— Пусть Джой поработает в одном из наших магазинов с бабушкой и дедушкой. Так она научится ценить то, что для нее делают.

Я умалчиваю о том, что не собираюсь разрешать ей вернуться в Хаолайу,что в сентябре она пойдет в американскую школу или что я не представляю себе, как мне удастся скопить денег на колледж. Но Мэй настолько сердита, что даже не пытается со мной спорить.

«Семя дракона» становится ярким моментом в карьере моей сестры. Одна из самых больших ее ценностей — ее фотография с Кэтрин Хепберн. Обе они одеты в крестьянские одежды. Глаза мисс Хепберн густо подведены черным. Знаменитая актриса ни капли не похожа на китаянку — как и Уолтер Хьюстон и Агнес Мурхед, также занятые в этом фильме.

Рядом с фотографией Джой, стоящей у радиоприемника, я вешаю фотографию, на которой она сидит за стойкой с апельсиновым соком, поставленной для нее перед кафе «Золотой дракон». Ее окружает персонал кафе: они улыбаются, подняв большие пальцы. На этой фотографии запечатлен момент, повторяющийся каждый день: все любят смотреть, как моя девочка в шелковой пижаме и с хвостиками на голове выжимает апельсины. Сок стоит всего десять центов. Некоторые готовы выпить подряд три-четыре стакана — только чтобы полюбоваться на то, как Джой сосредоточенно выдавливает из апельсинов сок. Глядя на этот снимок, я иногда спрашиваю себя: понимает ли она, как много работает? Или для нее это отдых от бесконечных ночных съемок и требований ее тетушки? Дополнительное преимущество заключается в том, что многие, остановившись полюбоваться Джой и выпить стаканчик вкусного апельсинового сока, заходят потом в кафе.

В сентябре я собираю Джой в приготовительный класс. Ей хочется пойти в школу «Кастеллар», куда идут Хэзел И и другие ее друзья. Но мы с Сэмом не хотим отдавать ее в школу, в которой Верна переводили из класса в класс, не обращая внимания на то, что он не умеет читать, писать или считать. Нам хочется, чтобы она сделала шаг вперед, поэтому мы планируем отправить ее в школу за пределами Чайна-тауна. Это значит, что Джой придется сообщить, где она живет, и ей следует хорошо знать историю своей семьи. Ложь отца Лу перешла к Сэму, дядюшкам и ко мне. Теперь эта ложь переходит уже в третье поколение. Джой придется соблюдать осторожность при поступлении в школу, на работу и даже при заключении брака. Несколько недель подряд мы натаскиваем ее, как будто ей предстоит побывать на острове Ангела. Где ты живешь? Что такое «поперечная улица»? Где родился твой папа? Почему он в детстве уехал в Китай? Кем работает твой папа? Мы не рассказываем ей, что из этого правда, а что — ложь. Будет лучше, если она будет знать только выдуманную правду.

— Все маленькие девочки должны знать подобные вещи о своих родителях, — объясняю я Джой перед сном накануне первого школьного дня. — Не рассказывай учителю ничего, кроме того, что мы тебе говорили.

На следующий день Джой надевает зеленое платье, белый свитер и розовые колготки. Сэм фотографирует нас с ней на фоне нашего дома. В руках у Джой — коробочка для ланча, на которой машет рукой улыбающаяся девушка верхом на своем верном коне. Я с любовью смотрю на дочь. Меня охватывает гордость и за нее, и за всех нас — как много мы добились.

Мы отправляемся на трамвае в школу, заполняем там требуемые анкеты и лжем в ответ на вопрос о нашем месте жительства. Затем мы отводим Джой в ее класс. Сэм протягивает ручку Джой ее учительнице, мисс Хендерсон. Та смотрит на нас и восклицает:

— Почему бы вам, иностранцам, не отправиться к себе на родину!

Можете себе представить?

— Потому что это и есть ее родина, — отвечаю я, прежде чем Сэм успевает понять ее слова. Я говорю с британским акцентом, подражая английским матерям, которых я видела на Бунде. — Она здесь родилась.

Мы оставляем свою дочь с этой женщиной. Всю обратную дорогу Сэм молчит. Уже рядом с кафе он притягивает меня к себе и хрипло говорит:

— Если они что-нибудь с ней сделают, я никогда не прощу ни им, ни себе.

