Мэй забирает мою дочь и мою роль. Режиссер ничего не замечает. Для него одетая в черное и измазанная грязью и кровью китаянка с ребенком неотличима от любой другой. Следующие несколько часов я слушаю, как кричит моя сестра. Режиссер остается недоволен, но не заменяет ее.

Седьмого декабря 1941 года, спустя два месяца после моего посещения съемочной площадки, японцы бомбят Пёрл-Харбор и Соединенные Штаты вступают в войну. На следующий день японцы нападают на Гонконг. Спустя неделю после сражения остров окружают британцы. В тот же день, 8 декабря, ровно в 10 часов утра, японцы занимают Международный сеттльмент в Шанхае и водружают свой флаг над Банком Гонконга и Шанхая на Бунде. В течение следующих четырех лет иностранцы, у которых хватило безрассудства остаться в Шанхае, живут в лагерях для интернированных. В Америке иммиграционную станцию на острове Ангела отдают военным, и она становится местом содержания японских, немецких и итальянских военнопленных. Тем временем в Чайнатауне дядя Эдфред, не успели мы опомниться, записался добровольцем в действующую армию.

— Зачем тебе это надо? — вопрошает на сэйяпе дядя Уилберт, когда его сын сообщает нам о своем решении.

— Затем что я патриот! — торжественно отвечает дядя Эдфред. — Я хочу драться! Во-первых, я хочу участвовать в победе над нашим общим врагом, япошками. Во-вторых, если я завербуюсь, я получу гражданство. Настоящее гражданство. После войны, разумеется.

Если уцелеешь, думаем мы.

— Все рабочие прачечной тоже завербовались! — добавляет он, видя, что мы не проявляем энтузиазма.

— Прачечная! Ха! Многие дорого бы дали, чтобы не работать в прачечной.

— А что ты сказал, когда тебя спросили про гражданство? — Это сказал Сэм — он вечно волнуется, что одного из нас поймают и нас всех вышлют обратно в Китай. — Ты же бумажный сын. Теперь они придут за нами?

— Я признался, что прибыл сюда по поддельным документам, — отвечает Эдфред. — Но их это не особо заинтересовало. На все вопросы, которые могли касаться вас, я отвечал: «Я сирота. Вы хотите, чтобы я сражался, или как?»

— Но разве ты не староват для них? — спрашивает дядя Чарли.

— По бумагам мне тридцать, но на самом деле двадцать три. Я в отличной форме и готов принять смерть. Почему бы им меня не взять?

Несколько дней спустя Эдфред приходит к нам в кафе и объявляет:

— Армия приказала мне купить носки! Где они продаются?

Он прожил в Лос-Анджелесе шестнадцать лет, но до сих пор не знает, как делаются здесь самые простые вещи. Я предлагаю отвести его в универмаг «Мэй Компани», но он отказывается:

— Сам справлюсь. Мне теперь придется справляться самому.

Пару часов спустя он возвращается — весь в царапинах и с порванными на коленях штанами.

— Я купил носки, но на выходе из магазина на меня напали — приняли за япошку.

Когда он возвращается на побывку из учебного лагеря для новобранцев, с ним здороваются на улицах.

— Когда я в военной форме, я знаю, что никто на меня не нападет. Форма говорит окружающим, что у меня есть полное право быть здесь. Теперь у меня есть и третья причина: армия открывает большие возможности, потому что я — человек в форме и сражаюсь за Соединенные Штаты.

В тот день я покупаю фотокамеру и делаю свою первую фотографию. У меня до сих пор хранятся фотографии родителей, спрятанные от иммиграционных инспекторов, которые иногда навещают нас. Но снимок дяди Эдфреда, уходящего на войну, — это другое дело. Он будет сражаться за Америку… и за Китай. В следующий раз, когда к нам придут инспекторы, я с гордостью покажу его фотографию: худой, как и все китайцы, в лихо заломленной фуражке и военной форме, он широко улыбается в объектив. Только что он сказал нам:

— С этого момента зовите меня просто Фред. Никаких Эдфредов. Ясно?

На фотографии нет моего свекра, стоящего в нескольких футах. Он напуган и подавлен. За последние несколько лет я стала относиться к нему по-другому. В Лос-Анджелесе у него почти ничего нет: он — представитель низшего класса, так же, как и мы, постоянно сталкивается с дискриминацией и никогда не сможет покинуть Чайна-таун. Теперь его приемная страна, Америка, тоже сражается с Японией. Он подозревает, что больше не будет получать товаров со своих фабрик в Шанхае и не сможет зарабатывать на «бумажных партнерах». Но он все так же отсылает деньги своим родственникам в деревню Вахун: не только потому, что американские доллары высоко ценятся в Китае, но и потому, что он так и не перестал тосковать по своей родине. Иен-иен, Верну, Сэму, Мэй и мне некому посылать деньги, так что Старый Лу шлет посылки от нас всех — потерянным нами деревням, домам и семьям.

