Тем временем Киприан снова сел прямо и вытер кровь с губы. Услышав вопрос, он покачал головой и несколько раз сплюнул на пол. Клаус уже сжал было кулаки и вопросительно взглянул на Драгомира Популеску, однако тот подал ему знак оставить мальчика в покое.

– Я уже ничего не понимаю, – пожаловался Симонис, когда мы покидали подвал и возвращались в коляску Пеничека. – Отдельные обрывки информации вроде стыкуются, но все вместе не имеет никакого смысла. Неясно, является ли Золотое яблоко этой мюрой, или же мюра – это шар из статуи Девы Марии, или Юстиниана, или Константина, или он на вершине собора Святого Стефана. Киприан говорит, что мюра происходит из центра мира или даже от Александра Великого, с четвертого неба или из кольца Соломона. Как бы там ни было, но если этот шар – это солнечная материя, как он называет ее, и хранилась в могиле Айууба, то высказывание аги «мы пришли к Золотому яблоку совершенно одни» вообще теряет какой бы то ни было смысл.

– Я тоже не понимаю, – поддержал его Популеску, и голос его звучал так, словно в жилах его течет уже больше пива, чем крови, – но должна быть причина, почему турки говорили нашему принцу в Золотом яблоке.

– Я думаю, Драгомиру стоит разузнать об этом Айуубе, знаменосце пророка Мохаммеда. В конце концов, Данило не просто так назвал его имя перед своей смертью, – предложил грек когда мы садились в коляску.

– О нет, наш Драгомир с этого момента ничего не должен разузнавать, – возразил я, бросая на помощника сердитый взгляд, и достал деньги, чтобы заплатить Популеску. – И ваши товарищи тоже, потому что…

– Хорошо сказано! – воскликнул румын, лицо которого просветлело при виде монет. – Я совершенно с вами согласен. Для начала мы узнали достаточно. Сегодня вечером у меня встреча с моей милой на богослужении на Калвариенберге, деньги будут очень кстати, огромное спасибо!

– Будь осторожен, Драгомир, – попытался я объяснить ему, вручая деньги, – тебе следовало бы знать, что…

– Я буду осторожен, как рысь! Потому что она утверждаем что еще девушка, – рассмеялся он, – однако с помощью пары трюков я проверю, так ли это.

Он был пьян. Не самое идеальное состояние, чтобы слушать то, что следовало сказать ему. Мы помогли ему подняться к нам в коляску.

– Так, а теперь послушай меня: дервиш аги… – снова начал я.

– Дервиш? Один из этих рычащих волчков в белых юбочках? – усмехнулся он и отрыгнул. – О, это совсем не те юбочки, которые я задеру сегодня вечером! А девица ли еще дервиш, нисколько меня не интересует, ха-ха! А вот своей курочке-брюнетке из кофейни, хо-хо, слушайте внимательно, я дам напиться Sal armoniacum [65]с ключевой водой, и если она не девушка, она обмочится, ха-ха! Кроме того, у меня есть обугленные корни одуванчика, их я поднесу к ее носу: если она не девушка, то снова обмочится! Представьте себе, как неприятно, ха-ха!

Я был в отчаянии. К грубому смеху Драгомира вскоре присоединился и мой помощник, который, словно этого было не довольно, приказал смеяться еще и младшекурснику.

– Конечно, было бы по-настоящему жаль, если она не девушка… – заявил Драгомир, надувая губы, – но, по крайней мере, я смогу быть уверенным, что она рано или поздно даст себя уложить и не придется долго ее обхаживать! Ха-ха!

Коляска остановилась. Мы были у дома Популеску. Прежде чем я успел что-либо сказать, он открыл дверцу и вышел.

– Погоди минутку, Драгомир, – крикнул я ему вслед, – есть кое-что, о чем ты должен знать!..

– Тысяча благодарностей, господин мастер! – пьяно рассмеялся тот, несколько раз кланяясь, а затем, взмахнув мешочком с монетами, вошел в дом.

– Поезжай дальше, младшекурсник! – приказал Симонис.

– Нет, подожди! – запротестовал я. – Но правда, Симонис, я ведь не успел ему почти ничего сказать!

