На трех экранах показывают снукер. На четвертом, подвешенном в нише у входа, — шестичасовые новости. Звук выключен, но это не страшно. Через несколько секунд они переключаются из студии на репортаж. Корреспондент говорит прямо в камеру, через дорогу от него большой отель; картинка сильно смахивает на Манхэттен. Джина не слышит голоса, но по выражению лица говорящего понимает: речь идет о чем-то важном. Следующий кадр: мужчина в костюме входит в офис, садится за стол, берет ручку, готовится подписать документ. Это уже рекламный ролик, настолько деревянный и неестественный, что не выдерживает никакой критики. Так телевизионщики обычно представляют министров правительства.

В данном случае — Ларри Болджера.

Хм… Странно: не то, что его показывают в новостях — это с Болджером случается нередко, — а то, что она разговаривала с ним буквально пару дней назад.

— Вот мудила!

Джина в изумлении оглядывается и смотрит на Стэка.

— Я ему вчера все доступно объяснил, — продолжает Стэк в телефонную трубку, — он знает тему от начала и до конца. Мудня шелудивая. Так, не отпускай его. Делай что хочешь. Я буду через десять минут.

Он захлопывает телефон и убирает его.

Не слышь Джина этого разговора, ей бы спалось спокойнее.

— Мне нужно идти, — говорит Стэк. — Извини.

— Мм… ничего. Спасибо, что поделился информацией.

— Не за что.

Джина достает из кошелька «льюшезовскую» визитку и протягивает Стэку:

— Можно попросить тебя, если ты что-нибудь еще узнаешь, дать мне знать? На карточке мой мобильный.

— Заметано. Ага. Конечно.

Выбравшись из-за стола, Стэк тоже достает визитку и кладет на стол. На карточке написано: «Терри Стэк, электромонтажные работы».

— А это, — произносит он, — на случай, если и я тебе когда-нибудь понадоблюсь.

Она кивает, но молчит.

— В любое время дня и ночи, — добавляет он. — Наша лавка открыта двадцать четыре часа в сутки. — Он подмигивает Джине. — Также выезжаем на аварийные вызовы.

Она опять кивает:

— Хорошо, как скажешь, спасибо.

Потом берет визитку и кладет в кошелек.

Стэк поднимает кружку и приканчивает пиво.

— Ладно, зая, — резюмирует он, ставя кружку на место, — не парься.

Он выходит. По пути кивает бармену. Кенгурушечники следуют за ним.

Джину колотит. Она тоже собирается уйти, но решает пару минут погодить.

Делает глоток «Короны».

Трет глаза и пытается сообразить: может, ей пойти по второму кругу — поговорить со всеми заново? С кого тогда начать?

Через некоторое время она убирает кошелек и встает. По пути к выходу опять поднимает глаза к телевизору.

Там все еще новости. Немецкий канцлер со сцены отвечает на вопросы журналистов.

Джина собирается с духом, толкает дверь и выходит в холодный вечер.

Марк, как никогда, близок к тому, чтобы заказать себе выпить.

Чтобы хоть немножко полегчало.

В «Роско» сегодня довольно оживленно — но только не за их столом. За их столом царит, мягко говоря, слегка натянутая атмосфера.

Марк ковыряется в рукколе. Строительный подрядчик, некрупный мускулистый шестидесятилетний коркианец возит по тарелке кусок спаржи и ведет бессвязное повествование о лондонской молодости. Толстый бухгалтер увлечен фишкейками под соусом из голубого сыра.

В центре стола — бутылка «Сан-Пеллегрино»: Марку остается только пялиться на этикетку.

Какой наивняк — а ведь ему уже за тридцать!

Только на третьей встрече до него дошло, слава тебе господи, что вся хитросплетенность этих переговоров объяснялась единственно желанием второй стороны: они хотят откат за подписание контракта. Ничего конкретного строитель не сказал, но то, что с собой на встречу он прихватил бухгалтера, отчетливо указывает на его желание перевести отношения на следующий уровень.

Коркианец, вероятно, все это время полагает, что Марк ломается. Ему и в голову не приходит, что он имеет дело с идиотом. И только когда вдруг в подобающе двусмысленном контексте всплывает цифра в двадцать тысяч евро, до Марка наконец доходит. Это же очевидно! Остолоп! Как он сразу не догадался?!

