Я сказал:
— Москоу скорее всего на верном пути. Вся постановка дела: знать, когда она выходит за газетой, оставить машину работающей на холостом ходу, разузнать, каким путем скрываться, — говорит о том, что мы имеем дело с профессионалом. Опять же поведение киллера: жесток и методичен, без излишней торопливости при уходе.
— Плохой дедушка, — заметил Майло. — Убить ее при ясном свете и потратить три часа, чтобы вычистить машину и вернуть на место, — это тебе работа профессионала? Не говоря уже о том, что он вел ее в Беверли-Хиллз при всем честном народе.
— А где этот пункт проката автомобилей?
— Алден-драйв, около Футхилл.
— Промышленный район, — заметил я. — Там в воскресенье довольно тихо.
— А еще это в пяти минутах езды от полицейского участка.
— Но черный «мерседес» не привлечет внимания. Равно как и машина, въезжающая на стоянку. Кровь в «бенце» обнаружена?
— На первый взгляд там ничего нет. Посмотрим, что скажет лаборатория.
— Этот парень вытер нож о штаны спереди, так что он изначально думал о том, чтобы не запачкать салон. Двух с половиной часов ему хватило, чтобы вычистить машину и вернуть. Может быть, у него есть перевалочный пункт, где-нибудь между местом преступления и пунктом проката.
— Это половина Уэст-Сайда, — сказал Майло. — Пожалуй, я привлеку к этому делу прессу. Престарелый мужик с ножом, сколько их таких может быть? — Нацепил на вилку омара, прожевал, проглотил. — К тому же наглец — проделывает все при ярком свете дня.
— Может, по его разумению, днем безопаснее, потому что ночью пришлось бы вламываться к жертве в дом. У вдовы была установлена охранная система?
— Паршивая. Передняя дверь и дверь черного хода. Без окон.
— Старому мужику трудно лезть в окно, — заметил я. — Он и прикинул: раннее утро воскресенья, большинство людей еще спят. Плюс жертва, которая вряд ли могла оказать серьезное сопротивление, да и орудие убийства бесшумное. Он напал на женщину так стремительно, что она не успела закричать. Если бы Москоу не забыл накануне выпить таблетку снотворного, никто вообще бы ничего не заметил. У каких-нибудь еще соседей есть информация?
Майло закрыл уши руками, потом повторил тот же жест с глазами и ртом.
— На самого Москоу ничего нет?
— Он безупречен. — Мой друг отодвинул тарелку. — Вытер нож о штанину? Это еще что за показуха?
— Возможно, так он выражает свое презрение, — предположил я.
— Эти артериальные раны… Парень обязательно оставил бы следы в машине.
— Ну явные пятна он вычистил, а остальное сделала компания, так что наш убийца спокойно сидит дома.
— Мне кажется разумной твоя версия о жесте презрения. Возможно, тут присутствует и ярость. Вопрос в том, что такого сделала престарелая учительница, чтобы возбудить в нем все это?
— У людей есть тайны.
— Ну, пока ничего не объявилось. Домик аккуратный, чистый, бабушкин. — Он снова придвинул тарелку и принялся есть.
Я сказал:
— Горячая ярость и холодное планирование. Кто знает, может, он не был уж так аккуратен в последний раз.
— Что ты имеешь в виду?
— Пятно в «бентли».
— Но с «бентли» не связано никакое убийство, Алекс. Я не готов объединить эти два дела.
Я промолчал.
— Да-да, безусловно, есть параллели, — не вытерпел Майло. — Теперь найди мне еще одно убийство, которое свяжет эти два случая вместе, и объясни, каким образом такой осторожный парень умудрился оставить пятно у всех на виду.
— Когда он возвращал «бентли» на стоянку, было темно, вот он и не заметил. Или что-то ему помешало, пришлось быстро сматываться.
— Неубедительно, доктор.
— Другой вариант: он оставил его там специально.
— Еще один презрительный вызов?
— «Взгляните, что мне сходит с рук». Возможно, угон «бентли» был просто репетицией сегодняшнего убийства.
— Пожилой психопат, который любит играть в игры. — Майло побарабанил вилкой по столу. — Или «бентли» не имеет никакого отношения к Элле.
— Возможно.
