— Вы не знаете, где найти то, что вас интересует, — отметил Брунетти, протягивая в его сторону ладонь, — а я не знаю, что было в тех грузовиках, — он поместил рядом с первой ладонью вторую и покачал ими, словно чашами весов, вверх-вниз.

Гуарино наградил его спокойным взглядом.

— Мне не разрешено обсуждать это с вами, — сообщил он.

Воодушевившись его честностью, Брунетти решил сменить тему.

— А с его родными вы разговаривали?

— Нет. Жена совершенно разбита горем. Парень, который с ней разговаривал, вполне уверен, что она не притворяется. Она понятия не имела о делах мужа, так же, как и сын и дочь — она вообще дома появляется два-три раза в год. — Дав Брунетти возможность переварить информацию, он добавил: — Ранцато и сам говорил мне, что держит все от родных в секрете. И я ему поверил. Я и сейчас в это верю.

— Когда вы с ним говорили? В последний раз, я имею в виду.

— За день до его смерти, — прямо посмотрел на него майор. — До убийства.

— И?

— И он сказал, что выходит из игры. Что уже достаточно всего нам сообщил и больше не желает этим заниматься.

— Судя по тому, что сказали мне вы, — тихо заметил Брунетти, — не так-то уж много он вам и сообщил. — Гуарино притворился глухим, и Брунетти решил подколоть его еще разок: — Как и вы — не так уж и много я от вас узнал.

И вновь майор проигнорировал его слова.

— Как по-вашему, он в тот день нервничал? — задал новый вопрос Брунетти.

— Не больше обычного, — спокойно ответил Гуарино. — Он вообще храбростью не отличался, — нехотя добавил он.

— Мало кто из нас может этим похвастаться, — заметил Брунетти.

Майор взглянул на него и пожал плечами:

— Ничего по этому поводу сказать не могу. Ранцато точно был скорее робкого десятка.

— Да, собственно, и с чего бы ему быть храбрым? — обиделся за покойного принципиальный Брунетти. — У него же в голове была полная каша: начал с подделки документов, потом вынужденно занялся нелегальными перевозками, за что его сцапала финансовая гвардия и передала карабинерии, — а уж вы-то попросту толкнули его на опасную дорожку. Тут уж храбрись не храбрись — все равно будешь пешкой в чужой игре.

— Вы, похоже, здорово к нему прониклись, — сказал Гуарино, и в его устах это прозвучало как обвинение.

На этот раз пришел черед Брунетти пожать плечами и промолчать.

Раздосадованный молчаливым осуждением Брунетти, Гуарино снова заговорил:

— Я же вам уже сказал — мне запретили сообщать вам какие бы то ни было сведения, касающиеся перевозимого груза, — сказал он резко.

Брунетти с трудом удержался от едкого замечания и демонстративно стал смотреть в окно. Какое-то время в кабинете царила тишина. Гуарино даже не пытался ее нарушить.

Брунетти мысленно проиграл в голове весь их разговор с самого начала, и понял, что он ему совершенно не понравился.

Они все так же молчали. Казалось, Гуарино тишина совершенно не смущает. Наконец, когда пауза, по мнению Брунетти, затянулась до неприличия, он убрал ноги с ящика и через стол перегнулся к собеседнику.

— Скажите, Филиппо, вам часто приходится иметь дело с тупыми людьми? — поинтересовался Брунетти.

— Тупыми?

— Ну да, тупыми. Которые туго соображают.

Гуарино чуть ли не против собственного желания уставился на Брунетти, который, одарив его вежливой улыбкой, вновь перевел взгляд на окно.

— Вообще-то частенько, — наконец ответил майор.

— Наверное, со временем это даже входит в привычку, — благожелательно, хоть и без намека на улыбку, заметил Брунетти.

— Что — ощущение, что все вокруг идиоты?

— Ну да, что-то в этом духе. Ну или то, что все ведут себя как идиоты.

Гуарино задумался:

— Понятно. Я вас обидел, да?

Брунетти приподнял брови и неопределенно взмахнул рукой.

— Точно, обидел, — понял Гуарино и снова умолк.

Мужчины посидели в полной тишине еще несколько минут.

