В отчаянии и бешенстве из-за удачи Калла и собственного поражения Мокс-Мокс почти не ощущал холода. Но теперь, когда нога трещала, а в груди клокотало, и он уже не мог больше двигаться, обжигающий холодом ветер стал нестерпимым, Мокс-Мокс подумал о том, чтобы порезать себя и согреться теплом собственной крови. Но когда он на секунду положил нож на землю, чтобы принять более удобное положение, нож соскользнул вниз по склону балки и оказался вне его досягаемости. Мокс-Мокс сполз еще немного, но не смог найти нож.

Кровь, вытекавшая из раны в груди, стала замерзать на рубашке. Он приложил руку к груди — кровь была холодной. Ему нужен огонь, но где его взять. Вдали завыли койоты. Мокс-Мокс прислушался. Ему показалось, что он слышит приближающийся топот лошадиных копыт, и напрягся до предела. Может быть, Стремительный Джимми просто дразнил его? Ведь он известный шутник. Может быть, Джимми вернется и разведет ему хороший трескучий костер? Даже если всадником был старый Калл, направляющийся за ним, он тоже может развести костер и не дать ему умереть этой ночью.

Мокс-Мокс вслушивался изо всех сил. Раз или два ему опять показалось, что он слышит топот лошадей. Но в основном доносился лишь вой койотов. Ветер стих, ночь была безоблачной и очень холодной. Мокс-Мокс вновь попытался нашарить нож. Лучше зарезать себя, чем замерзнуть до смерти. Когда нож все же нашелся, Мокс-Мокс стал сползать, а затем покатился вниз на дно балки. Здесь не было ни кустика, под который можно было бы заползти. Две загнанные лошади убрели куда-то. Это, наверное, была его собственная лошадь, чей топот он слышал в ночи. Спасения от холода не было нигде — раздавался лишь вой койотов да призрачно светились звезды.

«В Мексике стало холоднее», — подумал Брукшир, попав туда во второй раз, хотя в первый раз ему казалось, что холоднее быть просто не может.

Каждый вечер он очень нервничал, боясь закрыть глаза и замерзнуть во сне. Они разводили огромные костры — вскоре Брукшир истратил на них последнюю из своих бухгалтерских книг, даже корки пустив на растопку, — но огонь не прогревал землю, а земля как раз и была тем, на чем он должен спать.

Отъезд капитана сильно травмировал Брукшира. Не по себе ему было и от приказа возвращаться в Мексику в надежде, что Джо Гарза появится в доме своей матери. Они уже побывали там однажды и Джо дома не сказалось. Если замысел капитана состоял в том, чтобы залечь и дожидаться его, то почему они не сделали это сразу?

Сейчас же Калла — единственного человека на всем Западе, в которого верил Брукшир, — даже не было рядом. Очень часто в жизни Брукшира, когда ему не удавалось справиться со своей тягой к бренди, все начинало идти наперекосяк. Теперь такое же чувство у него появилось вновь. Ему казалось, что дела идут все хуже и хуже. Старого индейца, похоже, сильно раздражало то, что им приходится делать большой крюк на пути в деревню. Он семенил так далеко впереди, что у Брукшира не раз возникало ощущение, что они брошены одни. Полковнику Терри такой способ решения задачи показался бы крайне странным. Полковник хотел расправы лишь над одним бандитом — и быстрой. Он будет вне себя от того, что так много времени потеряно безрезультатно.

Обычно Брукшира прошибал пот при мысли о раздражении полковника. Но потеть в такой холод было невозможно, да и полковник Терри, который раньше посещал мысли Брукшира каждые пять минут, стал теперь появляться в них все реже и реже. А когда все же появлялся, то не так навязчиво. Полковник стал теперь просто воспоминанием из другой жизни. Брукшир не знал, вернется ли он когда-нибудь в ту жизнь и увидит ли полковника вновь.

Однако он послушно ехал вперед, стараясь держать себя в руках и не поддаваться страху перед ветром. Делать было нечего. Они находились в Мексике, и главной задачей было не отстать от Знаменитого Ботинка. Растительность была скудной, и к середине дня он начинал беспокоиться о том, чтобы набрать достаточно хвороста для костра, способного гореть всю ночь. Брукшир старался запомнить каждый куст и каждое дерево, чтобы вернуться за ними, если понадобится развести костер.