Пару недель спустя я прихожу за Джой и обнаруживаю ее плачущей на тротуаре.

— Мисс Хендерсон отправила меня к заместителю директора, — говорит она, обливаясь слезами. — Мне задали кучу вопросов. Я отвечала так, как вы меня учили, но меня назвали лгуньей и запретили возвращаться в школу.

Я отправляюсь в кабинет заместителя директора, но как мне переубедить ее?

— Мы следим за подобными нарушениями, миссис Лу, — заявляет мне грузная женщина. — Кроме того, ваша дочь здесь не к месту. Все это видят. Отправьте ее в школу в Чайна-тауне, там ей будет лучше.

На следующий день я отвожу Джой в школу «Кастеллар» — она находится в самом сердце Чайна-тауна, в паре кварталов от нашего дома. Там учатся дети из Китая, Мексики, Италии и других европейских стран. Учительница Джой, мисс Гордон, с улыбкой берет мою дочь за руку, отводит ее к себе в класс и закрывает за собой дверь. В последующие недели и месяцы Джой, которую учили быть покорной, не шуметь и сторониться таких буйных развлечений, как езда на велосипеде, учится играть в классики, в камешки и в чехарду. Она рада тому, что учится в одном классе со своей подружкой, а мисс Гордон производит впечатление приятной женщины.

Дома мы делаем все, что можем. Я со своей стороны поощряю Джой как можно больше говорить по-английски, так как ей предстоит жить в этой стране и она — американка. Когда ее отец, бабушка с дедушкой или дядюшки заговаривают с ней на сэйяпе, она отвечает по-английски. Постепенно Сэм начинает лучше понимать английский язык, хотя его произношение и не улучшается. Дядюшки непрерывно поддразнивают ее.

— От образования у девушек одни неприятности, — предостерегает дядя Уилберт. — Чего ты хочешь, сбежать от нас?

Союзника я нахожу в лице ее дедушки. Не так давно он угрожал нам с Мэй, требуя давать ему пять центов за каждый раз, когда мы говорили на уском диалекте в его присутствии. Теперь то же самое повторяется с Джой.

— Если услышу, что ты говоришь не по-английски, положишь пять центов в котел.

Она говорит по-английски почти так же хорошо, как я, но я все еще не могу себе представить, что когда-нибудь она сможет окончательно вырваться из Чайна-тауна.

Джой так хорошо учится в школе, что учителя приготовительного и первого классов рекомендуют ее для участия в специальной программе второго класса. Все лето я готовлю Джой, и даже мисс Гордон, которая заинтересовалась нашей девочкой, раз в неделю приходит к нам домой и занимается с ней арифметикой и чтением.

Возможно, я требую от своей дочери слишком многого. Она вдруг сильно простудилась. Спустя два дня после того, как на Хиросиму сбросили бомбу, Джой становится еще хуже. У нее поднимается температура, горло становится ярко-красным, и она так долго и сильно кашляет, что ее тошнит. Иен-иен отправляется к травнику, который готовит для Джой горький чай. На следующий день, пока я на работе, Иен-иен отводит к травнику саму Джой. Тот берет колпачок от каллиграфической кисти и вдувает девочке в горло травяную пыль. Радио сообщает нам, что сброшена вторая бомба — на этот раз на Нагасаки. Диктор говорит, что разрушения огромны. Правительство в Вашингтоне склонно считать, что война скоро закончится.

Заперев кафе, мы с Сэмом спешим домой, чтобы поделиться новостями. Дома мы видим, что у Джой страшно опухло горло и она начала синеть. Вокруг царит ликование — теперь сыновья, братья и мужья вернутся домой. Но мы с Сэмом так боимся за Джой, что не можем думать ни о чем другом. Мы не можем отвезти ее к западному доктору, потому что не знаем ни одного и у нас нет машины. Мисс Гордон приходит, когда мы пытаемся понять, где взять такси. Из-за всех волнений, связанных с бомбами и болезнью Джой, мы забыли об уроке. Взглянув на нашу дочь, она помогает мне завернуть ее в одеяло и отвозит нас в Центральную больницу, где, как она говорит, «лечат таких, как вы». Через несколько минут после нашего прибытия доктор пробивает дырку в горле моей дочери, и она вновь начинает нормально дышать.