— Знаете, — прервал наконец молчание Гуарино, — я ведь правда работаю на Патту. Ну, на своего Патту, — добавил он, когда Брунетти проигнорировал его слова. — Он категорически запретил мне рассказывать кому бы то ни было о том, чем мы занимаемся.

Для самого Брунетти отсутствие полномочий никогда не было серьезной помехой в работе.

— Ну, тогда можете идти, — дружелюбно посоветовал он.

— Что?

— Можете идти, — повторил Брунетти, вежливо махнув в сторону двери. — А я вернусь к своим делам. В которые, по чисто бюрократическим причинам, уже озвученным мною, убийство синьора Ранцато никак не входит.

Гуарино не сдвинулся с места.

— Я с большим интересом вас выслушал, но поймите — у меня нет никаких сведений, которыми я мог бы с вами поделиться. Да я и не вижу причин помогать вам в поисках, что бы вы там ни искали.

Пожалуй, влепи сейчас Брунетти Гуарино пощечину, тот и то меньше поразился бы. И меньше обиделся. Он начал было подниматься на ноги, но опять плюхнулся в кресло и уставился на Брунетти. Лицо Гуарино залила краска — то ли от унижения, то ли от ярости: Брунетти этого не знал и знать не хотел.

— Может, у нас найдется какой-нибудь общий знакомый, с которым я поговорю, и вы ему потом позвоните? — наконец выдавил из себя Гуарино.

— Животное, растение или минерал? — спросил в ответ Брунетти.

— Что-что? — уставился на него майор.

— Это у меня дети раньше в такую игру играли. Так кому же мы позвоним: священнику, врачу, социальному работнику?

— Может, адвокату?

— Адвокату, которому можно доверять? — скептически ухмыльнулся Брунетти.

— Тогда журналисту?

— Да, таких парочка найдется, — признал Брунетти, обдумав это предложение.

— Ну вот, теперь давайте попробуем поискать, может, среди них найдется кто-то, кого мы знаем оба.

— И нам нужен человек, который доверял бы и вам и мне, — заметил Брунетти.

— Верно, — согласился Гуарино.

— Вы считаете, что мне этого будет достаточно? — недоверчиво спросил Брунетти.

— Думаю, все зависит от журналиста, — спокойно ответил Гуарино.

Обсудив нескольких знакомых газетчиков, они наконец выяснили, что оба знают и доверяют Беппе Авизани, криминальному репортеру из Рима.

— Давайте я ему позвоню, — предложил Гуарино и подошел к столу.

Брунетти вызвал межгород и, набрав номер Беппе, включил громкую связь.

— Беппе, ciao, это я, Филиппо, — поздоровался Гуарино.

— Боже мой, неужели судьба республики в опасности и спасти ее смогу только я — ответив на все твои вопросы?! — ужаснулся журналист. — Как ты поживаешь, Филиппо? — уже нормальным тоном спросил он. — Не буду спрашивать, что поделываешь, только как твои дела.

— Все отлично. А у тебя?

— Очень хорошо, — ответил Авизани голосом, в котором слышались нотки отчаяния. За долгие годы дружбы Брунетти уже не раз их слышал. — Ты звонишь, только когда тебе что-нибудь нужно, — немного развеселившись, добавил журналист. — Так что давай, сэкономь время мне и себе и сразу выкладывай, что тебе надо. — Хоть слова звучали и грубовато, тон, которым Беппе их произнес, сводил всю грубость на нет.

— Я сейчас в гостях у одного твоего знакомого, — сказал Гуарино. — Было бы неплохо, если бы ты сказал ему, что мне можно доверять.

— Я недостоин такой чести, Филиппо! — воскликнул Авизани с напускной скромностью. Раздался шелест бумаг, и через минуту журналист заговорил снова: — Привет, Гвидо! Определитель показал венецианский номер, а в своей записной книжке я нашел телефон квестуры, и уж я-то знаю, что ты там единственный человек, который решится мне доверять.

— Осмелюсь ли я предположить, что я единственный в квестуре человек, которому можешь доверять ты? — поинтересовался Брунетти.

— Хотите — верьте, хотите — нет, но меня и не о таком просили, — рассмеялся Авизани.

— Ну и что скажешь?

— Ему можно доверять, — просто ответил журналист. — Я знаю Филиппо уже много лет, и он целиком и полностью заслуживает твоего доверия.