Ее несли. Никаких признаков, что тело волокли, не найдено — ни на траве, ни на парковке, ни на тропинке. Парковка… Скорее всего ее привезли на парковку, вытащили из машины и отнесли в канаву. Пожалуй, так и было. Какая машина? Вполне возможно, одна из тех, что там стояли. Одна из украденных. Почему бы нет? Скоро они это узнают. Кто-то кого-то убивает, выходит на улицу, угоняет машину, сует в нее труп и уезжает. А как бы ты поступил, Эрик, если бы кого-нибудь убил? Отвез на озеро Дель? Почему именно туда? Кто из известных уголовников любит душить свои жертвы? Что-то связано именно с этим местом… Не там ли несколько лет назад бушевали сатанисты?

Озеро… А если они и вправду приплыли на лодке? Прибрежная линия почти десять километров, полно народу. Ночь, конечно, но в такую жару многие выходят подышать. Как можно незаметно приплыть на лодке?

А вдруг кому-нибудь пришло в голову побегать ночью вдоль озера? Истинные джоггеры со временем не считаются… и вообще, никто не знает, что у них в голове.

Выбор места для трупа всегда полон смысла, хотя сам преступник об этом не знает.

Он выбирает и тем самым дает нам нить. Что-то заставило его поехать именно туда. Может, что-то в его прошлом.

Место. Начнем с места. И прежде всего начну я. Я начну именно с места и поеду туда прямо сейчас, не откладывая.

Он положил конверт со снимками и встал так быстро, что закружилась голова.

«Ортостатический коллапс», — вспомнил он термин, слышанный когда-то от Пии.

Голод прошел, но поесть все равно надо. Он заехал в китайский ресторан на Фолькунгагатан, быстро перекусил и выпил не меньше литра воды.

Сорочки и платья немногочисленных посетителей насквозь промокли от пота. Никто уже не обращал на это внимания.

Винтер посмотрел на часы и включил радио. Новости. «У полиции пока нет никаких следов…» Это правда. Кто бы ни сказал эти слова репортеру с «Радио Гетеборг», не погрешил против истины. Никаких следов.

Он поставил климат-контроль на двадцать два градуса. Сейчас нельзя простужаться. Странно, в машине казалось, что на улице прохладно, но стоит открыть дверцу — жар как из доменной печи.

В парке крутилось колесо обозрения. Интересно, сколько лет он уже там не был?

Асфальт размяк, из-за колеблющегося в воздухе марева он казался мокрым. Размытые контуры встречных машин, почти сливающиеся с дорогой. Направо он заметил щит — температура воздуха тридцать семь градусов, асфальта — сорок девять. Ничего себе.

На подъеме за перекрестком на Каллебеке он увидел на другой стороне дороги двоих полицейских в форме. Один приветливо махал автомобилистам, другой держал видеокамеру.

Миновав их, Винтер посмотрел в зеркало. Камера была направлена в его сторону. Почему? Они же снимали движение на встречной полосе. Но парень зачем-то повернулся ему вслед. Или не ему, а кому-то другому, но повернулся. Значит, он попал в видеозапись, и не только он, а все ехавшие с ним в одном направлении, хотя дорожных полицейских интересовало встречное движение.

На перекрестке Винтер свернул к озеру и двинулся по буросской дороге. Из-за жары народу почти не было — пустые газоны, пустые парковки.

Он собрался уже остановиться у места находки, но решил сначала проехать по старой дороге и повернул под виадук. На поле паслись лошади. Скаковые, сразу видно. Миновав пару больших хуторов, он заехал на парковку, вышел и закурил «Корпс», присев на горячий капот.

Из головы не выходил полицейский с камерой. Может быть… Совсем недавно кто-то говорил, что дорожная служба патрулирует и ночью. С камерами ночного видения. Он даже получал какую-то рассылку на этот счет. А ранним утром?..

Где они были ночью? Интересно, эти тесты проводятся везде или только в восточной части города?

Если бы съемки велись в последние двадцать четыре часа, дорожники сами бы ему позвонили. Будь этот мир немного получше, они связались бы с ним. Но мир такой, какой есть, и в реальности пройдут дни, а то и недели, пока у них хватит сообразительности сложить два и два. Ошибки, недопонимание и халатность, допущенные в первые часы следствия, очень трудно исправить потом. А они случаются, эти ошибки, и довольно часто. Полицейские тоже люди.

