Она даже поспала немного — уж очень долго они сидели в машине. Становилось холодно. Мама завела мотор, дала ему поработать и выключила, так и не ответив на ее вопрос.

— Почему его нет? Где он же он, черт его подери? — Голос мамы, обращенный в пространство, заставил ее замолчать.

Кто-то должен прийти и забрать ее. Ее заберут, и они поедут домой. Но никто не приходил. Она не знала, чего ей хотелось больше — остаться с мамой или улечься в постель. Окна запотели, ничего не видно, кроме сполохов от проезжающих машин. Она вытерла окно рукавом свитера и спросила еще раз:

— Почему мы никуда не едем?

На этот раз мама ответила:

— Заткнись!

Больше она и спрашивать не решалась — настолько суров и резок был ответ. За ним последовали ругательства. Ей было все равно — она слышала их много раз и раньше. Она и сама употребляла грубые слова, хотя и знала, что это нехорошо.

Дождь барабанил по крыше машины. От нечего делать она тоже стала постукивать по обивке дверцы, стараясь попасть в ритм дождя.

— Боже мой, — сказала мама уже в который раз. — Оставайся здесь. Мне надо позвонить. — Она открыла дверцу и вышла. — Не вздумай никуда уходить.

Мама кивнула ей из полумрака. Скоро совсем стемнеет.

— Что? Я тебя почти не вижу…

— Куда ты идешь?

— Позвоню из телефонной будки на углу и сразу вернусь. Это быстро.

— А где будка? Я пойду с тобой.

— Ты останешься! — Голос мамы напугал ее.

— Останусь…

Мама хлопнула дверцей так, что ей в лицо полетели брызги дождя.

Потом она долго, как ей показалось, сидела, вслушиваясь в звуки на улице. Наконец раздался стук маминых каблуков — «цок-цок-цок». Но это мог быть кто-то другой — в тумане не разобрать.

Внезапно дверца открылась так резко, что она вздрогнула.

— Никого уже нет, — сказала мама. — О дьявол… Все ушли.

Мама завела мотор, и они поехали.

— Мы едем домой?

— Сделаем кое-что — и домой.

— Я хочу домой.

Мама остановила машину и пересела к ней на заднее сиденье. Лицо ее было мокрым.

— Ты плачешь?

— Нет. Это дождь. Слушай меня внимательно. Мы сейчас поедем в один дом и захватим несколько дяденек. Ты слышишь, что я говорю?

— Захватим дяденек.

— Вот именно. Когда мы подъедем, дяденьки будут бежать. Это такая игра — мы поедем помедленней, а они будут прыгать в машину на ходу. Поняла?

— Будут прыгать на ходу?

— Мы поедем медленно, они будут прыгать в машину, а затем мы опять поедем быстро.

— А потом домой?

— Да. Потом домой.

— Я хочу домой прямо сейчас.

— Мы и поедем домой. Поиграем в игру и поедем.

— А нельзя поиграть утром, когда светло? Глупая игра… Я спать хочу.

— Мы должны поиграть сейчас. Но самое главное — пока мы играем, ты должна лечь на пол. И будешь лежать, пока я не скажу. Поняла?

— Почему?

Мама посмотрела на нее, потом на часы. Она все время поглядывала на часы. Как она их видит? В машине же совсем темно…

— Потому что другие дяди, которые с нами не играют, могут тоже запрыгнуть в машину и тебя ушибить. Так что лежи на полу и не шевелись. Прямо за моим сиденьем.

Она кивнула.

— Попробуй прямо сейчас.

— Но ты сказала, что…

— Ложись!

Мама больно схватила ее за плечо. Она легла на коврик — он был холодный, мокрый и чем-то вонял. Ей стало трудно дышать, и плечо болело. Она закашлялась.

Мама вернулась на переднее сиденье, и они поехали.

— Лежи и не вставай! — сказала мама.

— Уже начинается?

— Да. Ты лежишь?

— Лежу…

— И не смей подниматься. Это может быть очень опасно. И молчи…

«Глупо… опасная игра, это глупо», — подумала она, но промолчала.

— Молчи! — крикнула мама, хотя она и не пыталась заговорить.