А они еще даже не приступили к горячему.

Поэтому чему тут удивляться? Марк бы сейчас бабушку продал за стакан джина — без тоника. Но эти двое не пьют, вот и ему приходится держаться.

Ввиду отсутствия других радостей он концентрируется на салате, толстый бухгалтер — на остатках сырного соуса, а строитель знай себе рассказывает. Правда, вскоре выясняется, что как рассказчик он раб мелких деталей. При попытке установить с точностью до недели, когда именно в 1969 году произошло некое событие, не имеющее отношения к основной линии повествования, он застопоривается.

Марк возвращается к изучению этикетки.

Он не знает, как трактуют собеседники его реакции, но понимает, что им непросто. Учитывая, что контракт ему нужен позарез и что деньги он платить не хочет, надо бы ему вести себя пособраннее.

Легко сказать. Последнее время он постоянно где-то витает.

Марк отрывается от бутылки.

Рассказ строителя, видимо, близится к завершению. Подходит официант и начинает убирать тарелки.

— Марк, вы в порядке? — спрашивает бухгалтер. — Вы сегодня какой-то притихший.

— Нет-нет… все хорошо.

Наступает неловкая пауза. Бухгалтер чувствует, что Марк не рвется обсуждать единственно насущный предмет. Поэтому он откашливается и предлагает другую тему:

— Вы слышали новости про Ларри Болджера?

Марк настораживается.

Строитель присвистывает и говорит:

— Да, черт возьми! Теперь всю неделю бедолагу Ларри будут дрючить как Сидорову козу.

Марк краем уха что-то слышал, но не запомнил.

— Уже пошли требования об отставке, но я не думаю, что он так сразу сдастся. А вы как считаете?

— Конечно нет, — отвечает строитель, — тем более что утечка прошла из его же партии.

— Да ладно!

— А как вы хотели? — Он ждет, пока официант отойдет от стола, затем продолжает: — Готов об заклад биться: под него кто-то в верхнем эшелоне копает. Видимо, этот кто-то не хочет видеть Ларри во главе партии.

Первая реакция Марка — промолчать. Но он все-таки спрашивает:

— Что стряслось? Я как-то пропустил.

— Сегодня в утреннем выпуске «Индепендент, — рассказывает строитель, — Кен Мерфи заявил, что Ларри Болджер задолжал букмекеру десять тонн. Да и черт бы с ним, это бы ему сошло с рук, но выяснилось, что он еще и с букмекерской женушкой путался.

— Скользкий тип, — комментирует бухгалтер, — всегда таким был.

— Да уж, промахов он в свое время наделал немало.

Пульс Марка учащается.

— Каких промахов?

— Да всяких. Садился в лужу, любил промочить горло — ну и прочие политические оплошности, по мелочи… Хотя, конечно, все дело в том, как он начинал. Вот откуда ветер дует, если вы понимаете, о чем я.

— Нет, — произносит Марк и качает головой, — я не понимаю.

Строитель цокает языком.

— Что ж… — протягивает он. — Вы оба, естественно, не можете этого помнить. Когда Ларри избрали в первый раз, ходили кое-какие… слухи.

Он останавливается, озирается, будто проверяет, не подслушивает ли их кто. Потом переводит взгляд на Марка и только тут, видимо, соображает, что они не настолько хорошо знакомы.

Но Марк не намерен спускать это на тормозах. Он склоняется вперед и спрашивает:

— Какие слухи?

Строитель медлит; его напрягает чрезмерная заинтересованность Марка.

— Послушайте, если честно, — отвечает он, — мне и рассказать-то особо нечего. Это были так, разговоры, да и вообще…

— По-моему, Болджер вступил в борьбу за место, — подхватывает бухгалтер, — после смерти брата, верно?

— Да, верно, — говорит строитель. — Все так и было.

— А как это случилось? Как погиб его брат?

— Тут в целом ничего сверхъестественного… брат погиб в аварии.

Марк неожиданно вспыхивает. Он думал, что справится, но, видимо, ошибся.