— Но ты в это не веришь.
— А ты?
Он вздохнул.
— Я просмотрел отчеты касательно преступлений, связанных с насилием, на тот период, когда «бентли» был неизвестно где. Пока ничего. — Зачерпнул ложкой чечевицы и добавил: — Такой старый человек. Странно…
— Знаешь, как говорят: в семьдесят тебе снова пятьдесят.
Майло взял клешню омара:
— А верх — это низ и низ — это верх.
— Если мы имеем дело с организованной преступностью, — предположил я, — то это может быть работа команды. Один крадет машину, передает ее убийце и потом помогает ее почистить, а возможно, и отгоняет назад. Вспомни, что киллер старательно ограничивает свой контакт с машиной только водительским сиденьем, и станет ясно, что времени на уборку требуется не много.
— Убойная команда, — хихикнул Майло. Разломав клешню по суставу, он некоторое время просидел молча, как будто прислушиваясь к звуку. — После Микки Кохена таких красавчиков поубавилось, но остались еще акулы-ростовщики, которые обретаются в Валли и на Кэнон-драйв в Беверли-Хиллз.
— Кэнон совсем рядом с прокатным пунктом.
— Правильно. — Он извлек из клешни полоску мяса, прожевал, повторил процедуру с другой клешней. — Так что, у нашей маленькой учительницы на пенсии темное прошлое помощницы гангстера?
— Или тайный порок. Вроде игры.
— Она исхитрилась влезть в большие долги, играя на свою пенсию? Ерунда, Алекс. Даже если и так, то последнее, что сделает акула, — это съест рыбку и покончит со всякой надеждой вернуть долг.
— Если только акула уже не отчаялась что-то вернуть, — заспорил я. — Или сама Манкузи не была игроком, задолжал кто-то другой, а ее убили — его припугнуть.
Я рассказал о неприятном разговоре между Эллой и блондином — предположительно ее сыном, — который наблюдал Москоу.
— Ссорились, — протянул Майло.
— Ничто так не способствует ссоре, как деньги. Возможно, младшенький попросил у матери денег, а она ему отказала.
— Что у меня не укладывается в голове, так это злодейское убийство крупной акулой старушки, дабы вселить страх в ее непутевого сына.
— Скорее всего ты прав, — согласился я, — но мы живем в новом, более жестоком веке.
— В смысле?
— Просто взгляни на новости.
Он снова занялся едой.
Я сказал:
— Можно повернуть и иначе: этот блондин вовсе не сын, а сборщик долгов.
Сняв синий пластиковый чехол с папки, Майло протянул ее мне. Внутри оказался предварительный отчет по преступлению, который еще нужно было заполнить, несколько бумаг, показавшихся мне личными документами Эллы Манкузи, и конверт с фотографией три на пять дюймов.
На фотографии крошечная женщина в цветастом платье с поясом и в туфлях на высоких каблуках стояла рядом с обрюзгшим светловолосым мужчиной лет сорока. Снимались они на фоне зеленого домика. У Эллы Манкузи было птичье личико и блестящие темные глаза. Губы накрашены, ногти тоже. Она улыбалась, но чего-то в ее улыбке не хватало.
Блондин стоял, опустив руки по швам. Плечи напряжены, как будто необходимость позировать для фотографии его напрягала.
Я сказал:
— Совпадает с тем человеком, которого описывал Москоу.
— Прочитай на обороте.
Я перевернул снимок.
Я и Энтони, мой день рождения. Я испекла шоколадный торт.
— Заботливый сын позволяет ей самой печь себе торт ко дню рождения, — заметил я.
Я еще внимательнее вгляделся в улыбку Эллы и сообразил, чего там не хватает. Материнской гордости.
Майло сказал:
— Я решил, что он единственный ребенок, потому что на всех немногочисленных фотографиях в доме только он, по большей части маленьким или в начальной школе. У нее нашлось его свидетельство о рождении и школьные табели за двенадцать лет. Школу окончил с тройками. В графстве всего один Энтони Манкузи, а у него всего один привод, не повлекший судебного наказания. Если у парня и есть проблема с алкоголем, то она не генетического свойства: единственное спиртное, найденное в доме Эллы, — непочатая бутылка шерри.