Помощник шерифа Планкерт сильно расстроился, когда Пи Ай сообщил ему, что они направляются обратно в Мексику. Это было как раз то единственное, чего он никогда больше не собирался делать. И тем не менее, когда вроде бы подошел момент бросить все и вернуться домой, он, как завороженный, тащился назад через Рио-Гранде вслед за Пи Аем, Брукширом и Знаменитым Ботинком.

Планкерт глянул вдоль реки, когда они достигли ее середины. Там был Ларедо и там же находилась Дуби. Если повернуть налево и проследовать вдоль извилистого потока, он не проскачет мимо дома. Река приведет его прямо к нему — если только какой-нибудь мексиканец не пристрелит его по дороге.

Но в этом-то и была вся загвоздка. Чтобы добраться домой по реке, надо было проехать через те самые места, где он не пользовался большой любовью жителей. Даже на техасской стороне реки имелись такие уголки, где к нему наверняка отнесутся без симпатии.

Крайне уставший, Планкерт был не в состоянии встретить грудью такое отношение к себе. Лучше уж оставаться в составе экспедиции капитана, который обещал отправить его назад на поезде сразу, как только будет покончено с бандитами. Мысль о предстоящем покое и домашнем уюте успокаивала помощника шерифа и заставляла его двигаться вперед.

Пи Ая Мексика не интересовала, но и не пугала. Капитан дал четкие указания, и ему оставалось только следовать им. А чтобы следовать им, ему надо было не отставать от Знаменитого Ботинка. Старик пребывал в необычном раздражении, однако пока еще не сбежал от них. Но даже если он сбежит, Пи Ай не сомневался, что сможет отличить восток от запада и, вернувшись к реке, добраться в конце концов туда, куда ему было сказано.

На третью ночь, когда они разводили костер за небольшим выступом скалы, подошел Знаменитый Ботинок, завершивший свой очередной пробег по прерии, и сообщил, что к ним направляется Олин.

— Он как раз собирался остановиться на ночевку, когда я нашел его и сказал, что у нас уже разбит лагерь, так что он идет сюда.

Пи Ай смутно помнил Олина Роя, который время от времени случайно забредал в те места, где действовал их отряд рейнджеров и иногда останавливался с ними на ночевку. Пи Ай не мог припомнить чем он занимался, если тот занимался чем-то определенным вообще. Ведь не каждый путник в этих краях имел определенное занятие, а если и имел, то не любил распространяться об этом. В памяти Пи Ая сохранилось только то, что это был человек громадных размеров.

— Он хоть немного похудел? — спросил Пи Ай у Знаменитого Ботинка. — Тогда его с трудом возила лошадь.

— Он слишком тяжел для лошади, — подтвердил Знаменитый Ботинок. — Зато его легко выслеживать.

Когда Олин Рой подъехал к их лагерю, он не произвел впечатления ни на Планкерта, ни на Брукшира.

— Благодарю вас, — произнес Олин официальным тоном, когда Брукшир предложил ему кружку кофе.

После этого он просто сидел у костра в своей засаленной одежде и почти не раскрывал рта.

— Холодно, не так ли? — спросил Пи Ай, не зная, как обращаться к этой громаде.

— Бывает холоднее. Мне приходилось терпеть морозы и посильнее, — откликнулся Олин, жалея о том, что дал Знаменитому Ботинку увлечь себя на их стоянку. Они были достаточно вежливыми и великодушными, предложив ему чашку кофе, но все же Олин чувствовал, что ему было бы лучше ночевать одному. Потребность в разговоре у него не возникала, поскольку никаких разговоров не требовалось, когда он привычно проводил ночи в одиночестве. Вести разговоры с совершенно незнакомыми людьми было для Олина утомительным занятием. Хотя, правда, Пи Ай и не был для него совершенно незнакомым человеком, но к легкой беседе он не располагал. Олину легко говорить было только с Марией и Билли Уильямсом. Но даже наедине с Марией он редко отличался большой разговорчивостью. Обычно он просто сидел и слушал, как говорила Мария, или смотрел, как она причесывала свою маленькую дочь.