– Он слишком много выпил и все равно ничего бы не понял. Если хотите, поговорите с ним вечером. Он ведь сказал, что у него встреча с этой девушкой на Калвариенберге.

– Конечно, теперь мне ничего другого не остается, – покорно вздохнул я. – Я совершенно обессилел, а мы не сумели предупредить никого из твоих товарищей. Я спрашиваю себя, не лучше ли было бы сначала отыскать Коломана или Опалинского – вместо Драгомира.

– Оба они были дома и спали.

– Что-то? – изумился я. – А почему ты посоветовал мне начать с Драгомира?

– Было бы невежливо разбудить их обоих. Они ведь не подчиняются мне, как младшекурсник.

Я удивленно промолчал. Слишком идиотский ответ даже для полуидиота, подумал я.

Когда мы возвращались в Химмельпфорте, на улицах было ужа гораздо более людно. Лотки с хлебом, трактиры и продавцы сдобы источали тот аромат шоколада, который (подобного ему я не встречал ни в одном другом городе) время от времени щекотал носы прохожим посреди улицы, сада или оживленной аллеи, словно они внезапно повстречались с потусторонними духами.

Молочницы, пекари, музыканты и лакеи выходили из домов и пополняли ряды измученных рабочих, в то время как аристократы еще лежали в постелях.

Осторожно, стараясь не переехать сонного ремесленника, коляска Пеничека свернула с Кернтнерштрассе на Химмельпфортгассе, и как раз в тот самый миг, когда я увидел перед воротами монастыря свою Клоридию, я внезапно заметил кое-что странное.

Я знал, что она тревожилась из-за моего долгого отсутствия, поэтому живо помахал ей, выходя из коляски. Но тут я увидел, как рядом с ней из ниоткуда возникла тень и схватила ее за руку. Клоридия вскрикнула.

Воспоминания о том, что произошло в следующие мгновения, сохранились в моей памяти довольно смутно. Тем не менее я попытаюсь точно описать события, разворачивавшиеся молниеносно. Мы находились не далее, чем в двадцати шагах от Химмельпфорте. Симонис выскочил из коляски Пеничека и бросился на помощь моей супруге; я собрался последовать за ним, хотя знал, что ноги мои гораздо короче его. Однако тут лошаденка, которая тащила коляску Пеничека, понесла, поскольку, вероятно, почуяла опасность. Коляска дернулась, я, выпрыгнув из нее, потерял равновесие и упал на землю. Однако тут же поднял глаза и точно разглядел тень, которая напала на Клоридию и теперь отступала: то был человек в капюшоне, приятель дервиша Кицебера, который неоднократно угрожающе смотрел на Клоридию во дворце принца Евгения. Я узнал его по одежде.

Симонис почти догнал его, но тот, подгоняемый громкой руганью Клоридии, уже обратился в бегство и слился с серостью надвигающегося дня. Моя жена лежала на земле, до смерти напуганная, и плакала. Симонис упустил драгоценный миг, чтобы удостовериться, что ей не было причинено вреда. Затем, когда я, хромая, приблизился, мой помощник снова бросился в погоню, а я в свою очередь последовал за ним. Человек в капюшоне не должен был уйти от нас.

Прохожие недоверчиво взирали на эту охоту на человека в столь ранний час. Из окон кричали: «Держи вора», – хотя он вовсе не был вором, а некоторые еще сонные мужчины даже пытались присоединиться к погоне, впрочем, только для того, чтобы тут же сдаться. Пробежав по всей Химмельпфортгассе, человек в капюшоне сначала выбежал к бастионам, затем повернул налево к Зайлерштетте и исчез в переулке за монастырем августинок святого Иакова. Симонис гнался за ним по пятам, но мне пришел в голову гораздо лучший маневр: я побежал по параллельной улице, Римергассе, которая, в отличие от первой, кривой и неровной, была проложена прямо. Несмотря на небольшую скорость, я достиг перекрестка одновременно с Симонисом и человеком в капюшоне.

Поэтому, когда они оба выбежали из переулка, я оказался прямо напротив человека в капюшоне. Сколь же велико было мое удивление, когда я увидел его отвратительное лицо: я знал его, а он знал меня.