— Счастлив?

— Все могло провалиться, но сегодня нам повезло.

— Посмотрим…

— Черт подери, это же большой успех! Погляди только на него… Он-то знает, что будет петь как по нотам.

— Здорово сработано, — повторил Винтер. — Сейчас поедем, я только поговорю с Сарой.

Хальдерс кивнул и отошел к Анете, ждавшей его у машины.

— Я допустила непростительное разгильдяйство, — монотонно произнесла Сара. — Преступное разгильдяйство.

— Надо было прорепетировать… — сказал Винтер. — Но я не уверен, что это бы помогло. Там было очень много народу, а он действовал быстро.

— Кончай, Эрик, — поморщилась Сара.

Он прикурил сигариллу «Корпс» и с наслаждением выдохнул душистый дымок.

— О’кей. Все хорошо, что хорошо кончается. Готовность номер один сработала.

— Он ничего не заподозрил. Даже когда увидел, что ты к нему бежишь. Потом только решил удрать.

— Посмотрим… посмотрим, кто он и что скажет. Надеюсь, на правах стоит его имя. Если они у него есть…

Он сделал еще одну затяжку. Ветер стих, и дым медленно поднимался к небу.

— И что там было такого интересного? — спросил он. — Я имею в виду эту брошюру…

— Эрик! Мое преступление документировано на видеозаписи.

— И все же?

— Теперь ты играешь всепрощающего и понимающего папу.

— Ничего подобного. Я хочу знать.

— Как лучше брать займы в банке. Различные способы одалживать деньги… Один лучше другого.

— Вот как…

— Тебе это неинтересно.

— Что?

— У тебя денег хватает.

— Кто тебе сказал?

— Это ни для кого не секрет.

— Слухи о моем богатстве сильно преувеличены, — вспомнил Винтер ходячее выражение Марка Твена.

— Может быть… меня это не касается.

— Деньги радости не приносят… — серьезно проговорил Винтер. — Прими это как добрый совет. Деньги приносят только несчастья.

Оскар Якобссон числился в регистре. Они взяли десятипальцевые отпечатки, и система подтвердила: у Якобссона есть криминальное прошлое. Ничего особо крупного: воровство, драки, угон машины… «И наверняка еще много, чего мы не знаем», — подумал Винтер, сидя напротив задержанного. И еще он вспомнил, что марка плаща и костюма, которые на нем были во вторник, пишется по-другому. Оскар Якобсон. С одним «с». Якобссон был обеспокоен, но вполне умеренно. Он понимал, что задержан не более чем на двенадцать часов. Может, чуть дольше, но не намного. Он утверждал, будто знает, что делал, но не знал почему.

Под баскетбольной кепкой обнаружилась нечесаная темно-русая шевелюра. От расчески он отказался, но поблагодарил за предложенный кофе. На щеке у него был большой шрам, как у настоящего преступника — такие шрамы возникают, когда в ход идут разбитые бутылки. Он говорил ясно и четко, но в конце предложений путался, словно орган речи не успевал перерабатывать поступающие из мозга сигналы. Или наоборот. Может, и мозг уже размягчился от длительного и разнообразного злоупотребления алкоголем и наркотиками.

И взгляд у него бы такой же: то внимательный и настороженный, то рассеянный, словно сфокусированный на какой-то точке далеко за пределами горизонта.

— Значит, вам нравится оказывать людям услуги, — произнес Винтер.

— Да… так уж я устроен.

— Тогда расскажите все с самого начала.

— С какого момента?

— С того момента, когда вас попросили помочь.

Между ними на столе крутился магнитофон. Рядом с Винтером молча сидел ответственный за допросы Габриель Коэн. Больше никого в комнате не было. Окна здесь отсутствовали, тихо шипел кондиционер. Якобссон попросил разрешения курить, но Винтер отказал.

— Только я припарковал машину…

Интересно, как ему удавалось месяцами водить машину, не имея водительских прав. У него их никогда не было. Автомобиль принадлежал брату, но тот почти им не пользовался.

— Когда это было?

— Когда припарковал? В прошлом месяце… Или в конце позапрошлого? В общем, припарковался я там же, что и в этот раз. Свободное место было, и я…

— Что вы собирались делать?

