Второй причиной для беспокойства стало то, как он отнесся к смерти несчастного Данило Даниловича. Почему он, с одной стороны, с интересом выслушал последние слова, которые произнес Данило перед своей кончиной, а с другой – отклонял какое бы то ни было подозрение относительно турок?

Теперь Атто заявил мне, что во второй половине дня снова попытается подобраться к Пальфи. Я промолчал. Пусть попробует справиться сам, подумал я.

У меня была важная договоренность с Симонисом: его товарищи-студенты должны были собраться и сообщить мне, что они узнали о Золотом яблоке.

Несколько позже я уже сидел в коляске Пеничека, рядом с Симонисом. Я постепенно учился ценить то, что у моего помощника есть такой послушный, пусть и хромой, младшекурсник с транспортным средством. У Симониса был раб, этим не мог похвастаться даже я, хотя и был его работодателем.

Вначале царило молчание: воспоминания о смерти Данило давили на нас. Легко говорить о том, сколь опасное это занятие – доносы, как сразу заключил Мелани. Однако подозрение, что бедняга был убит из-за полученной информации о Золотом яблоке, не оставляло нас, хотя у нас не было ни единой зацепки, и капли раскаяния, подобно серной кислоте, падали на наши сердца. Я встретился взглядом с Симонисом, который задумчиво смотрел на меня.

– Господин мастер, вы меня еще не спрашивали, – начал он, заставляя себя улыбнуться, – какими ремеслами занимаются мои товарищи, чтобы оплачивать обучение.

Грек попытался приподнять завесу неприятного молчания.

– Точно, – согласился я, – я о них почти ничего не знаю.

Памятуя о сомнительном ремесле бедного Данило и противозаконном – Пеничека, мне было любопытно, и в то же время я испытывал недоверие.

– Коломан Супан. – самый богатый из всех, – поведал мне Симонис, – потому что работает старшим официантом. То, что присутствующий здесь младшекурсник – кучер, вы уже знаете. У Драгомира Популеску мало времени на то, чтобы зарабатывать свой хлеб насущный: он почти постоянно занят женщинами. Вернее, он постоянно пытается, но ему никогда не везет. Коломан же почти не прикладывает усилий, но всегда пользуется успехом.

– Ах вот как? И как же это у него получается?

– У него… как бы это сказать… необычные способности, – с улыбкой сказал Симонис. – Весть об этом разнеслась среди юных венок, которые именно это и ценят, они всегда довольны Коломаном. Если вам повезет, господин мастер, скоро мы получим подтверждение его умения.

– Подтверждение?

– Сейчас три часа пополудни, и в это время Коломан всегда на работе. У него просто слишком много энергии; каждый день в это время он должен дать волю своим страстям, иначе он загрустит. Если у него нет под рукой голубки, то где бы он ни находился, он способен забраться в первое попавшееся окно, через крышу и камин, чтобы попасть к готовой на все красавице. Я видел это своими собственными глазами.

Мы подъехали к скромному домику у бастиона. Приказав Пеничеку ждать снаружи, грек постучал в двери. Нам открыл молодой человек, который сразу же предостерег:

– Он наверху и занят.

Симонис ответил ему заговорщицкой улыбкой. Мы вошли, и он пояснил мне, что весь этот дом, небольшое трехэтажное здание, снимает группа студентов, которые хорошо знают привычки своих соседей. Мы сели на скамью в узкой прихожей, из которой вела лестница на верхний этаж. Едва я успел отряхнуть снег с пелерины, как до нас донесся сверху крик.

– А-а-а-а! Да, хорошо, еще! – слышался женский стон.

– Это продлится недолго, Коломан знает, что мы не можем опоздать, – подмигнув мне, прошептал Симонис.

– Ты – животное, бык… еще раз, еще, прошу тебя! – продолжала немка.

Однако Коломан, похоже, понял, что мы пришли. Мы услышали, как он вежливо отказывается. Дискуссия затянулась становясь все более и более оживленной. Внезапно я услышал как хлопнула дверь и раздались шаги на лестнице. Мы увидели молодую женщину (довольно милую, светловолосую, с собранными на затылке волосами, в простом, но новом платье), которая прошла мимо нас, кипя от ярости. Прежде чем покинуть дом, она еще раз обернулась и выкрикнула, нимало не смущаясь нашим присутствием, последнее оскорбление в адрес Коломана:

– Да ты всего лишь жалкий лакей, венгр, грязный крот!

