас, мой юный жеребчик, — прошептала она.

Ричард построил новую конюшню для скаковых лошадей, и в день, когда строительство было завершено, отвел Сайласа в сторонку.

— Пора тебе стать частью нашей семьи.

— Я и так часть семьи. Я твой сын.

— Да, но наша семья занимается серьезным бизнесом, и ты тоже должен влиться в него.

— Зачем?

— Затем, что мужчина должен уметь зарабатывать на жизнь. Пришло время научиться торговать лошадьми. Паттерсон, расскажи ему все, что он должен знать.

— Но почему я? — заупрямился Сайлас.

Ричард не знал, что ответить, и неожиданно закричал:

— Потому что ты Хордун, сынок! Ты один из нас. Мы с твоим дядей Макси начали бизнес с пустого места.

— А где мой дядя сейчас?

— Он ушел, Сайлас. Но ты здесь и обязан теперь окупать свое содержание.

— Странный ты парень, — сказал Паттерсон, вручая Сайласу лопату.

Сайлас промолчал.

— Это называется дерьмом, дружок, а вот эта штука, которую ты держишь в своих нежных пухлых руках, — лопата.

Сайлас повернул голову и посмотрел на Паттерсона.

— Не надо бросать на меня персидские взгляды или что это там на твоей смазливой мордашке.

Сайлас поддел на лопату кучу свежего конского навоза, стараясь держаться подальше от арабского жеребца, топтавшегося в углу стойла. Он боялся лошадей. Мощные мышцы, перекатывающиеся под шелковистой кожей крупа, угроза в глазах и твердые, как камень, копыта — все это наводило ужас на юношу. По сравнению с этими созданиями он казался самому себе жалкой букашкой. Майло уверял, что до тех пор, пока он не выкажет свой страх перед конем, тот нипочем не обидит его. Дядя часто говорил: «Врежь ему как следует по яйцам, и он сразу поймет, кто тут главный».

Паттерсон почему-то засмеялся.

Сайлас хотел повернуться и взглянуть на него, но не смог. Юношу пугали не злобный язык и мерзкий нрав Паттерсона. Ему казалось, что этот человек знает его секрет, то, чего он стыдился втайне от всех. Именно по этой причине Сайлас никогда не рассказывал никому — даже Майло — о том, как Паттерсон с ним обращается.

— У тебя ноги в дерьме, — громко фыркнул мужчина.

Сайлас посмотрел на ноги и обнаружил, что Паттерсон прав. Он зачерпнул слишком много навоза, и часть зловонной гадости, упав на ногу, запачкала отвороты вельветовых штанов.

— Не самая подходящая одежда для работы в конюшне, приятель, — заметил Паттерсон.

Сайлас лишь кивнул и вышел из стойла, неся перед собой лопату с навозом. Навозная куча располагалась с южной стороны конюшни, и в лучах утреннего солнца от нее поднимался пар. Сайлас стряхнул содержимое лопаты на кучу и огляделся. Было глупо перетаскивать лошадиный навоз по одной лопате, поэтому он взял стоявшую рядом тачку и покатил к конюшне.

Проходя мимо лошадей, он вспомнил о том, как заботился о животных дядя Макси. Он, подобно отцу и Майло, души в них не чаял. Отец был готов часами чистить и разговаривать с арабским жеребенком, которого они недавно купили. Такой же взгляд Сайлас замечал у отца в те минуты, когда рядом с ним находился Майло. Такие же глаза были у дяди Макси, когда тот вязал всякие хитрые узлы или работал над каким-нибудь новым изобретением.

Но сам Сайлас никогда не испытывал ничего подобного. До него доходили слухи о романе между его отцом и женщиной из миссии, и он подозревал, что дядя Макси тоже испытывал сильные чувства по отношению к какой-нибудь даме, хотя особ женского пола некитайского происхождения в Шанхае было раз-два и обчелся. Сайлас с напряженным вниманием слушал рассказы дяди Макси о том, как он работал на опиумной ферме в далекой Индии, как он «любил этих людей — все больше и больше».

Сам Сайлас никогда не испытывал любви ни к кому и ни к чему. Он знал, что не способен на это. Он только притворялся, но, чтобы обмануть Паттерсона, искусства притворяться оказалось недостаточно. Тот разгадал его тайну, его позор. Сайлас копался в самом себе. Ему был дорог Майло, но, вероятно, лишь потому, что тот все время находился рядом. Иногда по ночам Сайлас вставал с кровати, крадучись выходил из спальни и укладывался под бочок к их аме, которая спала на циновке за порогом, но и тогда он делал это лишь для того, чтобы согреться.