— Господи! Я вообще не понимаю, о чем ты. Я не… — Он больше не в силах сдерживать гнев. — Что ты имеешь в виду? Данброган-Хаус?
Она молчит.
— Подготовилась, сука? — Он потирает грудь. — Ладно, — продолжает он и морщится. — Хочешь об этом поговорить, не так ли? О Фрэнке и Ларри? Об аварии? Давай поговорим.
— Да… давайте.
— Но не по телефону. — Это он произносит уже жестко: справился с интонацией, перешел почти на шепот. — Где-нибудь. На нейтральной территории. Сейчас.
Пусть только попробует ко мне еще раз подойти…
— Идет, — мгновенно соглашается Джина. — Говорите где.
Почти вся первая полоса «Санди трибьюн» отдана Ларри Болджеру и его надвигающейся коронации. Однако внизу затесалась статейка, а внутри, на странице восемь, еще две — про Ричмонд-Плазу.
Марк читает. Сначала просто внимательно, потом с растущим интересом.
Прямо нигде не утверждается — вообще прямых утверждений не видно, наверное из-за строгих законов против клеветы, — но если читать между строк, то получается, что обнаруженный Джиной отчет мог служить мотивом для убийства ее брата.
Или того, что онасчитает таковым.
На этом девелопере, Пэдди Нортоне, похоже, сосредоточилось все ее внимание. Пишут, что Джина преследовала его просто с лютой решимостью и потом…
Марк ненадолго опускает газету. Таращится на противоположную стену, слушает, как монотонно пикают мониторы, и тут его осеняет.
Она ведь собиралась ему что-то сказать.
Во время их последнего разговора. По телефону.
Она уже говорила, а он перебил ее.
Что же она говорила?
Он пытается вспомнить. Он тогда…
«Мне кажется, я пошла по ложному следу».
Вот что.
«С Болджером».
Он прикрывает глаза.
«Мне кажется, я пошла по ложному следу. С Болджером. Просто как-то не склады…»
Он снова открывает глаза.
Но что? Что не складывается?
Не складывается, что Болджер…
Он обескуражен. Он снова поднимает газету и вчитывается в последние абзацы.
Пэдди Нортон… Пэдди Нортон…
Слова почти что расплываются.
«…Начал карьеру больше двадцати пяти лет назад… на стыке бизнеса и политики… вскоре зарекомендовал себя как ведущий… принадлежность к партии… братья Болджер…»
Марка начинает мутить.
Значит… Значит, он всю дорогу был не прав? Всю свою жизнь?
Он перелистывает страницы и возвращается к другой статье — о Болджере. Внимательно перечитывает ее.
«…Вызван из Бостона… когда шла уже подготовка к похоронам… не хотел выдвигаться…»
Марк закрывает глаза.
Он в шоке, равном по силе религиозному прозрению.
Когда произошла авария, Болджера даже в стране не было…
К моменту его возвращения из Штатов обо всем уже позаботились. Процесс был запущен.
Вот это да!
А он-то думал…
Это имя… это имя — Ларри Болджер — всю жизнь нависало над ним, как грозовая туча.
Ларри Болджер… Ларри Болджер…
А он ни разу не спросил, ни с кем не говорил. И с ним никто не говорил об этом…
Марк качает головой. Теперь в нем закипает ярость.
Он должен узнать.
Он должен выяснить.
Пэдди Нортон.
Девелопер-миллиардер.
Имя, конечно, на слуху, но ни с каким лицом оно не ассоциируется. И тут же Марку приходит в голову, что, учитывая местечковость здешней строительной индустрии, он мог спокойно пересекаться с Нортоном по работе или хотя бы встречаться с ним на приемах или выставках.
И уж конечно, он знает тех, кто знает Нортона. Хотя бы этот девелопер из Корка. Он вроде заикнулся, что разговаривал с Нортоном.
Ну и дела!
В этом мире разве скроешься? Уж точно не в этом городе.
А иногда так хотелось бы!
Политик Болджер всегда казался Марку далекой фигурой — застывшей и недосягаемой. Но этот… этот близкий до неприличия.
Слишком близкий…
Они могли пожимать друг другу руки.
