Болджер только кивает; он в таком восторге, что не замечает никого вокруг.

— Все тогда гнались за размером. В сущности, все обычно сводилось к масштабности проекта. Это было время вечных «возьми побольше того», «побольше этого»… и получалось, ну, скажем, восемь миль лифтовых шахт, три тысячи тонн мрамора, два с половиной миллиона футов силового кабеля, десять миллионов кирпичей…

Он продолжает рассказом, как в конце пятидесятых в должности вице-президента восточного отделения «Вулпер и Стоун» он лично руководил строительством нового головного офиса компании в центре Манхэттена. С этой байки он как-то переходит к настоящему и говорит, насколько стратегически важно для «Оберона» обеспечить себя первоклассной базой в Европе. Всего за пять минут он умудряется употребить слова: «плацдарм», «ворота» и «портал».

Где-то около половины третьего он неожиданно заявляет, что ему пора: он-де должен прилечь.

— Ларри, я очень рад знакомству, — говорит старик, — просто у меня там что-то в крови. Приходится подчиняться докторам.

— Ну что вы, разумеется, конечно.

Воган встает, тут же встают и остальные. Рэй Салливан что-то говорит юноше; тот моментально достает мобильный и звонит.

— Ларри, проводи меня, — говорит Воган Болджеру и берет его под руку.

— Мистер Воган, вы даже не представляете, какую честь оказали мне своим присутствием.

— Что ж, спасибо, Ларри. Приятно слышать такие слова. — Он немного надавливает на руку Болджера. — И позволь мне кое-что добавить.

— Я весь внимание.

— Никто никогда до конца не знает, что произойдет в политике, верно?

Болджер кивает.

— Мы живем во времена демократии.

— Это так.

— Все решения принимает народ.

— Хм…

— Насколько я знаю, все взоры в Ирландии сейчас обращены к тебе. Поэтому имей в виду, — здесь Воган приглушает голос почти до шепота, — мы будем все время рядом.

— Я очень признателен.

— И если понадобится наша помощь…

— Благодарю вас.

У двери Вогана ожидает крепыш Фил. Тут старик отцепляется от Болджера, поворачивается к нему лицом и протягивает руку.

— Ларри, — произносит он, — было приятно познакомиться.

Они обмениваются рукопожатиями.

— И помни, что я сказал.

— Никогда не забуду.

Воган разворачивается и уходит.

Через двадцать минут, которые проходят за очередной порцией рукопожатий и уже куда более настойчивых и личных заверений в полной поддержке, Болджер тоже прощается. Рэй Салливан провожает его до машины.

Водитель выруливает на Семьдесят вторую, поворачивает с нее налево и выезжает на Пятую авеню.

У Болджера до сих пор голова идет кругом; он пытается разобраться: что же с ним произошло?

А произошло всего-навсего собеседование. Он его прошел и получил мандат на руководство партией. Ведь его партия — верный кандидат на победу в следующих выборах. А «Оберон груп» нужна дружественная европейская площадка, потенциальная база для аэрокосмических, оборонных и биотехнических проектов.

Не нужно быть семи пядей во лбу.

Относительно своей роли в данном процессе он тоже иллюзий не питает. Как и относительно того, что в любой момент «Оберон» может мандатец отозвать.

И все же случившееся ему понравилось, причем понравилось настолько, что хочется добавки… продолжения неприкрытой лести, внимания и доступа к чему-то недоступному.

Он проводит рукой по сияющей черной коже сиденья. Это ему тоже нравится: нравится рассекать город в автомобиле с водителем, оставаясь невидимым за тонированными стеклами лимузина. Снаружи мелькают люди — некоторые оборачиваются, но сразу же остаются позади, поэтому рассмотреть их нереально. Здания, фасады, фронтоны — отсюда все так иллюзорно, схематично; город сжался до целлулоидно-галлюциногенного мелькания. А что же, интересно, ощущаешь, когда вокруг — полицейский эскорт? А если за тобой вереница правительственных автомобилей, а ты в машине с открытым верхом, едешь, машешь, вокруг ревут люди, моторы, и ты на линии огня… Уф! Об этом даже думать страшно. Сразу накатывает почти невыносимое физическое возбуждение от власти и чувства собственной значимости…

Машина тормозит у его гостиницы. Ожидая, пока водитель откроет дверцу, Болджер включает мобильный.

