– Я рада, что тебе понравилось.

– Это настоящий дом.

То же самое сказала и Марджи, когда пришла навестить нас спустя несколько дней. Она только что вернулась из Нью-Йорка и, забросив вещи в общежитие, тут же побежала смотреть мою первую квартиру. После завершения ремонта мне удалось пройтись по местным барахолкам, купить самую простую и необходимую мебель и привести ее в божеский вид. Так у нас появились самодельные книжные полки, пара настольных ламп из пустых бутылок «Кьянти», однако предметом моей гордости была потрясающая медная двуспальная кровать, которая обошлась мне всего в пятьдесят долларов. Было еще старомодное кресло-качалка за десять долларов, которое я перекрасила в темно-зеленый цвет.

– Бог мой, журнал «Лучшие дома и сады» отдыхает, – воскликнула Марджи.

– Так ты не одобряешь?

– Не одобряю? Да я завидую черной завистью! Я живу в этой клетушке, в то время как у тебя целый дом! А кто занимался внутренним декором?

– Боюсь, это дело моих собственных рук.

– Дэн, должно быть, в восторге.

– Да, ему нравится. Но ты же знаешь Дэна. Быт – это не его стихия.

– Дорогая, ты можешь сколько угодно нести эту антиматериалистическую чушь, но, поверь мне, у тебя есть чувство стиля. Твоя мамочка еще не видела эту красоту?

– Она сейчас не в лучшем расположении духа.

– Пожалуй, эту тему лучше обсудить за бутылочкой дешевого красного вина.

И она достала из сумки «Альмаден Зинфандель».

– Считай это подарком на новоселье.

Мы откупорили вино. Я принесла два бокала.

– Ну, давай рассказывай… – сказала она.

Вся история хлынула из меня потоком – начиная со странного поведения моей матери в июле, сцены с отцом и той женщиной в Бостоне, а кульминацией стал подслушанный разговор между родителями.

Когда я закончила свой рассказ, Марджи залпом допила свое вино и сказала:

– Знаешь, какой мой ответ: ну и что? Да, я знаю, что ты на это скажешь: мол, тебе легко говорить, ведь это не твой отец. Но что из того, что у него где-то есть любовница? И точно так же тебе не стоит париться из-за того, что твоя мать обманывает твоего отца.

– Это меня волнует куда меньше.

– Еще бы, ведь ты же у нас папенькина дочка. И то, что он обманывает твою мать, ты воспринимаешь как обман по отношению к тебе.

– Где ты этого нахваталась, в «Основах психологии»?

– Нет, все это я изучила еще в тринадцать лет. Однажды я ответила на телефонный звонок в нашей нью-йоркской квартире. На том конце провода какой-то пьяный придурок спросил, не с дочерью ли моего отца он говорит. Когда я сказала «да», он произнес – я в точности запомнила его слова: «Что ж, я хочу, чтобы ты знала, что твой папочка трахает мою жену».

– О боже…

– Потом этот парень позвонил моей матери и сказал ей то же самое. Оказалось, это был не первый, не второй и даже не третий раз, когда мой отец вытворял такое. Как сказала мне мама: «У твоего отца мозгов не хватает даже на то, чтобы гулять по-тихому. Вечно выбирает проблемных любовниц. Я бы еще могла пережить его неверность. Но участвовать в этих разборках – не для меня».

– И она ушла от него после этого?

– Дала ему пинка под зад… образно говоря. Вечером, после того телефонного звонка, я пришла домой из школы и застала отца, собирающего свои вещи. Я разрыдалась, умоляла его не уходить, мне совсем не хотелось оставаться одной в ежовых рукавицах матери. Он держал меня, пока я не успокоилась, а потом сказал – жестко так, по-мужски: «Извини, малыш, но меня застукали со спущенными штанами, и теперь приходится расплачиваться». Спустя полчаса его уже не было, и больше я его никогда не видела. Дело в том, что он решил устроить себе холостяцкие каникулы в Палм-Бич, и через неделю у него во время игры в гольф отказало сердце. Вот так закончились его похождения. Получается, что мать, выставив отца из дома, убила его.

Я знала, что отец Марджи умер молодым, – только вот не знала, при каких обстоятельствах.

