— Еще не знаю, сэр. Если можно, я хотела бы остаться еще на пару дней.

Два дня спустя под дверью тети Сулы появилась записка:

Завтра мы с Долли и Седар придем разбирать дом.

Дай мне знать, каковы твои планы. ДКБ.

Никто не видел, как я выезжала из конюшни. Развернувшись, я стала медленно подниматься по склону холма, мимо какаовых рощ, туда, где, как я знала, начинался лес. Деревья в лесу сегодня казались еще огромнее, чем всегда, они полностью закрывали небо и не пропускали свет. Длинные щупальца лиан готовы были вот–вот захлестнуться вокруг моих ног или шеи. Обнаружив извилистую дорожку, я предоставила Мило свободу. От земли, влажной и скользкой после полуденного дождя, исходил резкий запах сырости. Впереди показался ручеек, и я, вспомнив предупреждения Джозефа Карр–Брауна, попыталась остановить Мило, но не смогла. Бодро протрусив к самому широкому месту, он остановился и так низко погрузил голову в воду, что я испугалась, что вот–вот съеду вниз по гладкой шее. Даже звуки сегодня были необычными — какое–то шипение, шелест, щелканье, которые я не могла распознать. Стайка птиц внезапно вылетела из кустов с таким шумом, что я чуть не свалилась с лошади. Когда Мило наконец напился, он неторопливо прошел через кусты, вернулся на тропинку и потрусил назад, к солнечному свету.

Подъехав к первому ряду грейпфрутов, я остановилась в тени и слезла с лошади. Я почти задремала, когда услышала стук копыт. Открыв глаза, я увидела Джозефа Карр–Брауна на Сифере, направлявшегося к апельсиновой роще. Но, заметив Мило, он резко повернул и галопом подскакал ко мне.

— Сэр, я приехала проверить деревья, — сказала я, поднимаясь с земли. — Грейпфруты в порядке. Я осмотрела листья и кору, нигде нет белых пятен.

Рыжая шкура Сифера поблескивала на солнце. Я добавила:

— Я еще не успела проверить апельсиновые деревья.

— Я предупреждал тебя: я терпеть не могу, когда кто–то без разрешения берет лошадей. Ты взяла Мило, не спросив меня.

Он спрыгнул с лошади и начал очищать с брюк грязь.

— Вы подумали, что его взял Призрак Солдата?

Его лицо оставалось серьезным.

— Я полагал, ты собираешься вернуться в Порт–оф–Спейн. — Он достал носовой платок и вытер лоб. — Мне казалось, там тебя ждет работа. Разве не поэтому ты уехала, когда Сула была так больна?

— Мое место уже отдали другому человеку. Птичка–кискаду пропела: «Чё он грит? Чё он грит?»

— Я слышал, что Родригесы тебя выгнали. Порт–оф–Спейн кишит слухами.

— Это неправда. Миссис Родригес не в своем уме.

И снова: «Чик–чирик! Чё он грит?»

— Неужели ты думала, что когда его жена уедет, ты станешь следующей миссис Родригес? — Он произнес это с оттенком сожаления, и мне вдруг стало стыдно. Но затем он добавил: — Селия, я не думаю, что Тамана — подходящее место для тебя. Если бы не Сула, ты бы никогда сюда и не приехала. Здесь живут люди, которые любят деревню.

— Я буду работать не покладая рук, — сказала я, но не успела произнести эти слова, как поняла, что это бесполезно.

— Держись подальше от Соломона Шамиэля; все знают, что это опасный тип. — Его глаза стали темно–синими, как море вдали от берега, там, где ходят корабли. — Селия, у тебя впереди целая жизнь, попытайся не растратить ее попусту, попробуй чего–то добиться.

На следующее утро в Порт–оф–Спейн должен был ехать грузовик. В кузове громоздилась гора грейпфрутов, и Джозеф Карр–Браун сказал, что я могу сесть впереди. Водителя прозвали Молчуном, потому что он был глухонемым. Я порадовалась, что мне не придется с ним разговаривать. Он благополучно довезет меня до города.

Джозеф Карр–Браун смотрел, как мы отъезжаем. Неподалеку вдоль забора курятника выстроились Рут, Таттон и Долли. Таттон помахал на прощание, у него были грустные глаза, как будто он знал, что больше никогда меня не увидит.

