И тут наконец я понимаю, в чем дело.

— Ты проиграл все Старому Лу?

— Не совсем…

— Тогда кому?

— Сложно сказать. — Папа барабанит пальцами по столу и прячет взгляд. — Немного проиграл там, немного проиграл тут.

— Да уж, чтобы проиграть наши с Мэй деньги, тебе пришлось потрудиться! Месяцы, наверное, старался или даже годы…

— Перл…

Мама пытается меня остановить, но меня обуревает ярость.

— Ты должен был проиграть кучу денег, чтобы поставить под угрозу все! — Я обвожу рукой комнату, обстановку, дом, все, что отец построил для нас. — Сколько точно ты должен и как собираешься это возвращать?

Мэй перестает плакать. Мама молчит.

— Я проиграл Старому Лу, — неохотно признается папа. — Он позволит нам с матерью остаться в этом доме, если Мэй выйдет замуж за младшего сына, а ты — за старшего. У нас будет крыша над головой и какая-никакая еда, пока я не найду работу. Вы, наши дочери, — единственное, что у нас есть.

Мэй зажимает рот, вскакивает и выбегает из комнаты.

— Передай сестре, что я назначу встречу на вторую половину дня, — нехотя говорит отец. — И скажите спасибо, что я выдаю вас замуж за братьев. Вы всегда будете вместе. Теперь иди наверх, нам с вашей матерью надо поговорить.

За окном на смену разносчикам завтраков пришли коробейники. Они поют нам, соблазняют нас, искушают нас.

— Пу, пу, пу, красный корешок для ясного взгляда! Дайте его ребенку и забудьте о летней потнице!

— Оу, оу, оу, брею лицо, стригу волосы и ногти!

— Ауа, ауа, ауа, куплю старье! Меняю бутылки и битое стекло на спички!

Пару часов спустя я направляюсь в Маленький Токио — район Хункоу, к своему ученику. Почему я не отменила занятие? Когда мир рушится, можно позволить себе отменить некоторые договоренности. Но нам с Мэй слишком нужны деньги.

Как в тумане, я поднимаюсь в квартиру капитана Ямасаки. В 1932 году он был членом японской команды на Олимпийских играх и любит вспоминать славу лос-анджелесских дней. Человек он неплохой, но совершенно одержим Мэй. Она имела неосторожность несколько раз сходить с ним куда-то, и с тех пор каждый урок начинается с расспросов о ней.

— Что ваша сестра делает сегодня? — спрашивает он после проверки домашнего задания.

— Она приболела и еще не вставала, — лгу я.

— Какая жалость. Каждый день я спрашиваю вас, когда мы с ней можем увидеться, и каждый день вы говорите, что не знаете.

— Поправка: мы с вами видимся только три раза в неделю.

— Пожалуйста, помогите мне жениться на Мэй. У меня есть свадебный…

Он подает мне лист бумаги, на котором перечислены условия свадебного контракта. Я вижу, что он хорошо поработал с японско-английским словарем, но не могу оценить по достоинству его старания. Для сегодняшнего дня это уже слишком. Я бросаю взгляд на часы. Впереди еще пятьдесят минут. Я складываю бумагу и убираю ее в сумочку.

— Я исправлю ошибки и на следующем занятии верну вам бумагу.

— Отдайте Мэй!

— Я отдам этоМэй, но имейте в виду, что она еще слишком молода, чтобы выходить замуж. Отец не позволит.

Как легко с моих губ слетают слова лжи.

— Позволит. Должен позволить. Сейчас время дружбы, сотрудничества и совместного процветания. Азиатские народы должны объединиться, чтобы противостоять Западу. Китайцы и японцы — братья.

Это не совсем так. Мы зовем японцев недомерками и обезьянами. Но капитан часто возвращается к вопросу дружбы и неплохо наловчился придумывать соответствующие лозунги, как по-английски, так и по-китайски.

Он мрачно смотрит на меня и спрашивает:

— Вы ей ничего не передадите, так ведь?

Я медлю с ответом, и он хмурится:

— Я не доверяю китаянкам. Они всегда лгут.

Мне уже не в первый раз доводится такое слышать, и сегодня мне это нравится не больше, чем всегда.

— Я не лгу.

— Китаянки никогда не выполняют обещание. Их сердце лгут.