– Я к чему все это веду, – продолжила Марджи. – Ты должна перестать видеть в своих родителях родителей, смотри на них просто как на обычных взрослых со своими заморочками… со временем мы и сами такими станем.

– Говори за себя.

– Ну, ты точно наивная. – Марджи затушила сигарету и тут же закурила следующую. – Как бы то ни было, что Дэн думает обо всем этом?

– Я ему еще не рассказывала.

– Ты шутишь.

– Я просто… я не знаю… меня все это так смущает.

Мне совсем не хотелось посвящать Дэна в наши семейные дрязги. И хотя я знала, что Марджи права – с моей стороны было лицемерием не рассказать своему парню о том, что происходит в моей семье, – что-то меня останавливало, мне было стыдно за поведение родителей, и еще я боялась, что Дэн изменит свое мнение обо мне.

– Ради всего святого, – сказала Марджи, когда я все-таки озвучила свои страхи, – когда ты повзрослеешь? Тебе нечего стыдиться. Почему просто не рассказать ему обо всем, и тогда ты не будешь чувствовать себя без вины виноватой.

– Хорошо, я так и сделаю.

Но каждый раз, когда я собиралась поговорить с ним, что-то мне мешало – то Дэн был слишком занят, или же он просто был уставшим, или момент казался мне неподходящим.

Когда, спустя какое-то время, я призналась Марджи, что у меня ничего не вышло, она закатила глаза и произнесла:

– Что ж, поезд ушел. Теперь я бы вообще ничего не стала говорить. И это вовсе не значит, что ты предала его или еще что. Просто не захотела это обсуждать. Пусть это будет твоим первым секретом от него. Тем более что он не станет последним.

– И все равно я чувствую себя виноватой.

– Чувство вины оставь для монахинь.

Возможно, Марджи была права. Наверное, я слишком все преувеличивала. Тем более что Дэн не проявлял особого интереса к моей семье, а все свободное время, если оно было, посвящал мне. К тому же мои родители, казалось, нашли выход из этой грязной ситуации. В ту осень мы, можно сказать, избегали общения. Однажды они заехали посмотреть нашу квартиру (и мама отпустила предсказуемый едкий комментарий по поводу моего «инстинкта вить гнездо»). За несколько месяцев осеннего семестра нам с отцом удалось только три раза встретиться за ланчем (и он ни разу не обмолвился о маме). Но вот когда я одна пришла к ним на обед в честь Дня благодарения (Дэн был со своим отцом в Гленз Фоллз), то сразу же почувствовала перемену настроения. Они оба были слегка навеселе, смеялись шуткам друг друга и даже обменивались многозначительными взглядами. Мне было приятно видеть это, но я все мучилась вопросом, что же положило конец «холодной войне». Все открылось после обеда, когда мы приканчивали вторую бутылку вина, и меня тоже немного повело.

– У Дороти хорошие новости, – сообщил отец.

– Позволь, я сама расскажу, – вмешалась мама.

– Я вся внимание, – сказала я.

– У меня будет выставка в галерее Говарда Вайза на Манхэттене.

– Это одна из лучших галерей современного искусства, – добавил отец.

– Мои поздравления, – сказала я, – а как же Милтон Брауди?

Мама поджала губы, и у меня возникло ощущение, будто я сама ударила себя под дых.

– Милтону Брауди не понравилась моя новая коллекция, и мы расстались. Довольна теперь?

– Почему я должна быть довольна? – удивилась я.

– Ну, ты, кажется, всегда радуешься моим неудачам…

– Я этого не говорила.

– Ты спрашивала, не отказался ли от меня Милтон Брауди…

– Это был невинный вопрос, – сказал отец.

– Чушь… и прошу тебя, не влезай. Это касается только нас с ней.

– Ты все преувеличиваешь, – сказала я. – Как всегда.

– Как ты смеешь? Я никогда – повторяю, никогда – не цеплялась к твоим недостаткам…

Ее слова хлестнули меня пощечиной. Мой голос вдруг возвысился. Я начала произносить то, что никогда не сказала бы прежде.

– Ты никогда что? Да ты только и делаешь, что критикуешь меня… или отпускаешь свои глупые язвительные реплики о том, что я живу не по-твоему…