— А кто перерезал пуповину? — спросила я, стараясь представить, как это можно было сделать.

— Твоя мама, — ответила она.

— Какая она была смелая, — заметила я. — Спасла жизнь ребенку.

Потом я спросила:

— Почему же тогда она умерла?

Я знала, что ответит тетя Тасси — то же, что она говорила всегда:

— Одна душа прилетает, другая — улетает. Бог дал, Бог взял.

— Но она меня видела?

— Да, конечно. Она сказала: какое у меня красивое дитя.

Эту часть я до сих пор никогда не слышала.

— Она так сказала?

— Да.

— Что я красивая?

— Да, — подтвердила тетя Тасси.

— А мой отец тоже меня видел? — Я знала ответ, но подумала, вдруг тетя припомнит еще какие–нибудь подробности и про него.

— Твоего отца здесь не было, как же он мог тебя увидеть?

— А где он был, в Саутгемптоне?

— Должно быть, там.

Тетя Тасси посмотрела в окно, где крепнувший ветер грозил вот–вот сломать росшие вдоль берега кокосовые пальмы. Она поднялась и плотно закрыла ставни. В этот день, несмотря на то что небо было затянуто чернотой, как кровоподтек, и ветер дул так, что в Скарборо кое–где сорвало крыши, а мы опасались что ураган может унести и наш маленький домик, — несмотря на все это, я была счастлива, как будто тетя Тасси вручила мне драгоценное сокровище.

Этой ночью, лежа под ее мягким боком, я мечтала о том, чтобы мы с ней остались вдвоем в этом мире, чтобы ураган нашел Романа и моих кузин в Шарлотвилле, сорвал их с кроватей и швырнул в бушующее темное море.

Тетя Сула посещала Тобаго, когда мне было четыре года и двенадцать лет. У меня в памяти почти ничего не осталось от ее первого визита, хотя тетя Тасси рассказывала, что это был настоящий праздник, потому что тетя Сула сняла для всех небольшой славный домик на другом конце острова, недалеко от аэропорта. Каждый месяц от нее приходили посылки с Тринидада: отрезы на платья, всякие вязаные штучки для дома и еще всегда немного денег на школьные учебники и другие непредвиденные расходы.

В ее письмах обычно содержались новости о поместье Тамана, где она жила, и о семействе Карр–Браун, которое им владело. Еще она всегда интересовалась мной и писала, что посылает мне свою любовь.

Зато второй приезд тети Сулы я помню очень хорошо. За три недели тетя Тасси начала приводить дом в порядок. Она заставила Романа покрасить стены и внутри, и снаружи, а потом еще и выкрасить ступеньки. Мы освободили детскую и перенесли три маленькие кровати в заднюю комнату. Тетя Тасси заказала у портнихи новые платья для меня, Веры и Вайолет. В Скарборо она купила небольшую, но дорогую лампу, инкрустированную раковинами и изготовленную аж в Китае. По вечерам эта лампа заливала гостиную приятным мягким светом. Мы выложили все белое — скатерти, простыни, подстилки — на яркое солнце для отбеливания. Глядя из окна на двор, весь покрытый белыми тканями, я представляла, будто это снег. Во всяком случае, примерно так выглядел снег на картинке, которую я видела в книге в школьной библиотеке.

Роман подстриг живую изгородь и траву, срубил все высохшие ветки с хлебного и апельсинового деревьев и сложил их в кучу, чтобы потом сжечь. Камнями он сбил из–под крыши осиные гнезда, и мы все быстренько спрятались дома и закрыли ставни. Примерно за неделю до прибытия тети Сулы тетя Тасси почти перестала есть. Она заявила, что хочет чувствовать себя стройной. Она даже поменяла прическу, подобрав волосы снизу и взбив их в кокон надо лбом. С такой прической она была похожа на петуха.

Вечером накануне приезда тети Сулы Роман разворчался: зачем такие дорогостоящие приготовления, уж он–то мог бы найти куда лучшее применение всем этим деньгам. Нам всем было ясно, что он пьян.

Тетя Тасси продолжала накрывать стол к обеду, как будто его здесь не было или как будто она оглохла, а Роман все больше выходил из себя. Он заявил, что за последние дни никто ради него даже пальцем не пошевелил. Сула — всего лишь негритянская девка, любящая сладкое белое мясо.

