Мы так ничего и не ели, и Мэй открывает две банки куриной лапши «Кэмпбелл» и разогревает их на плите. Я сижу за столом, наблюдая за сестрой и волнуясь за дочь. Моя прекрасная, безумная Джой изо всех сил стремится в единственное место, где ей не следует быть: в Китайскую Народную Республику. Но хотя Джой считает, что она знает о Китае все, благодаря съемкам в фильмах, разговорам с Джо, участию в этой дурацкой группе и беседах с профессорами в Чикаго, она не понимает, что делает. Она поступает согласно своей природе Тигра, действует под воздействием ярости, замешательства и несвоевременного энтузиазма, потрясений и ошибок прошлой ночи. Как я сказала Мэй, я полагаю, что Джой стремится в Китай не только для того, чтобы найти своего отца, но и для того, чтобы убежать от нас, двух женщин, сражавшихся за нее с момента ее рождения. Она не понимает, какой болезненной и, разумеется, опасной может быть встреча с З. Ч.
Но Джой не может не следовать зову своего характера, так же как я не могу не следовать зову моего. Материнский инстинкт очень силен. Я вспоминаю свою собственную мать и то, что она сделала, чтобы защитить нас от Зеленой банды и от японцев. Чего бы ни стоило моей маме принять решение оставить отца, она пошла на это. Ей было страшно входить в комнату с солдатами, но она сделала это. Моя дочь нуждается во мне. Каким бы рискованным ни было это путешествие, я должна найти ее. Она должна знать, что я всегда буду на ее стороне — безо всяких условий и вопросов, при любых обстоятельствах.
Я слегка улыбаюсь, понимая, что на этот раз мне поможет то, что я не гражданка США. У меня нет американского паспорта, только удостоверение личности, которое поможет мне покинуть страну, которой я никогда не была нужна. Я храню в своей шляпке небольшую сумму денег, но этого мне на дорогу не хватит. Продавать кафе — слишком долго. Можно было бы отправиться в ФБР, признаться во всем, признать себя самым злостным коммунистом и надеяться на депортацию…
Мэй разливает суп в три миски, и мы идем к Верну. Он бледен и потерян, он отказывается есть суп и нервно вертится в кровати:
— Где Сэм? Где Джой?
— Прости, Верн, Сэм умер, — говорит ему Мэй чуть ли не в двадцатый раз за сегодняшний день. — Джой сбежала. Понимаешь? Ее здесь нет. Сбежала в Китай.
— Китай — это плохое место.
— Я знаю, — говорит она, — я знаю.
— Я хочу Сэма. Я хочу Джой.
— Попробуй поесть супа, — говорит Мэй.
— Я должна отправиться за Джой, — объявляю я. — Возможно, мне удастся найти ее в Гонконге, но, если понадобится, я двинусь в Китай.
— Китай — это плохое место, — повторяет Верн. — Ты там погибнешь.
Я ставлю миску на пол.
— Мэй, можешь дать мне денег?
— Разумеется, — отвечает она без паузы, — но я не знаю, хватит ли у меня.
Конечно не хватит: она тратит деньги на платья, украшения, развлечения и на свой автомобиль. Я глушу в себе эти чувства, напоминая себе, что она помогла нам купить этот дом и оплатить учебу Джой.
— У меня хватит, — говорит Верн. — Принесите мне лодки. Много лодок.
Мы с Мэй непонимающе переглядываемся.
— Мне нужны лодки!
Я передаю ему ближайшую модель. Он берет ее и бросает на пол. Лодка ломается, и из нее вываливается пачка купюр, стянутая резинкой.
— Мои деньги из общего котла, — говорит Верн. — Еще лодок! Дайте мне еще!
Вскоре мы трое, сидя на полу, дружно ломаем лодки, самолеты и гоночные автомобили Верна. Старик был скупым, но честным человеком. Он отдавал Верну его долю из общего котла, даже после того, как тот стал инвалидом. Но Верн, в отличие от нас, никогда не тратил деньги. Я помню лишь один раз, когда он что-то потратил: в наше первое Рождество в Лос-Анджелесе мы с ним, Сэмом, Мэй и Джой отправились на трамвае на пляж.
Мы с Мэй собираем деньги и пересчитываем их на кровати Верна. Здесь больше чем достаточно на покупку билетов и даже на взятки, если понадобится.
— Я с тобой, — говорит мне Мэй. — У нас все получается лучше, если мы будем вместе.
— Ты должна остаться здесь. Тебе надо заботиться о Верне, кафе, доме и нашем алтаре.