Затем она хлопнула дверью с такой силой, что задрожал пол.

– Обычное поведение венок, – с успокаивающей улыбкой сказал Симонис.

Вскоре после этого наш товарищ спустился по лестнице и со смесью смущения и веселости на лице принялся застегивать рубашку.

– Вообще-то я барон, двадцать седьмой Коломан Супан в нашей семье, если быть точным, а официантом работаю только для того, чтобы оплатить обучение, – сказал он, словно девушка еще была здесь. – Пожалуйста, простите за столь неприятную сцену, но таковы уж они есть, венки: если взял на себя обязательства и вынужден несколько ускорить процесс, они приходят в ярость. А вот в Италии…

– …женщины терпеливее? – осмелился спросить я, в то время как Коломан надевал плащ.

– В Италии я никогда не тороплюсь, – ухмыльнулся Коломан, хлопнул Симониса по спине и пошел к двери.

Коляска младшекурсника медленно пришла в движение и покатилась по мягкому снежному покрывалу по направлению к квартире Популеску, где два дня назад проходила церемония снятия. Здесь должна была состояться встреча. Каждый собрал сведения о Золотом яблоке, и им наверняка будет что рассказать друг другу. Однако внезапная смерть Данило бросит тень на встречу, потому что сильнее всего она коснулась, конечно же, его друзей.

Коломан Супан тоже был печален, отбросив первоначальную веселость. Чтобы прогнать грустные мысли, я попытался завязать разговор, как раньше Симонис сделал по отношению ко мне. Я спросил, доволен ли он своей работой.

– Доволен? В данный момент я благодарю небо за то, что пост закончился, – сказал Коломан, касаясь рукой лба, словно вытирая пот.

– Но почему? Я думал, что в пост старшие официанты трактиров работают меньше, поскольку никто не ест мясо и блюда готовить легче.

– Легче? – рассмеялся Коломан. – Вы не представляете, как нам приходится попотеть во время поста, чтобы приготовить все эти сложные рыбные блюда! Жареный угорь в шпике, селедка в сметане, запеченные в печи раки с корнями петрушки, тушенные в масле с лимонным соком и устрицами, жареная треска с редькой, горчицей и маслом, не говоря уже о жареном бобре…

– Жареном бобре? Но ведь это же не рыба.

– Объясните это венцам! Мы еще и ловить их должны, этих проклятых мохнатых тварей. К счастью, существуют еще яйца Лютера.

– Лютера?

– Да, те, которые никогда не ел Лютер. Это постные яйца. Их называют так в шутку, потому что католики едят их, чтобы тренироваться в воздержании от мяса, в то время как протестанты смеются втихомолку и едят все, что им заблагорассудится. Но в основном готовим рыбу.

Во время австрийского воздержания, пояснил Коломан, в кухнях венских трактиров можно найти невообразимо огромное количество рыбы, кроме того, такое разнообразие, которого не встретишь даже в Италии. Даже в горах Тироля были люди, к примеру известный врач Гуаринони (опять же итальянец), которые советовали осторожно подходить к большому выбору: рыбы из горных ручьев, рек, прудов или далеких морей, таких как венгерское озеро Балатон, из Богемии, Моравии, Галиции, Боснии или с итальянского побережья неподалеку от Триста. Из Венеции срочной почтой приходят горы устриц, морские змеи, мидии, раки и морские ежи, лягушки и морские черепахи, и другие национальные блюда привозят в Вену особым транспортом отовсюду, даже из далекой Голландии или еще более далекого Северного моря.

– Предположим, их кладут под лед, но не спрашивайте меня, как, черт возьми, они могут быть свежими после долгого путешествия, потому что я этого тоже никогда не понимал, – добавил Коломан.

Поскольку большинству венцев тяжело отказаться от наслаждения мясом до самой Пасхи, а водяные животные – это все-таки водяные животные, в меню во время поста наряду с рыбой и ракообразными появляются выдры и бобры!