Марк словно ощетинился: сердце наполнилось гневом, а теперь еще и отвращением. Он старается сосредоточиться, пытается сконцентрироваться.
«Винтерленд пропертиз». Офис у них на Бэггот-стрит, но у самого Нортона… какие-то гектары в районе… Фоксрока.
Номер егонаверняка найти не сложно. Может, он есть даже в справочнике.
Медсестра возвращается. Она еще в дверях, а он уже зовет ее.
Ее это настораживает, и она сразу же подходит к постели:
— Да, милый, в чем дело?
— Что там с телефоном?
— Ах да, я не… мм… я сейчас…
— Можно воспользоваться вашим? Вы говорили, что разрешите. Можно? Я только на минутку. Я просто… позволите? Это важно.
Перед дверью Джина оборачивается, выключает свет, выходит на лестничную площадку. Закрывает квартиру. Спускается пешком, чтобы пройтись.
Что она творит? Совсем рехнулась.
«Не вздумай приближаться к Пэдди Нортону…»
Но нужно выяснить.
Она должна услышать это от него. Если его удастся разговорить, может, он расколется…
На улице холодно и неприятно. Обычный ноябрьский вечер. Они договорились встретиться на пляже в Сэндимаунте. На скамейке. На нейтральной территории, подальше от всего. И естественно, от всех. Особенно в такую непогоду. Ведь там, кроме случайного прохожего, выгуливающего собаку, закутанного в пальто, дрожащего, глядящего только перед собой, ушедшего в собственные мысли, — ни души…
Но ей насрать.
Если Нортон готов обсуждать с ней братьев Болджер, может, он и о ее брате поговорит.
Она достает из кармана мобильный, проверяет, не пропустила ли чего, переключает его на пейджер и кладет обратно в джинсы.
Смотрит, что с движением на набережной. Теперь с этим объездом фиг такси поймаешь.
Шагает по направлению к центру — к Ай-эф-эс-си. Там больше машин.
Нортон надевает пальто. Сворачивает лист с фотографиями в трубочку и опускает его в карман.
Надевает шарф и перчатки.
Смотрится в зеркало. Лицо приобрело сероватый оттенок.
Как он мог такое ляпнуть? Зачем-то сказал про Данброган-Хаус. Ведь сразу понял: она об этом слышит в первый раз.
Но к чему тогда фотографии? Блеф? Сентиментальный задвиг? Он всегда говорил, что она ни хрена не знает. И, как всегда, был прав.
Но ведь не отступает, стерва.
Нортон протягивает руку к двери, собирается открыть.
И тут звонит домашний телефон.
Как и раньше, он не намерен отвечать, но почему-то не выходит, слушает. Телефон еще немного звонит. Потом неожиданно замолкает.
Мириам.
Он почему-то медлит. Как будто ждет чего-то,
Разворачивается.
Мириам стоит на лестнице. В руке у нее трубка.
В глазах странное выражение. Едва ли только потому, что он уходит без предупреждения. Скорее всего, упрек, а имеете с ним презрение уступили место чему-то новому, чему-то более глубокому, чему-то, что он не может постичь.
Она спускается на несколько ступенек. Протягивает трубку.
Тихо говорит, почти что шепчет:
— Это Марк Гриффин.
— Алло?
Марк делает глубокий вдох.
Такой глубокий, будто он всю жизнь ждал именно его и будет за него держаться до последнего. Слова готовы. В каком они порядке встанут, безразлично. Они все тут и были с ним всю жизнь. Застыли, ждут. Есть что-то удивительно мистическое в краткой паузе, предшествующей их атаке.
Слова как мост, уже объятый пламенем. Мост между будущим и прошлым.
— Это же ты сделал, — произносит Марк. Голос кажется ему чужим. — Ведь так?
И ждет ответа. Боится упустить фразу, слово, слог. И прижимает трубку к уху что есть сил.
Не отрывая глаз от двери.
Сердце громко бьется.
На другом конце провода — Нортон. Стоит в прихожей, у подножия лестницы. И думает: не снится ли ему все это? Что за банальщина! Какая связь между простейшим действием — взял в руки телефонную трубку — и чем-то столь огромным и важным, как…
Разговор с Марком Гриффином.