— А если ты найдешь Джой и вас не выпустят из страны? — спрашивает Мэй. Она беспокоится об этом, Верн — о другом, а я просто в ужасе. Было бы глупо не бояться. Я выдавливаю из себя слабую улыбку:
— Ты же моя сестра, ты умная. Начнешь действовать с этой стороны.
Моя сестра обдумывает услышанное, и я словно вижу, как она мысленно составляет план.
— Я снова позвоню Бетси и ее отцу, — говорит она. — И напишу сенатору Никсону. Он помогал другим выбраться из Китая. Я заставлю его помочь нам.
Это будет непросто, думаю я, но вслух ничего не говорю. Я не гражданка Америки, и у меня нет никакого паспорта. И нам предстоит сражаться с красным Китаем. Но я должна верить, что она сделает все, чтобы вытащить нас с Джой из Китая, потому что один раз она нас оттуда уже вытащила.
— Я провела первые двадцать один год своей жизни в Китае, вторые двадцать — в Лос-Анджелесе, — говорю я голосом твердым, как моя решимость. — Я не чувствую, что возвращаюсь домой, напротив, я покидаю дом. Я рассчитываю, что ты сделаешь все, чтобы мы с Джой вернулись домой.
На следующий день я кладу в сумку удостоверение личности, полученное на острове Ангела, и крестьянские одежды, в которых мы с Мэй выбирались из Китая. Я беру с собой фотографию Сэма, чтобы она придавала мне сил, и фотографию Джой, чтобы показывать ее людям. У семейного алтаря я прощаюсь с Сэмом и остальными. Иногда я вспоминаю, как несколько лет назад Мэй сказала: «Все возвращается к истокам». Отправляясь в новое путешествие, я наконец понимаю, что она имела в виду — мы не только совершаем те же ошибки, но и получаем шанс их исправить. Двадцать лет назад я потеряла мать, пытаясь покинуть Китай, теперь я, уже мать, возвращаюсь туда, чтобы многое исправить. Я открываю маленькую коробочку, куда Сэм положил мешочек, подаренный мне мамой, и надеваю его на шею. Он уже один раз защитил меня в пути, и я надеюсь, что Джой защищена тем, что подарила ей Мэй в день ее отъезда в колледж.
Я прощаюсь с Маленьким Мужем, и Мэй отвозит меня в аэропорт. Мимо окон проносятся пальмы и оштукатуренные дома, и я вновь обдумываю свой план: добраться до Гонконга, переодеться крестьянкой и перейти границу. Я отправлюсь в родные деревни семей Лу и Цинь, потому что Джой слышала об этих местах. Но материнское сердце говорит мне, что ее там нет. Она отправилась в Шанхай, чтобы познакомиться со своим отцом и больше узнать о своей матери и тете, и я должна быть с ней. Разумеется, я боюсь, что меня убьют. Но гораздо больше я боюсь за то, что мы можем потерять.
Я смотрю на свою сестру, уверенно управляющую автомобилем. Я помню, она так же выглядела в младенчестве. Так же она выглядела, пряча в рыбацкой лодке наши деньги и мамины украшения. Нам еще многое надо друг другу сказать, чтобы все исправить. Есть вещи, за которые я ее никогда не прощу, и есть вещи, за которые я хочу попросить прощения. Я знаю, что она была абсолютно не права, говоря о том, как я отношусь к Америке. Пусть у меня нет документов, но я — американка. Я не хочу терять это, потому что слишком многое прошла, чтобы этого добиться. Я заслужила свое гражданство, я заслужила его ради Джой.
В аэропорту Мэй провожает меня на посадку.
— Я никогда не смогу получить у тебя прощения за Сэма, но знай, что я хотела помочь вам.
Мы обнимаемся, но не плачем. Несмотря на все те ужасные вещи, которые она говорила и делала, она моя сестра. Умирают родители, выходят замуж дочери, но сестры остаются с тобой на всю жизнь. Она единственный человек в мире, кто делит со мной воспоминания о детстве, родителях, Шанхае, наших тяготах, бедах и, да, моментах радости и триумфа. Моя сестра — единственная, кто на самом деле знает меня, так же как я знаю ее. Последнее, что я от нее слышу, — это слова:
— Когда наши волосы побелеют, с нами останется наша сестринская любовь.
Садясь в самолет, я размышляю, могла ли сделать что-то по-другому. Наверно, я могла бы все сделать по-другому, однако результат был бы тем же. Это называется судьбой. Но если некоторые вещи предопределены судьбой и кому-то везет больше, чем другим, я должна верить, что все еще не нашла свою судьбу. Потому что так или иначе, но я найду Джой и привезу мою дочь — нашудочь — домой, к моей сестре и ко мне.