Он выходит из машины и смотрит влево — на темный, продуваемый ветрами каньон Пятьдесят седьмой стрит. И неожиданно впадает в уныние.

По пути в фойе Болджер изучает новости мобильника: оказывается, за время отсутствия в сети ему наприходило шесть голосовых сообщений и семь эсэмэсок. Такой трафик за каких-нибудь пару часов — это немножко чересчур, даже для него. Поэтому ему не обязательно видеть белую как мел, укоризненно покачивающую головой Полу, чтобы понять: что-то стряслось.

— Что? — спрашивает он.

Пола не может остановиться. Покачивает головой как заведенная:

— Кен Мерфи.

— Блин! — восклицает Болджер. — И что он?

— Стряпает историю для завтрашних выпусков.

— Обо мне?

— Да.

Болджер замирает.

А Пола не торопится с продолжением. То ли злится, то ли брезгует, то ли вообще устала — не разберешься.

— И?.. Что за история?

— История, — отвечает она, не глядя в глаза, — о некой любовной интрижке и… игорных долгах.

— Зая, как дела?

Джина оборачивается. Она поражена, но виду не подает — во всяком случае, старается. Она приехала пораньше и села за столик напротив бара, откуда отлично просматривается вход. Заказала бутылку «Короны» и стала ждать.

А Терри Стэк возьми да появись из-за спины. Вот так номер!

Она поднимает на него глаза и отвечает:

— Хорошо.

Интересно, неужели он здесь уже давно? Непохоже: перед тем как сесть, она тщательно осмотрела заведение. Следует ли это понимать так, что он здесь на особых правах и может входить через служебный вход?

А может, он теперь хозяин «Кеннеди»?

Стэк подваливает к ее столику и усаживается напротив. Кивая на бутылку пива, произносит:

— Пол-литра не нальешь?

На долю секунды Джине кажется, что он обращается к ней, но потом она замечает: над барной стойкой склонился очередной кенгурушечник. Оглядываться ее не тянет, но и так понятно: столик за ней, ранее пустовавший, сейчас наверняка занят.

Еще несколькими пацанами в кенгурухах?

Фирменный стиль его охранников.

— Спасибо, что согласились поговорить со мной, — произносит Джина.

Она решила вести себя со Стэком цивилизованно… и нейтрально, если такое возможно.

— Зая, всегда с удовольствием. Только умоляю, не выкай, ладно?

И тут же возникает первый этический вопрос: насколько цивилизованно или нейтрально прозвучит просьба не называть ее «заей»?

— Хозяин — барин, — продолжает она, а сама тем временем изучает этикетку «Короны».

— Я просто рад, что ты не забываешь обо мне, ведь…

— Это совсем не то, — прерывает она, — у меня к вам… к тебе несколько вопросов.

— Ну ладно, ладно. Не кипятись. Я все равно думал сам искать тебя.

— Зачем?

— Мы до этого еще доберемся.

Кенгурушечник возвращается с кружкой темного пива для Стэка и исчезает, предварительно взглянув на Джину. Стэк делает глоток и слизывает пену с верхней губы.

— Ну и… — произносит он. — Как все-таки делишки?

— Хорошо.

Она не собирается вдаваться в подробности. Какого черта Стэка волнует, как ее делишки!

— Я знал, что у Ноэлевой мамки есть парочка сестер, — продолжает Стэк, — но даже не догадывался, что…

Тут он останавливается, подыскивая нужные слова.

— Что?

— Что одна из них так молода и так… бесподобна.

Ну вот — приехали!

— Ну, теперь вот знаешь.

Она отпивает из бутылки. Он — из кружки.

— И чем ты занимаешься?

Джине хочется заорать. Она что — на свиданку пришла?

— Я занимаюсь программированием.

— Ух ты!

Пошло немного не так, как он задумывал, догадывается Джина. Что ему на такое ответить? Сказать: забавно, я пробавляюсь тем же самым, только немножко с другого боку — пиратство, знаешь ли.