Она лежала неподвижно, прислушиваясь к звукам под полом. Вообразила, что лежит прямо на дороге, трам, бум, трам, бум… Вдруг послышался крик, машина замедлила ход, кто-то закричал, и мама тоже что-то крикнула. Дверца над ее головой резко открылась, на нее что-то навалилось, она хотела подать голос, но не могла. А может, и не хотела. Дверцы открывались и закрывались, это было как фейерверк — трах… бах… трах… бах… или шум дождя вдруг усилился в сто раз. Краем глаза она увидела, как лопнуло боковое стекло, но осталось на месте, никаких осколков.

Все кричали, и она не понимала ни слова. Постаралась различить мамин голос, но не смогла. Машину бросало из стороны в сторону. Под машиной кто-то крикнул — она хорошо это слышала, потому что лежала на полу. Дядя на заднем сиденье начал плакать. Это было странно — слышать, как плачет взрослый дядя. Ей совсем не нравилась эта игра, было страшно, но она не решалась вымолвить ни слова.

Эрик Винтер проснулся поздно. Освободился от спеленавшей его во сне простыни и встал. Солнце висело на своем месте, прямо перед балконом, и в квартире было уже жарко.

Он сел в постели и, не открывая глаз и ни о чем не думая, провел рукой по небритой щеке. Голова была тяжелой. Как всегда между сном и пробуждением. Спал плохо — просыпался чуть не каждый час, вытирал пот со лба, переворачивал на холодную сторону подушку. Два раза вставал и пил воду. Прислушивался к звукам ночи. Звуки эти никогда не исчезали — такое было лето.

Он заставил себя подняться и пошел в душ. Подождал, пока сойдет холодная вода. Трус, подумал он. Был помоложе, никогда не ждал. Принимал первый удар ледяных струй как настоящий мужчина.

Позавчера ночью Ангела вернулась домой после двойной смены в больнице. В предрассветные часы они занимались любовью, и он чувствовал себя молодым и сильным, оргазм прокатился огненной волной по всему телу, и он даже закричал. Ангела отозвалась долгим эхом, и он почувствовал на губах ее вкус, солоноватый, как вкус моря, когда он в начале лета нырнул со скалы.

Потом они долго лежали не шевелясь. Двигаться не хотелось. Она лежала на боку и смотрела на него. Он в который раз подивился линии ее бедра, напоминающей мягкие изгибы холма на равнине. Кончики волос намокли и стали темными.

— Думаешь, будто это ты мной пользуешься, а на самом деле наоборот, — сказала она, водя пальцем по его волосатой груди.

— Никто никем не пользуется.

— Ты удовлетворяешь мои потребности.

— Спасибо за разъяснение, доктор.

— Мне пришло в голову… Нам нужно еще что-то, кроме секса.

— Что за ерунда.

— Что — ерунда? Что нам нужно еще что-то, кроме секса?

— Что у нас нет ничего, кроме секса. Что мы ничем больше не занимаемся.

— А чем еще мы занимаемся?

— Странный вопрос. Многим.

— Например?

— Например, в настоящий момент обсуждаем наши отношения.

— По-моему, впервые. — Она села в постели от удивления. — Один разговор на десять актов.

— Ты шутишь.

— В каждой шутке… Нет, если и шучу, то лишь… слегка. Мне нужно большего. Мы уже об этом говорили.

— Чтобы я созрел. Тебе нужна моя зрелость.

— Да.

— Чтобы я созрел как мужчина и взял на себя ответственность за семью, которой у меня нет.

— У тебя есть я.

— Прости… но ты знаешь, что…

— Нет. Не знаю. Знаю только, что мне этого недостаточно.

— Даже если позволяю тебе мной пользоваться?

— Даже если позволяешь.

— Даже если я удовлетворяю твои потребности?

— Есть другие темы для шуток.

— Ангела! Ну хорошо, хорошо… я серьезен как никогда.

— Ты не вечно будешь молодым. Ты и сейчас уже не юноша. Подумай об этом.

— Я думал.

— Подумай еще раз. И подумай о нас. Я пошла в душ.

Ему тридцать семь. Полицейский комиссар уголовного розыска. Получил звание в тридцать пять, что само по себе рекорд не только в их гетеборгском управлении, но и во всей Швеции. Но для него это не имело особого значения. Разве что не так часто приходилось выслушивать очередной приказ начальства.