— Делать? Купить кое-что, естественно.

— Где?

— В «Тернингене». Братан просил купить снюс, и у меня кончился… Ну, еще там хлеба, картошки…

— О’кей… значит, вы заперли машину и собирались идти в магазин… И что было дальше?

— Она подходит и говорит… я уже повернулся идти, а она подходит…

— Вы ее не заметили раньше?

— Пока из машины не вышел?

— Да.

— Нет, не заметил.

— А когда парковались?

— А какая разница? Вот тоже…

— Отвечайте на вопрос.

— А вы что спросили?

— Видели ли вы эту женщину, пока парковались, но еще не вышли из машины?

— Нет… не помню.

— Значит, вы вышли, повернулись и сделали несколько шагов. Дальше?

— Как я сказал. Она подошла ко мне с этим чертовым конвертом.

— У нее был конверт?

— Был.

— Как он выглядел?

— Как выглядел? Коричневый… не большой, но и не маленький, не такой, как письма пишут. «А»… «А» с чем-то, не помню, с чем. А что вы спрашиваете? Вы же сами взяли его из бардачка.

В перчаточном ящике машины и в самом деле лежал пустой конверт формата А5.

— Как он выглядел? — повторил вопрос Винтер и протянул Якобссону белый конверт того же формата.

— Да… — Якобссон взял конверт и подержал в руках. — Размер такой же… только тот был коричневый.

— Значит, она подошла к вам. С этим конвертом. Вы этот конверт сразу увидели? Она держала его на виду?

— Да.

— И что она сказала?

— Спросила, не хочу ли я немного подзаработать… Нет, она не сказала «немного»… говорит, не хочу ли я подзаработать.

— А вы?

— А я — ничего. Смотрю на нее — и все.

— Смотрите на эту женщину?

— Да, я же сказал…

— Опишите, как она выглядела.

— А там много и не разглядишь. Темные очки, шляпа… Я даже волос не видел… Майка и длинные брюки. Больше и не помню ничего.

— Белокожая?

— Что?

— Какой у нее был цвет кожи? Белокожая или чернокожая?

— Нет… не негритянка, если вы про это. Загорелая — это да… но очки такие здоровые… чуть не всю морду закрывают.

«Поговорим попозже. Парень явно может рассказать про ее внешность и побольше».

— И что она?

— Я же сказал — говорит, не хочу ли я подзаработать.

— А вы?

— А я ничего. Смотрю и смотрю на нее как идиот. Если честно, дело мне и тогда темным показалось… Даже жутковато — подходят к тебе и суют конверт.

— И что она?

— Говорит — можешь подзаработать, если окажешь мне небольшую услугу. Ты, мол, в конце каждого месяца будешь ходить на почту, вносить квартплату и ставить номер квартиры в квадратике.

— А конверт зачем?

— Там же бабки лежали, черт их задрал… И записка с номером счета…

— И куда вы дели эту записку?

— Куда дел… выкинул, ясное дело.

— Почему?

— Номер-то я запомнил. Я все цифры запоминаю. И потом… я же понимаю, что дело темное, так что лучше бумажки не хранить. Это у меня правило такое — бумажек не хранить.

Якобссон осклабился. Винтер еле сдержался. Его душило нетерпение, но он понимал: только медленным, утомительным допросом можно что-то выудить из этого парня.

— Скажите номер.

— Что?

— Скажите номер счета, по которому вы платили. Вы же все цифры запоминаете. Вы сообщили, что должны были заплатить за два месяца и получили за эту работу пять тысяч крон.

— Не за два, а за три. И не пять тысяч, а десять. У кого здесь память страдает? — Он посмотрел на Коэна и, подмигнув, мотнул головой в сторону Винтера. — Он и сам не помнит, два месяца или три.

Коэн кивнул.

— О’кей, — сказал Винтер. — Можно услышать номер счета?

Якобссон замолчал — уставился на магнитофон и молчал. В комнате становилось жарко — Винтер почувствовал холодную струю воздуха от кондиционера. Якобссон прокашлялся.

— Это же допрос, вашу так… Человек нервничает. Ничего странного… Вы и сами не помните, за сколько месяцев я должен был платить.