На вершине холма на створке ворот качалась Седар. Когда мы проезжали мимо, она остановилась, выпрямилась, а потом склонилась, как дерево на ветру.

Молчун высадил меня возле порта. Оттуда на трамвае я доехала до центра. Сойдя на углу, я медленно пошла по улицам Саванны. Скоро должен был начаться карнавал, везде висели флаги и вымпелы, тут и там стояли карнавальные повозки, рабочие носили доски, из которых должны были сколотить помост для выступлений. Все было покрыто рыжей пылью. Тем временем солнце начало клониться к закату, было до смерти жарко.

Дом Родригесов — во всяком случае, парадная дверь — был заперт, ставни закрыты. С веранды была убрана вся мебель. Дом выглядел нежилым. Я подошла к задней двери и услышала звук льющейся воды. Длинное лицо Марвы появилось в кухонном окне.

— Ты? — произнесла она с такой интонацией, словно увидела привидение. Уперев руки в костлявые бока, она встала на пороге. — Ты прекрасно знаешь, что не можешь здесь находиться.

— Доктор Родригес сказал, что я могу оставаться в доме, пока не подыщу что–нибудь другое. — Потом я спросила: — Вильям тут? — и опустила сумку на землю.

— Он подрезает ограду. Ему еще много чего надо сегодня сделать, так что не трогай его.

Я сказала:

— Я и забыла, какая ты вредная.

Марва пожевала губами.

— Лучше не забывай, потому что доктор Родригес сегодня будет звонить, и когда он спросит меня, что нового, я ему скажу.

Увидев меня, Вильям бросил на землю садовые ножницы и быстро пошел мне навстречу через газон. На нем были комбинезон и ботинки, и от этого он казался еще выше.

— Я уже беспокоился, — сказал он, вытирая лоб. — Боялся, что ты останешься в Тамане. Тогда мне пришлось бы поехать туда за тобой. — Он улыбнулся, сверкнув белыми зубами.

— Тамана не для меня. Там должны жить люди, которые любят деревню.

— Остановишься здесь?

— Не знаю. — Внезапно мной овладели злость и отчаяние. — Ненавижу Марву.

— Пойдем со мной домой. — Он произнес это как нечто само собой разумеющееся. — Я уже говорил, у тебя есть дом в Лавентиле.

— А как быть с твоей матерью? Наверняка она обижена на меня за то, что я ни разу ее не навестила.

— Я поговорю с ней и все улажу.

— А Соломон?

— Его это не касается. Пусть говорит, что хочет.

Я предпочитала отправиться в Лавентиль, чем оставаться с Марвой.

— Ты уверен?

— Как в том, что это небо у нас над головой, — и он показал на небо. — Хочешь, я помогу тебе собраться?

И пока Марва стояла над нами, как надсмотрщик, мы быстро покидали все мое имущество — юбки, платья, блузки, книги, туалетные принадлежности — в коробки. Я удивилась, увидев, как много вещей у меня скопилось за это время. Большая часть одежды досталась мне от Элен Родригес. Я сняла со стены картинки, фотографии голливудских звезд, открытку с видом Саутгемптона, которую я взяла у тети Тасси, карту Англии с чернильной отметкой. Мы с Вильямом вынесли коробки к воротам.

— Ну и куда же ты направляешься? — поинтересовалась Марва, шаря глазами по комнате, которая, если не считать кровати, выглядела точь–в–точь как в тот день, когда я здесь поселилась. — На Тобаго?

— А вот это уже совершенно не твое дело.

— Сама знаешь, в Порт–оф–Спейн тебе теперь не найти работы. — Затем она обратилась к Вильяму: — Мне казалось, у тебя полно дел? Нужно полить сад.

Он только повел глазами:

— Увидимся завтра утром, Марва.

Обернувшись, я увидела, что Марва выставила в дверях перевернутую метлу, белую от соли — обеах, который должен был помешать мне вернуться.

Однажды я видела, как тетя Тасси сделала то же самое — когда она боялась, что ее первый муж вернется в Черную Скалу, чтобы украсть близнецов.

— Марва, ты можешь не волноваться, — сказала я. — Ноги моей больше не будет в этом доме.

Я предложила Вильяму подождать Соломона в парке, но он сказал, что нет смысла терять столько времени, и поднял руку, останавливая такси. Еще через минуту мои вещи погрузили в багажник старой американской машины, и мы уехали.