— Обещания. Сердца, — поправляю его я. Нужно немедленно сменить тему. Сегодня это не так сложно.

— Как вы съездили в Лос-Анджелес?

— Очень хорошо. Скоро я снова поеду в Америку.

— Очередное соревнование по плаванию?

— Нет.

— Учиться?

Он переходит на китайский: это слово нашего языка он знает отлично.

— Завоевывать.

— В самом деле? Каким образом?

— Мы отправимся в Вашингтон, — отвечает он, снова переходя на английский. — Девушки-янки будут стирать нам белье.

Он смеется. Я смеюсь. Все идет своим чередом.

Когда истекает время, я забираю свою скромную плату и отправляюсь домой. Мэй спит. Я ложусь рядом с ней, кладу руку ей на бедро и закрываю глаза. Безумно хочется спать, но голова лихорадочно бурлит от переполняющих ее чувств и образов. Я думала, что я — современная девушка. Я думала, что у меня есть выбор. Я думала, что у нас с матерью нет ничего общего. Но отцовская страсть к игре уничтожила все. Чтобы спасти семью, меня продадут, как испокон веков продавали дочерей. Мне трудно дышать — такой загнанной и беспомощной я себя чувствую.

Все, однако, может оказаться совсем не так плохо, как кажется. Отец даже сказал, что нам с Мэй не придется уезжать с этими чужаками на другой конец света. Мы можем подписать необходимые бумаги, наши так называемые мужья уедут, и жизнь снова станет прежней. Изменится только одно: нам с Мэй придется покинуть отцовский дом и начать жить самостоятельно. Я дождусь, пока мой муж покинет страну, заявлю, что он меня бросил, и подам на развод. Тогда мы с З. Ч. сможем пожениться (свадьба, конечно, будет не такой пышной, как я планировала, — может быть, мы просто посидим в кафе с нашими друзьями-художниками и с кем-нибудь из натурщиц). Я найду себе полноценную работу. Мэй будет жить с нами, пока не выйдет замуж. Мы будем заботиться друг о друге. У нас все получится.

Я сажусь и потираю виски. Глупо об этом мечтать. Наверное, я слишком долго жила в Шанхае.

Я ласково трясу сестру:

— Мэй, проснись.

Она открывает глаза, и я вижу в них ту кроткую доверчивость, которая с раннего детства составляла ее очарование. Мгновение — и она вспоминает все, что произошло, и взгляд ее темнеет.

— Пора одеваться, — говорю я. — Скоро у нас встреча с нашими мужьями.

Что надеть? Сыновья Лу — китайцы, и, возможно, нам стоит надеть традиционные чонсамы.Вместе с тем они из Америки, поэтому лучше будет, если мы наденем что-нибудь, что покажет, что мы не чужды западного влияния. Дело не в том, что мы хотим им понравиться, но нам не хотелось бы испортить все дело. Мы ныряем в платья из вискозы с цветочным узором. Переглянувшись, пожимаем плечами, осознавая бессмысленность своих усилий, и выходим из дому.

Мы нанимаем рикшу и говорим, чтобы он отвез нас туда, куда сказал папа: к воротам в сад Юйюань в центре Старого города. Возчик, на чьей лысой голове видны пятна лишая, везет нас сквозь пышущую жаром толпу через Сучжоу по Садовому мосту и дальше по Бунду, [5]мимо дипломатов, школьниц в накрахмаленных формах, проституток, лордов и их леди и одетых в черное представителей печально известной Зеленой банды. Вчера этот коктейль восхищал нас, сегодня угнетает и вызывает омерзение.

По левую руку остается река Хуанпу, похожая на ползущую за нами вялую змею, чья грязная кожа вздымается и дрожит. В Шанхае от реки никуда не деться. В нее упираются все улицы, идущие на восток. По спине этой гигантской речной змеи идут корабли из Великобритании, Франции, Японии, Италии и Соединенных Штатов. Увешанные канатами, сетями и сохнущим бельем сампаны [6]напоминают насекомых, сидящих на бортах корабля. Лодки золотарей соревнуются с океанскими лайнерами и перевозчиками бамбука. Пристани переполнены потными полуголыми кули, [7]которые выгружают опиум и табак с торговых кораблей, рис и зерно с джонок, пришедших с верховья реки, и соевый соус, корзины с цыплятами и огромные связки ротанга с речных плоскодонок.