— Те, кто не сражаются, должны работать, — говорит нам однажды дядя Чарли. — Помните братьев Ли? Они делают самолеты в «Локхиде». Говорят, там и для меня найдется местечко, а это вам не чоп суиготовить. Говорят, что каждая заклепка в корпусе нового самолета приближает нас к освобождению земли наших предков и нашей новой родины.

— Но твой английский…

— Если я хороший работник, всем плевать на мой английский, — отвечает он. — Знаешь, Перл, а ты бы тоже могла там работать. Братья Ли взяли с собой своих сестер. Эстер и Вернис теперь ставят заклепки на двери бомбардировщиков. Знаешь, сколько они получают? Шестьдесят центов в час днем и шестьдесят пять центов ночью. А знаешь, сколько я буду зарабатывать? — Он трет опухшие от аллергии глаза. — Восемьдесят пять центов в час. Это тридцать четыре доллара в неделю. Говорю тебе, Перл, там хорошо платят.

На сделанной мной фотографии дядя Чарли, закатав рукава рубашки, сидит за стойкой. Перед ним лежит кусок пирога, на свободном стуле валяются его фартук и бумажная шляпа.

— Чем же мой мальчик может помочь на войне? — спрашивает мой свекор, когда Верну приходит повестка. В прошлом июне Верн окончил среднюю школу — он никому там не был нужен и никто не желал возиться с его образованием. — Ему лучше остаться дома. Сэм, сходи с ним и объясни все.

— Схожу, — соглашается Сэм. — Но я хочу, чтобы меня завербовали. Я тоже хочу получить легальное гражданство.

Отец Лу предпочитает с ним не спорить. Хорошее дело — гражданство, но есть большой риск, и мы боимся лишних вопросов. Но все понимают, что война — это серьезно. Я испытываю гордость, к которой, естественно, примешивается беспокойство. Когда Сэм и Верн возвращаются, я сразу вижу: что-то не так. Верна, естественно, не взяли, но, к нашему удивлению, и Сэма признали негодным к службе.

— Плоскостопие! А я ведь был рикшей в Шанхае, — жалуется он, когда мы остаемся наедине. Он вновь претерпел унижение. В общем, Сэм так и продолжает глотать желчь.

Вскоре после этого Мэй берет камеру и делает фотографию, на которой видно, как сильно изменилась квартира со дня нашего прибытия. Бамбуковые занавески подняты, но при желании их можно в любую секунду опустить. Над кушеткой висят четыре календаря, изображающие четыре времени года: их нам четыре года подряд дарили в магазине «Вонг Он Лун». Отец Лу с мрачным и замкнутым видом сидит в кресле с прямой спинкой. Сэм смотрит в окно. Он держится прямо, демонстрируя свой стальной веер, но на лице его написана боль. Верн, довольный тем, что находится в лоне своей семьи, развалился на кушетке с моделью аэроплана в руках. Я сижу на полу и рисую плакат, рекламирующий покупку облигаций военных займов в Чайна-Сити и Новом Чайна-тауне. Джой крутится рядом, мастеря шарик из аптечных резинок. Иен-иен складывает использованную фольгу. Вечером мы планируем отнести и положить фольгу и резинки в ящики для пожертвований в школе «Бельмонт».

Эта фотография напоминает мне о том, чем мы жертвуем в эти дни. Нам теперь по карману стиральная машина, но мы не покупаем ее, потому что металл сейчас в дефиците. Мы призываем отказаться от японских шелковых чулок в пользу хлопковых. Наш слоган — «Поддержи прогресс, носи фильдеперс!», и множество женщин по всему городу присоединяются к нашему антишелковому движению. Все страдают от недостатка кофе, мяса, сахара, муки и молока, но нам, работникам кафе и ресторанов, приходится хуже всего: мы больше не получаем из-за океана рис, имбирь, соевый соус и грибы «древесное ухо». [25]Водяные каштаны приходится заменять нарезанными яблоками, а вместо ароматного жасминового риса, выращенного в Китае, мы используем рис, выращенный в Техасе. Чтобы выдать маргарин за масло, мы добавляем в него желтый краситель и нарезаем аккуратными брусочками. Сэм покупает яйца на черном рынке по пять долларов за коробку. Жир с бекона мы складываем в кофейную банку, стоящую под раковиной, и относим его в центр пожертвований, из которого, как утверждается, его пускают на производство боеприпасов. Я перестала сетовать на то, что трачу массу времени на чистку фасоли и чеснока в ресторане, потому что мы обслуживаем наших ребят в форме, и нам следует делать все, чтобы помочь им. Дома мы теперь едим американскую еду — свинину с фасолью, сэндвичи с колбасным фаршем, сыром и луком, соус из тунца и запеканки из готовой смеси для выпечки «Бисквик». Главное, чтобы ингредиентов хватило на возможно более долгий срок.