— Все только с ней и носятся, носятся, носятся! — повторял он высоким раздраженным голосом.

Роман навис над столом, раздувая широкие ноздри. На нем были старые штаны, которые он подвязывал веревкой, и выпущенные поверх них рубашка и майка.

— Ради кого мы устраиваем все это шоу? — кричал он. — Можно подумать, приезжает английская королева! Если она — королева, то я — сам Господь Бог!

Тетя Тасси встала из–за стола, прошла в кухню и в первый раз за все годы, что мы прожили вместе, дала Роману отпор:

— Не зря люди говорят, что ты так о себе думаешь. Иначе с чего бы тебя прозвали Аллахом?

Роман так быстро швырнул свою тарелку в тетю Тасси, что я не успела ничего понять. Он попал ей в голову. Все замерли в молчании. Медленно, как во сне, тетя Тасси поднесла руку ко лбу и дотронулась до ярко–красной раны. Потом она уставилась на свои пальцы с таким видом, будто никогда не видела крови.

— Что ты сделал, Роман? — Ее голос был тихим и холодным.

— Ты сама на это напросилась! Сама! — взвизгнул Роман и выскочил из дома в темноту.

Вайолет начала кричать и рвать на себе волосы. Вера тоже заплакала и закричала. Вскочив, я обняла их обеих, стараясь удержать на месте.

Приведя себя в порядок, тетя Тасси пришла в нашу комнату и легла между моими кузинами. Она лежала неподвижно, как мертвая, уставясь в потолок широко раскрытыми глазами, как будто боялась, что он может на нее свалиться.

На следующее утро никто не упоминал о случившемся. Я гадала, что же такое Роман мог сказать, чтобы загладить свою вину перед тетей, потому что во второй половине дня они уже разговаривали, будто ничего не произошло. В какой–то момент он обхватил руками талию тети Тасси, когда она колдовала над плитой, и я услышала, как она говорит: «Роман, да оставь же меня в покое», но таким тоном, что и дураку было ясно, что она это не всерьез. Заметив, что я стою в дверях, она отвела его руки. Роман засмеялся и сказал:

— Селия у нас вместо полицейского, — и отдал мне честь.

В Скарборо мы приехали на автобусе, пароход должен был прибыть ближе к вечеру. На пристани было не слишком людно, не так, как бывает по утрам, когда здесь яблоку негде упасть. На пятачке, предназначенном для встречающих, стояло несколько скамеек, и мы — я, Вера и Вайолет, наряженные в новые платья, разместились на окрашенных зеленой краской деревянных сиденьях.

Тетя Тасси сказала:

— Высматривайте высокого белого мужчину.

— Кого?! — у меня едва не отвалилась челюсть.

— Это человек, у которого Сула работает.

— А он–то зачем приезжает?

— У него здесь дела.

— Какие дела?

— Откуда я знаю, детка. У него какие–то дела в Шарлотвилле.

— И что, тетя Сула должна ехать с ним? В Шарлотвилль? — забеспокоилась я.

— Нет, конечно! Она поедет с нами в Черную Скалу. — Тетя Тасси произнесла это с такой интонацией, что я поняла — больше вопросов задавать не нужно.

Едва увидев тетю Сулу, я подумала, что она и впрямь выглядит как королева. В блестевших от масла выпрямленных волосах не осталось и следа курчавости, элегантное кремовое платье было безупречно. Когда она целовала меня, я ощутила приятный запах ее пудры. Она опустила на землю сумку, и я успела заметить краешек изящной кружевной комбинации. Я улыбнулась, но она не улыбнулась в ответ. Довольно долго она смотрела на меня, а я думала о том, какие у нее красивые глаза — блестящие и темные, как ночь. Тетя Сула разглядывала мое лицо, как будто это была карта, с помощью которой она могла попасть в одной только ей известное место. Затем она перевела взгляд на мои уши, руки, спустилась вниз к ногам и даже, кажется, заглянула в сандалии. Наконец она улыбнулась, как будто в чем–то убедившись. Все это время Вера и Вайолет жались к своей матери. Тетя Тасси велела им подойти поздороваться, но они спрятались за ее спиной. Тетя Сула посмотрела на сестру и кивнула, как будто говоря: да, это ты. Потом она заметила у Тасси на лбу пластырь и спросила: