Я очень обрадовалась, когда появился доктор Эммануэль Родригес.

Мы поездили по поселку. Он выглядел довольно странно: все жилые дома казались одинаковыми — большие кирпичные дома с выкрашенными в белый цвет стенами и зелеными оцинкованными крышами. Приусадебные участки и сады содержались в идеальном порядке. На территории располагались поле для гольфа, теннисные корты и плавательный бассейн.

Оставив машину на площадке, мы прошли по дорожке между двух рядов высокой, как стена, живой изгороди. Бассейн был очень просторным. Какие счастливцы, подумала я, могут целый день прыгать с вышек, нырять и плавать в прозрачной бирюзовой воде. Какие–то загорелые девицы сидели в шезлонгах под зонтиками, что–то ели, пили и разговаривали. Они явно наслаждались жизнью. Почти все, кого я здесь видела, были белыми, кроме тех, кто возился с маленькими детьми — няни все до одной были черными и одетыми в форменные платья.

— Совсем другой мир, — сказала я, когда мы возвращались к машине. — У них, у этих людей, есть все.

Мы остановились у озера под огромным деревом самаан. Озеро было мелким, на отмели, как огромные бревна, лежали аллигаторы. Доктор Эммануэль Родригес потянулся ко мне и жадно поцеловал. Я поняла, что он хочет меня здесь и сейчас. Его рука залезла мне под платье и привычно нашла дорогу наверх. Еще секунда — и его пальцы уже были внутри, а другой рукой он начал яростно тереть себя. Вдоль озера прогуливалась пожилая пара с двумя детьми. Я сказала:

— Сюда идут люди. Разве вы не видите?

— Да, я вижу. Но я хочу кончить. — Он уже тяжело дышал, приближаясь к финалу. Я могла точно сказать, когда это произойдет.

Потом он потянулся назад, достал бутылку с водой, вылил немного на сиденье в том месте, которое он запачкал, и потер его носовым платком.

— Надеюсь, пятна не останется. К утру должно высохнуть.

После этого, вместо того чтобы поехать домой, доктор Эммануэль Родригес настоял на том, чтобы съездить в Вистабелло в заведение Чарли, где продавали самые вкусные на Тринидаде черные пудинги. Мы сможем купить парочку и привезти домой к обеду. Я спросила:

— Разве у нас есть на это время? Ведь это, кажется, в другой стороне?

Он не ответил.

Мы возвращались домой затемно, в машине вкусно пахло свежими булочками и наперченным черным пудингом. Мы почти не разговаривали. Против обыкновения, я не расспрашивала доктора Эммануэля Родригеса, о чем он сейчас думает или какую историю собирается рассказать жене. Было уже почти восемь тридцать вечера. У меня была наготове своя собственная история. Я ходила одна в кино на «Мост через реку Квай». У Элен Родригес не будет повода в этом сомневаться. В понедельник, если она вдруг упомянет об этом при Вильяме или Марве, я скажу то же самое.

В порту стоял корабль, пришедший с Тобаго, — тот самый, на котором я когда–то приехала. Из портовых ворот валила толпа; люди оглядывались в поисках такси; кто–то направлялся на трамвайную остановку. Мы остановились, чтобы дать перейти дорогу какой–то женщине, кутавшейся в простыню. Судя по ее жалкому виду, она была бездомной. Дойдя до середины улицы, она посмотрела на нас и подняла руку. В ярком свете фар я увидела культю, лохмотья кожи, и сразу узнала нищенку, которую два с лишним года назад видела возле почты. Женщина пристально смотрела на меня. Так пристально, что доктор Эммануэль Родригес заметил:

— Ты что, ее знаешь?

Он просигналил раз, потом другой, и женщина исчезла. Я вдруг почувствовала себя замерзшей и усталой. Мне хотелось как можно скорее очутиться в своей комнате.

Но когда мы подъехали к дому, он оказался темным и пустым. В гараже доктору Родригесу пришлось искать ключи при свете фар. Не успели мы войти, как раздался телефонный звонок. Я знала, что это звонит миссис Робинсон. Она хотела сообщить доктору Родригесу, что его жена в порядке и они прекрасно провели время. Но Элен не очень хорошо себя чувствует. Миссис Робинсон назвала это «нервным срывом». Скорее всего, ничего серьезного, и миссис Робинсон готова была отвезти миссис Родригес домой пораньше, но все решили, что лучше дождаться, пока кто–нибудь будет дома. Должно быть, она спросила: «Как зовут вашу горничную?», потому что он ответил: «Селия. Ее зовут Селия». Потом он добавил: «Да, я думаю, ее тоже целый день не было дома. Я и сам только что вернулся».