Реорганизация в девяносто пятом еще добавила неразберихи. Полицейские стали рассуждать, как звери: это мой ревир, а это твой. Я в твой не суюсь, и ты в мой не суйся.

Он достал из машины телефон и позвонил в отдел дорожной полиции. Представился и попросил соединить с комиссаром.

— Вальтер занят.

— Как долго он будет занят?

Винтер почти увидел небрежное пожатие плеч.

— Я спросил: как долго он будет занят?

— А кто вы, я не понял?

— Комиссар Эрик Винтер. Исполняющий обязанности начальника следственного отдела.

— А ни с кем другим не хотите поговорить?

— Я уже сказал, с кем хочу поговорить.

— Вальтер заня…

— Следствие по убийству! Немедленно пригласи Вальтера Кронвалля!

— О’кей, о’кей, подождите…

Прямо над ним пролетел самолет, заходя на посадку на Ландветтер, совершенно беззвучно, словно паря на фоне блекло-голубого, выцветшего от жары неба. Звук двигателей он услышал, только когда самолет почти скрылся за горизонтом. А это что… косуля? Нет, скорее всего олень. В сотне метров от него, почти не заметный на фоне бурой выгоревшей травы. Зверь прянул в сторону, но Винтеру так и не удалось различить его контуры. Так, дуновение ветерка, не более того.

Он впервые заметил, что кузнечики стрекочут в определенном ритме. Стрекот нарастает, ослабевает, нарастает, ослабевает… Откуда у них чувство ритма, к тому же коллективное? Сигарилла давно погасла.

— Кронвалль слушает.

— Эрик Винтер.

— Я был занят.

— Ты и сейчас занят.

— Что?

— Ты занят разговором со мной, Вальтер. Мне нужно знать, стояли ли у вас этой ночью камеры наблюдения на буросском шоссе. Ночью и ранним утром, еще до рассвета. Темно было…

— Скоростной контроль?

— Тебе лучше знать.

— А в чем дело?

— Ты что, ничего не слышал про убийство? Задушили женщину…

— Да-да, я слышал… Хотя внутренняя коммуникация у нас, сам знаешь…

Он замолчал. Наверное, листал рапорты.

Винтер ждал продолжения. Пот начал щипать глаза, он залез в машину и вытер лоб тыльной стороной ладони.

— Значит… снимали ли мы поблизости… когда темно-темно… когда темнее темного… э-э-э… Может, и снимали. Вообще у нас такого оборудования нет, но иногда берем напрокат у вертолетчиков… Тестировали. Тестирование оборудования — важная… ух, какая важная часть нашей неусыпной… Пока ничего нет. Надо спросить подотдел в Херланде.

— Можешь проверить прямо сейчас?

— Только сейчас и могу… если ты хочешь увидеть запись…

— Это как?

— А разве комиссар не знает состояния дел? Ребята в видеомашинах проверяют запись, сматывают на начало и передают сменщикам. Но если повезет… сменщики выезжают не сразу… Я же сказал, это всего лишь тест. Часть нашей неусып…

— Они стирают запись?

— Конечно. Здесь, в дорожной полиции, наши ресурсы настолько ограничены, что только неусыпная работа…

— Пожалуйста, не тяни. Свяжись с ними сразу.

— Я тебе перезвоню.

Эрик сунул телефон в нагрудный карман, вышел из машины и несколько раз отжался, используя капот в качестве опоры. Суставы похрустывали. Надо больше двигаться. «Если я хочу вечно оставаться самым молодым комиссаром в полиции, надо больше двигаться. Бергенхем приглашал поиграть в бенди в зале… Дурацкая мысль, а почему бы нет? Или бегать через день. До Лонгедрага и обратно. Хотя я и так все лето крутил педали…»

Он подошел к автобусной остановке и посмотрел расписание. Остановка называлась Хелендаль. Автобус 701, Бруплац — Фролунда Торг. Последний автобус 23.43. Надо проверить и подшить к делу. Следствие вообще похоже на большой пылесос — засасывает все, что угодно: протоколы допросов, технические улики, разумные мысли и бредовые идеи. Почти все это, как правило, ровно никакого отношения к делу не имеет. Но постепенно, шаг за шагом, начинают проявляться какие-то туманные связи. Тогда можно сформулировать версию.