Джо выглядел бледным и уставшим. После ужина он уснул у Робинсонов на диване. Теперь он, сонный и сердитый, кое–как вскарабкался по лестнице. Элен Родригес, наоборот, выглядела так, словно не спала уже несколько дней; под красными, воспаленными глазами темнели синие круги, будто кто–то ее ударил. Она передала мне Консуэлу, и я понесла девочку наверх.

Потом я зашла к Джо пожелать спокойной ночи. Уставившись на свисающий с потолка самолет, он спросил:

— Что это было с мамой?

— Она просто очень устала, Джо.

— Почему? Я не знаю никого другого, кто так же устает.

— Я точно не знаю, но ты можешь спросить у папы. Очень хорошо иметь отца — доктора.

— Она хочет уехать в Англию. Она сама мне сегодня сказала, тут она все ненавидит. — Тут он взглянул прямо на меня: — И тебя она тоже ненавидит.

На следующее утро я уже собиралась войти в кухню, когда заметила, что возле раковины стоит Элен Родригес. Быстренько отступив, я увидела доктора Эммануэля Родригеса — он стоял, опираясь спиной о стену. Я услышала, как он говорит:

— Хочешь с кем–нибудь поговорить? — И затем: — Объясни мне, что происходит, Элен. Ты не можешь выставить меня из нашей комнаты и забаррикадироваться.

Она молча доставала что–то из шкафчика.

— Это потому, что ты скучаешь по Англии?

Молчание.

— Что тебя так тревожит? Для этого нет никаких оснований. Все в полном порядке. У нас двое чудесных детей и красивый дом.

Теперь она наливала воду в чайник.

— Если это все из–за Англии и ты хочешь туда съездить, это нетрудно организовать. Наверно, ты хочешь повидаться с Изабель.

Все так же молча она вышла в гостиную.

Элен Родригес позвонила Марве и попросила ее выйти на работу. Это было странным — Марва никогда не работала по воскресеньям. Потом миссис Родригес с очень оживленным видом начала доставать из кладовой все подряд: муку, сахар, масло, противни, миски. Джо крутился здесь же, наблюдая за ней. Она сказала:

— Сегодня мы устраиваем праздник. Выбери, кого из друзей ты хочешь пригласить. Как будто это твой день рождения. — Ее голос звучал очень четко и ясно.

Джо удивленно посмотрел на нее:

— Зачем?

— Не спрашивай «зачем», Джо. Просто пойди и составь список. Говори всем, чтобы приходили к трем часам.

— Разве мы не пойдем в церковь?

— У нас нет времени идти в церковь, — начала раздражаться миссис Родригес.

Джо посмотрел на меня. Я слегка кивнула, как бы говоря: иди составляй список.

К тому времени, как пришла Марва, мне было уже очень не по себе. Элен Родригес, никогда не интересовавшаяся выпечкой, замесила тесто для трех тортов: шоколадного, мраморного и лимонного, и теперь принялась за имбирный кекс. Она действовала по рецептам из кулинарной книги — такого я тоже за ней раньше не наблюдала. Ей уже не хватало противней и мисок. Она надела фартук прямо поверх ночной рубашки, узел из непричесанных волос вороньим гнездом торчал на макушке. Элен Родригес не оставляла нас с Марвой наедине, но при каждом удобном случае Марва поглядывала на меня, и я знала, что мы думаем об одном и том же.

В холле Джо разговаривал по телефону.

— Никакого особого повода, — объяснял он кому–то, — просто вечеринка.

Это прозвучало совсем не по–детски, и мне стало его жалко. Скоро он станет достаточно взрослым, чтобы сравнивать свою мать с мамами его друзей, и поймет, как сильно она от них отличается. Закончив звонить, Джо пришел на кухню и сообщил Элен Родригес, что у большинства его друзей на сегодня уже были планы. Многие уехали на острова. Только шестеро точно смогут прийти, сказал Джо. Он казался скорее растерянным, чем довольным.